Я легла в кровать и закрыла двери. Мне было реально плохо и физически, и морально. Ощущение, что я одна во враждебном мне окружении, давило на меня. Хуже всего, что я не могла сказать ни слова в моё оправдание, что бы обо мне не говорили. Я понимала на немецком только самые простые вещи, и разговор в гостиной был не для моего уровня знания языка. С их стороны было неприлично так вести себя в моём присутствии. Ещё хуже было то, что все наши соседи, так же как и дочь Берты Мануэла, которой, правда, не было сегодня среди гостей, уже давно знали от Йенса о моих отношениях с Карстеном. Даже не могу представить, как на самом деле это выглядело с их точки зрения.
Через некоторое время в спальню заглянул Карстен. Я отвернулась от него, укрывшись одеялом с головой. Мне было обидно, что он тоже участвовал в моём бичевании, и даже если он сам не говорил обо мне ничего плохого, то я не видела и того, чтобы он заступился за меня.
Карстен присел на кровать рядом и стал утешать меня.
– Вы все говорили обо мне плохо, – заплакала я.
– Нет, это только Берта. Я, Йенс и Удо защищали тебя.
– Правда? – я улыбнулась сквозь слёзы и потянулась к нему.
– Конечно. – И Карстен заключил меня в объятия. Нашу идиллию прервал Удо, который заглянул в спальню сообщить о своем уходе и сказать «чуус» (пока). Карстен отстранился и вышел к нему, чтобы подать руку на прощание. Все остальные гости, к счастью, уже разошлись. Карстен тоже засобирался домой. Он знал, что я болею: я даже написала ему несколько часов назад, чтобы он не приходил, так как я боюсь его заразить. Я волновалась за него. Но он ответил: «Пожалуйста, дай мне просто увидеть тебя». Сейчас я уже хотела не просто увидеть, мне нужны были его тепло и нежность. Я обхватила его руками:
– Пожалуйста, не уходи, пожалуйста…
Он колебался несколько секунд, а потом сбросил одежду и лёг рядом.
– Ферлассе михь ни (не покидай меня никогда), ихь либе дихь… – шептала я, покрывая поцелуями его лицо.
– Ни (никогда), ихь либе дихь аух (я тоже люблю тебя), – отвечал он, страстно целуя меня и губами стирая мои слёзы.
Это был самый нежный и чувственный секс между нами. Я плакала, как будто чувствовала, что так чудесно больше не будет никогда.
28. Бадбодентайхские волки
Происшествие с письмом, впрочем, возымело положительный результат. После встречи с фрау Фрейд мне наконец было позволено самостоятельно выходить из дома на прогулку, чем я незамедлительно воспользовалась. Как только я почувствовала себя лучше, я отправилась гулять. Сначала это были прогулки по Бад Бодентайху и его прекрасному парку с уточками в изумрудном оперении на шее, плещущимися в озере. Seepark – очень красивое место в городе. Это огромная зелёная территория с площадками для гольфа, лодочной станцией, деревянными мостиками и пирсами для ловли рыбы. Вода в озере, словно зеркальная гладь, в которой отражаются деревья и здания, расположенные на берегу, а также прекрасная церковь, купол которой видно за деревьями и колокола которой оглашают округу мелодичным боем каждый час. В парке я не встретила никого, кроме пары отдыхающих. Вокруг умиротворяющая тишина, прерываемая лишь плеском уточек в зеркальных водах и неугомонным щебетом птиц. В центре парка я набрела на дом рыбака, рядом с которым находился стенд с изображением всех видов рыб, которые водятся в местном водоеме. Я подошла к старому, немного покосившемуся пирсу и осторожно ступила на него ногой. Возле берега вода была тёмно-чёрного цвета, и в ней отражались ещё голые, не успевшие покрыться листвой, ветви деревьев. Я посмотрела вниз, и у меня закружилась голова.
«Наверное, в таком омуте ведьма утопила Алёнушку с камнем на шее», – почему-то пришла мне в голову ассоциация. Все было невероятно красиво и в то же время сказочно пугающе в наступающих сумерках. А может быть, мои ощущения от местной природы отражали моё внутреннее состояние, как эта вода отражала деревья и небо над моей головой.
Следующей моей самостоятельной прогулкой была вылазка в Люнебург, красоту которого так расхваливала мне Вероника. Город находился по пути в сторону Гамбурга, и билет туда и обратно стоил относительно недорого. Это был оптимальный вариант для первого путешествия. Я сообщила мужу, что сегодня хочу погулять подольше. Естественно, не могло быть и речи, чтобы признаться ему, что я еду в другой город. Для Йенса должно было оставаться в тайне моё умение самой покупать билеты в автомате. Также он не должен был знать о том, что у меня есть наличные деньги. Подаренные Рональдом сто евро были нашим с ним секретом.
