– Пожалуйста, пойми, я не могу так просто забыть его.
– Конечно, такой большой х.. ещё бы, – злился Женя. – Что поделать, у меня такого нет. Придётся купить в секс-шопе игрушку для тебя.
– О господи, при чем тут это?
Своей мужской примитивной логикой Женя не мог понять, что дело не в размерах. Я привязалась душой к Карстену, я поверила в его любовь, и я полюбила его. И почему-то с самого начала моё тело откликнулось на него. Так было впервые в моей жизни, и я тосковала по этому ощущению, испытывая огромные душевные муки. Мои мучения были тем сильнее от того, что я понимала, что я потеряла Карстена навсегда, и что больше никогда в жизни мне не испытать ничего подобного.
Мысль о том, что я никогда не увижу Карстена, настигала меня несколько раз на дню внезапно и неотвратимо, словно нож вонзаясь в моё сердце и причиняя пронзительную боль. Продолжающаяся переписка с Йенсом ещё создавала иллюзию какой-то связи с тем миром, где остался мой любимый. Но это была лишь иллюзия, самообман. Я знала, что путь назад закрыт для меня.
Какая нелепая насмешка судьбы! Все вернулось на круги своя: я снова с человеком, быть с которым я умоляла небеса ещё несколько месяцев назад, но теперь мне это больше не нужно. Я люблю другого. Мне дали на несколько коротких мгновений понять и почувствовать настоящую любовь, и снова отобрали это у меня. «Ты же сама просила о том, чтобы снова вернуться в эту квартиру, чтобы Женя снова был с тобой? – говорила я себе с горькой иронией. – Так получай то, что ты хотела». Недаром говорят: «Будьте осторожны в своих желаниях, они могут сбыться».
На третий день Йенс прислал копию переписки с Карстеном, где он спрашивал его: «Как ты?» Карстен отвечал: «Пожалуйста, я хотел бы побыть один. Сестра уехала, Марина уехала». До этого Йенс сообщил мне, что из-за моего письма у Карстена опять большие семейные проблемы, потому что его сестра после прочтения моего письма собрала вещи и уехала. Её поведение, конечно, больше напоминало поведение девушки Карстена, которая узнала об измене, а не его сестры. Так же, как и в тот раз, когда она прочла моё сообщение в вотсап. Однако все так настойчиво убеждали меня, что это действительно его сестра. А её реакция связана с тем, что она ревностная католичка и для неё неприемлема связь её брата с замужней женщиной. Пусть лучше я буду считать так, иначе я совсем сойду с ума от мыслей, что он оставил меня ради другой. Такие мысли были совершенно непереносимы. Понятно, что скоро он найдёт себе другую, это неизбежно. Но я, надеюсь, уже этого не узнаю. Хотя нет, Йенс незамедлительно сообщит мне об этом факте, чтобы сделать больно. К сожалению, я не могла заблокировать Йенса. Мы официально состояли в браке и нам предстояло урегулировать ещё много юридических вопросов.
Сначала Йенс пытался осторожно выведать, сообщила я уже немецким властям о моём отъезде или нет. Так как я не говорила ни «да», ни «нет», он решил, что я все-таки этого не сделала, и принялся меня убеждать не совершать «импульсивных» поступков.
На самом деле он опоздал. В понедельник утром я отправила сразу три письма. Первое для фрау Катце, директора языковой школы, с извинениями и уведомлением о том, что я больше не смогу посещать занятия, так как мне срочно пришлось уехать из-за ситуации домашнего насилия. Второе в Джобцентр для фрау Фрейд, в котором я ещё более подробно изложила, что включало в себя «домашнее насилие», упомянув слежку, контроль за перепиской, исчезновение моих вещей и регистрацию меня на сайтах сексуальных знакомств. И третье письмо в АБХ, ведомство по делам иностранцев, тому самому красавчику господину Рихтеру, который выдавал мне вид на жительство. Я долго не решалась нажать кнопку «отправить», ведь это означало конец всей моей истории. После этого шага пути назад не было. С властями не шутят. Эти письма были серьёзным заявлением, тем более что я писала в конце, что не намерена возвращаться назад и хочу уведомить о начале раздельного проживания с моим супругом. После того, как я нажала кнопку и письма ушли адресатам, я долго не могла прийти в себя. Меня всю колотило мелкой дрожью, и я не могла взять себя в руки, как ни старалась.
Если бы Йенс знал об этих письмах, он бы уже не предпринимал попыток меня вернуть. Но он был уверен, что я все ещё не сделала этого, поэтому искал различные способы воздействия на меня.
