ожную информацию или просто не говорить важных вещей, которые мне необходимо было знать. Я уже не говорю о тотальной слежке и контроле за мной, ежедневном и ежечасном. От моего имени он переписывался с немецкими инстанциями, и я до сих пор не знаю содержание этих писем. Зато в моём блокноте были вырваны страницы, на которых я записала адреса немецких ведомств, чтобы не дать мне возможность самой вести переписку с ними. Он намеренно не давал мне карманных денег, чтобы ограничить мою свободу передвижения. А мои личные деньги, которые я обменяла за российские рубли, были похищены из моего кошелька. Причём при попытках добиться правды Йенс всегда отрицал даже очевидное. Если я возмущалась и сопротивлялась, ко мне применяли угрозы. Он шантажировал меня деньгами, которые он должен был отсылать моим детям, или моими чувствами к Карстену. Применялись и угрозы, типа опубликования моих снимков, где я занимаюсь любовью с Карстеном, которые также были сделаны без моего ведома за моей спиной. Очень тяжело было вообще ориентироваться в его мире, где все насквозь было пропитано ложью, всегда быть начеку, всегда соблюдать осторожность, всегда прятать документы, деньги, ходить с оглядкой даже в городе, потому что и там у него были свои глаза и уши в лице бывшей подружки Карстена Мануэлы. Тяжелее всего стало, когда Карстен перестал писать мне. С этого момента все контакты с ним были только через Йенса, и я не могла понять, где муж говорит мне правду о том, что сказал или написал Карстен, а где нет. И я не знала, какую информацию обо мне преподносят Карстену. Нет никакого сомнения, что одной из причин, а может, и главной причиной того, что Карстен отдалился от меня и потерял ко мне доверие, была неверная информация обо мне. Карстен почему-то доверял Йенсу больше, чем мне, хотя я умоляла его зимой в нашей переписке не верить моему мужу и не позволять вбить клин между нами. Тогда мне это удалось. Когда я приехала в Германию – уже нет.
Невероятным было и то, что слова, сказанные мной Йенсу, или моя переписка с ним в вотсапе пересылались соседям, моей сестре и её мужу, Карстену. Конечно, выборочно, вырванные из контекста, что создавало у окружающих впечатление о моей неадекватности или характеризовало меня с самой неприглядной стороны. То, что мои слова или действия были ответной реакцией на его ложь или вероломство, об этом умалчивалось. В их глазах он выглядел, как добрый, заботливый муж, который все делает для меня. Только вот я по каким-то неведомым причинам не ценю этого и веду себя как стерва, доводя до сердечного приступа своими необъяснимыми попытками сбежать назад в Россию. При этом почему-то для всех было совершенно нормально и допустимо, что у меня может быть изъят чемодан, ключи, деньги, документы, а вместе с ними и право решать самой, остаться мне здесь или нет.
Иногда он вел себя как добрый внимательный собеседник, который сочувствует мне и разделяет мои переживания, по поводу Карстена – особенно. Я расслаблялась (нельзя же всегда подозревать только плохое) и даже начинала верить, что он искренне желает помочь, пускалась в откровения, показывала мои эмоции, но потом всплывало такое, что становилось очевидно, что мои слова и чувства снова использованы против меня.
Поскольку он действительно какое-то время служил в полиции, у него была привычка замечать все до мелочей, что тоже чрезвычайно раздражало меня. Он замечал, какую по счёту сигарету я курю, что я только что съела и что выпила, какой лак у меня ногтях или тени на веках, малейший синяк или царапину на теле. Также внимательно он следил за тем, что я читаю, просматриваю или пишу. Пожалуй, он не знал только, о чем я думаю, хотя тоже претендовал на это. Хотя, по большей части, ему удавалось угадывать или предсказывать мои дальнейшие действия. Частично за счёт необычайной проницательности и развитой интуиции, частично путём логических построений. Мне всегда надо было соблюдать осторожность в проявлении эмоций, в высказывании моих мыслей. Но я слишком неорганизованна для этого и слишком импульсивна. Возможно, Йенс своеобразно любил меня, но, главным образом, он использовал меня в своих целях, потому что больше всего на свете он любил деньги и власть. И если он пытался таким образом меня удержать, это вызывало только обратный эффект, усиливало моё отвращение и ненависть к нему и желание бежать от него навсегда. Насилие, пусть не физическое, а эмоциональное, – это тяжёлое испытание, оно истощает нервную систему и повергает в пучину депрессии. Жить с психопатом – значит постоянно подвергать свою психику стрессу. Отрицание очевидного и намеренное введение в заблуждение («газлайтинг»), которые он постоянно использовал в отношениях со мной, привели к тому, что я начала сомневаться в собственной вменяемости. Постоянный страх за вещи и личную переписку порождали паранойю. Ходить по улицам, оглядываясь, – ненормально. Играть в шпиона и чувствовать себя, как разведчик в тылу врага, – ненормально.
Уже перед окончательным отъездом из Германии, его бывшая жена Леа смогла найти меня через социальную сеть. Информация, которую я получила от неё, повергла меня в шок. Оказалось, что мой муж семь лет провёл за решёткой за изнасилование женщины. И именно по этой причине он был выгнан из полиции. Кроме того, Леа сказала, что все годы совместной жизни с ним она также вынуждена была находиться под его тотальным контролем, и только ежедневная работа спасала её от контактов с ним. «Он лжёт, как только открывает рот!» – писала Леа, да мне и самой пришлось в этом неоднократно убедиться. «Я смогла уйти из этого дома с детьми только с помощью полиции, – делилась женщина, -иначе бы он никогда не отпустил меня».