Дойдя до станции, я увидела прибывший из Брауншвейга поезд. Из него вышла Мануэла со своим очередным бойфрендом и маленькой Таней в коляске. Конечно, она сразу увидела меня и помахала мне рукой. Мне не оставалось ничего другого, как помахать ей в ответ, и сделать вид, будто я иду не на станцию, а в сторону канала. Мануэла симпатизировала моему мужу, поэтому она считала своим долгом сообщать, где и когда она меня видела, и даже иногда высылала ему фотоотчеты. Так, благодаря ей я впервые увидела, как я выгляжу со спины. Я не сомневалась, что и в этот раз Йенсу будет сразу отправлена информация обо мне. Только когда она скрылась из вида, я развернулась и вернулась на вокзал. Это была моя первая самостоятельная попытка купить билет в тикет-автомате. Оказалось, что это вовсе не сложно. По умолчанию в автомате уже были установлены все необходимые настройки для билета эконом-класса на одного пассажира. От меня требовалось лишь выбрать направление из выпадающих подсказок и нажимать последовательно кнопки одну за другой, пока автомат не загудел и не потребовал деньги. Я вставила десять евро в мерцающие отверстие, и в лоток упал мой билет вместе со сдачей.
Как я и предполагала, Мануэла тут же отзвонилась моему мужу, где и когда она меня видела. Поэтому, не успела я сесть в поезд, как на мобильник пришло сообщение от мужа: «Пожалуйста, зайдите в магазин и купите для мамы табак. Она вас ждёт». Это была своего рода проверка того, где я нахожусь. Я ответила, что я нахожусь слишком далеко от супермаркета. В ответ я получила гневную нотацию о том, что я не могу сделать даже такой малости для его мамы. Я действительно не могла это сделать, ведь я уже была на полпути к Ильцену. «Вы не предупредили меня заранее, – написала я, – и у меня совсем другие планы». Йенс обиженно замолчал.
В Ильцене я пересела на поезд в направлении Гамбурга, и уже минут через двадцать сошла на станции Люнебург. В спешке я забыла захватить с собой что-нибудь поесть, поэтому вынуждена была потратить ещё 5 евро на булочку с кофе латте здесь же на вокзале. Впереди предстояла долгая прогулка, а я уже проголодалась. Я не знала, куда мне идти, чтобы попасть в центр города, поэтому шла просто наугад. К счастью, центр города предстал передо мной сразу за большим мостом, нависающим над вокзальной площадью. Первое, что я увидела, это был красивый собор в готическом стиле и, на моё счастье, он оказался открыт для посещения, в отличие от собора в Ильцене, куда я столько раз безуспешно пыталась попасть. Восхищенная, я делала снимки и бродила по пустынному прохладном залу, впитывая в себя атмосферу той эпохи, которая всегда волновала меня и ради изучения которой я когда-то поступила на исторический факультет МГУ. За маленьким столиком в углу просторного зала женщина торговала открытками с видами Люнебурга. Я купила пару вместе с почтовыми марками. Это обошлось мне всего в 2 евро. «Отправлю детям в Россию, – подумала я, – или просто сохраню на память».
Сразу за собором простиралась центральная площадь города. Её ни с чем нельзя было спутать. Все постройки не старше XVII века, живописные дома с разноцветными окнами, крышами, стенами, булыжная мостовая, по которой неспешно прогуливаются туристы. Никакого транспорта, только экскурсионная повозка с запряженными в неё лошадьми тяжеловесами. В воздухе пахнет булочками и кофе из кафе, расположенных здесь же на улице. Стояла прекрасная весенняя погода, солнечная, но без той удушающей жары, которая наступила всего через пару недель в мае. Я прогуливалась по узким улочкам, переходящим одна в другую, стараясь не упускать из виду возвышавшийся над площадью остроконечный купол собора, который служил мне ориентиром. Я боялась заблудиться. Казалось, что в городе никто не работает. Все так же, как и я, прогуливались, сидели в тени деревьев на лавочках или за столиками уличных кафе. Вокруг слышалась неторопливая немецкая речь, иногда в неё вливались звуки чужих языков: я слышала итальянский, испанский, английский. Здесь было много туристов. Я фотографировала, снимала видео и просто наслаждалась моей свободой. Через пару часов на телефон начали поступать сообщения от мужа, обеспокоенного тем, что я так долго не возвращаюсь домой.
– Вы не пошли гулять, – наконец запаниковал он. – Вы уехали.
– Нет, я просто гуляю, – ответила я. – Все в порядке.
Часа в четыре я, как мне казалось, обошла все и решила, что пора возвращаться. Однако, приехав в Ильцен, я обнаружила, что мой поезд до Бад Бодентайха уже ушёл, а следующий по расписанию только через два часа. Это промедление не было запланировано. Теперь вместо шести часов отсутствия я вернусь домой только через восемь. Я представила реакцию мужа и что мне придётся говорить ему в мое оправдание. Версия о восьмичасовой прогулке по маленькому Бад Бодентайху была слишком неправдоподобной. Но именно это я и сказала Йенсу, когда наконец вернулась, и он набросился на меня с вопросами, где я была так долго. Напустив на себя невозмутимый вид, я заявила, что гуляла в лесу и искала волков.
– Искали волков! Хотел бы я знать, каких волков вы надеетесь здесь найти, уж не тех ли, что носят штаны? Я и Карстен сбились с ног, разыскивая вас.
– А зачем вы меня искали, – сказала я, не меняя своего невозмутимого тона. – Я же все время была на связи и писала вам, что со мной все в порядке.
В конце концов, подумала я с горечью, Карстен мог бы спросить меня об этом в телеграме, и я бы честно призналась ему, где я. Но он ни разу не написал мне. Он уже слишком давно не писал мне. И даже моё исчезновение не побудило его сделать это.