Психопат– это не тот, кто бегает за вами по дому с ножом или пытает вас в подвале. Психопат– всегда милый и адекватный человек для окружающих, поэтому, когда жертве удается сбежать и рассказать всему миру о его лжи и манипуляциях, никто не верит ей. Ведь как может оказаться вероломным чудовищем столь милейший и любезнейший человек, который так трогательно доверчив и который так раним. И как же он любил меня, неблагодарную, ведь он так неустанно твердил об этом всему миру при любом удобном случае, так выставлял напоказ свои чувства, когда неподдельные слёзы текли по его лицу, что все безоговорочно поверили в эту сказочную неземную любовь.
Пытаться переиграть психопата бесполезно, для этого надо быть таким же, как он. Вернее, родиться таким. Ведь психопатия врожденное отсутствие определенных связей в мозгу. Я никогда не знала следующего хода Йенса, я не могла понять его логики и его стратегии, которые не прямолинейны. Единственная возможность сохранить себя в таких отношениях– это не иметь их вообще. Прекратить. Бежать. Без предупреждения. Именно так мне в конце концов и пришлось поступить.
20. Меня встречает Карстен
На этот раз я возвращалась в Германию настороженная, с тревогой и даже страхом, уже поселившимися в моём сердце. Провожавший меня в аэропорту Женя долго прощался и не хотел меня отпускать, и у меня щемило сердце. В Гамбурге, уже пройдя ставший привычным паспортный контроль и получив чемодан, я вышла из терминала 1, сразу попав в объятия моего мужа. Он был один, хотя в последнем письме в вотсапе сообщил, что будет встречать меня вместе с Карстеном.
– Где же Карстен? – спросила я, оглядываясь.
– Он куда-то отошёл… А, да вот он!
Широко улыбаясь, к нам подошёл Карстен, как всегда, весь в чёрном. Он крепко обнял меня и подхватил из моих рук легкий, но громоздкий чемодан, в котором лежали два больших пакета сладких кукурузных палочек для него, как он и просил, и больше ничего. Чемодан я захватила с собой, потому что он принадлежал Йенсу, и я должна была его вернуть.
Почувствовав лёгкость поклажи, Карстен догадался и спросил, смеясь:
– Здесь то, что я думаю? Ты привезла?
– Конечно, – сказала я. – Разве я могла забыть?
Мы вышли из здания аэровокзала и остановились покурить. Я любовалась Карстеном, не в силах отвести от него взгляд. Сегодня он казался особенно красивым. Его волосы отросли и немного стояли торчком, тем более что он постоянно ладонью зачесывал их назад, он побрился и, видимо, хорошо выспался, потому что у него был свежий цвет лица и весь он был полон энергии. Отсутствие очков делало его лицо еще более юным. Он и так никогда не выглядел на свои 39 лет, а сейчас и подавно. Я закомплексованно подумала, что сама я в настоящий момент выгляжу совсем не на высоте: в этот раз мне пришлось ждать моей пересадки в Шереметьево всю ночь, и, хотя я пыталась прикорнуть то там, то здесь на жёстких неудобных креслах аэропорта, мне так и не удалось сомкнуть глаз. Кроме того, был самый разгар моих «женских» дней, и на фоне падения гормонов я выглядела поблекшей и, как мне казалось, очень старой. Когда муж написал мне, что Карстен вызвался ехать с ним, я даже не испытала радости, потому что я не хотела, чтобы мой молодой возлюбленный увидел меня не в лучшем свете. Йенс, не понимая всех этих женских штучек и моих опасений по поводу моей внешности, весело суетился вокруг нас и, заглядывая мне в глаза, спрашивал:
– Вы рады, что я вам сделал такой подарок?
Конечно, я ответила «да».
В поезде Карстен вставил в уши наушники и, сидя напротив нас, кривлялся в такт музыке, как самый настоящий тинейджер! Я сфотографировала его, а он в ответ показал мне язык. Когда уже дома я отправила ему эти фото в телеграм, он ответил мне без ложной скромности: «А этот парень на снимках выглядит действительно очень круто».
Что тут сказать? Я разделяла его мнение.
Чтобы Карстен не слишком разглядел мой усталый вид, я пересела к нему от Йенса и вставила один из его наушников себе в ухо. Мне так хотелось дотронуться до него, но я не решалась сделать это публично. К тому же сам он не делал никаких поползновений в мою сторону.
В поезде мои мужчины сообщили мне, что мы выйдем на станции Ильцен и отправимся в Джобцентр, и только потом поедем домой в Бад Бодентайх.
Карстен определял всё. Если бы его не было с нами, я бы, конечно, задавала лишние вопросы: что, как, зачем и почему. Но в присутствии моего любимого я утрачивала бдительность. Все, что он заставлял меня делать, казалось мне правильным. Я была уверена, что он не причинит мне вреда. Я безгранично доверяла ему. Йенс рассчитал всё верно. Это был не «подарок», а продуманное решение. Йенс знал, что присутствие Карстена позволит ему решить вопрос о моей постановке на учёт в Джобцентре максимально безболезненно, так как раньше я всячески сопротивлялась этой поездке.