Сначала он писал о том, как много денег я потеряю, если не вернусь, приводя астрономические цифры начислений, которые я получу за год от Джобцентра с учётом предстоящей выплаты «детских денег» из Фамилиенкассе. Увидев моё безразличие к этим доводам, он начал давить на мою совесть, упрекая в том, что я обманула его 80-летнюю мать, которая дала для моей семьи 388 евро, которые я должна была вернуть их из полученных в июне детских денег. На что я ответила, что он также обманул мою 70-летнюю мать и моих детей, так и не выполнив в полном объеме финансовые обязательства. И выражала уверенность, что в случае моего возвращения я не увижу «детских денег», так же как я не видела выплат из Джобцентра. Я уже не стеснялась прямо написать ему, что он лжец и непорядочный человек и что я совершенно не верю ни единому его слову.
Выждав ещё один день, он сообщил, что ближайший дешёвый рейс в Гамбург можно приобрести на 26 июня, то есть в середине следующей недели. Его уже подгоняли сроки: пришло письмо из Джобцентра о необходимости явки на термин 27 июня. Он прислал фотографию письма. Сначала я подумала было, что это приглашение связано с моим уведомлением об отъезде. Однако в тексте письма было сказано «я хотела бы поговорить с вами по поводу вашей профессиональной ориентации». Немецкие власти работают очень медленно, им некуда торопиться. Моё письмо или ещё не прочитано, или же оно ещё находится на рассмотрении. Иначе чем объяснить, что мой муж до сих пор так спокоен.
Так как я не отреагировала и на приглашение приобрести билет до Гамбурга, Йенс прислал мне двусмысленные строчки о том, что он намеренно ничего не пишет о Карстене, не желая меня расстраивать. Он ожидал, что я, как обычно, начну его расспрашивать, что случилось, то есть подсяду снова на этот крючок. Но я опять не ответила. Тогда он прислал мне сообщение о том, что Карстен установил новый статус в вотсапе: «Вы двое – самое важное в моей жизни». «Это он написал о нас», – пояснил Йенс. Вполне в духе Карстена с его «хильф синдромом». Однако с таким же успехом он мог посвятить эти строки маме и сестре, что было бы более правильно и логично.
– К сожалению, я не самое важное в жизни Карстена, – ответила я. – Иначе я не была бы заблокирована. И мне не пришлось бы ждать его несколько месяцев, проливая слёзы и умоляя прийти.
– Ваши письма создали ему проблемы с его семьёй, – ответил Йенс. – И это лишний раз доказывает, что он поступил совершенно правильно, заблокировав вас.
– Тогда почему бы ему не переслать голосовое сообщение для меня через вас? Вы же знаете, что Карстен единственный, кто может заставить меня вернуться.
Повисла пауза. На весь вечер и даже утро следующего дня. И я поняла, что Йенс уже ничего не может сделать. Он больше не властен над своим другом и бывшим коллегой, иначе бы он давно воспользовался этим беспроигрышным способом воздействия на меня, и я была бы не только разблокирована, но и получила бы несколько голосовых писем от «моего Тигра», в которых он бы просил меня вернуться и говорил бы о том, что по-прежнему любит меня. Так, как это было в мае, когда я уехала и снова вернулась. Но сейчас этого не происходило. Понимание того, что Карстен уже отказался от идеи меня вернуть, с одной стороны, было болезненно, с другой стороны, облегчало мою ответственность за принятое решение, убеждая меня в том, что я поступила правильно, и освобождая от мучительных сомнений, которые все ещё настигали меня время от времени.
Вскоре пришло новое сообщение о том, что мама «умирает». Не знаю, так это было или нет, но он уже столько раз использовал приём с мнимыми болезнями, правда относительно себя самого, что я не поверила. Пусть простит меня Господь, если его мама действительно слегла. Но когда сталкиваешься с ложью много раз, уже принимаешь за ложь даже правду. Я ещё не забыла, как он имитировал приступы высокого давления, когда пытался сорвать наш с Карстеном секс. Я помнила, как он солгал, что он был при смерти зимой, когда впервые заподозрил меня в чувствах к Карстену. Как он врал мне, что он попал в больницу в мае, когда я сбежала первый раз, а когда я попросила его выслать в качестве доказательства фотографию больничной койки, где он лежит, внезапно «выздоровел» и оказался дома. Таких примеров было бесчисленное множество. Немудрено, что теперь известие о болезни матери я воспринимала как очередной манипулятивный прием, цель которого – заставить меня вернуться.
Я прямо написала ему о том, что я ему не верю и что лимит моего доверия к нему давно исчерпан. Хотя, если его мать действительно больна, мне очень жаль, и я желаю ей скорейшего выздоровления.
– Кстати, моей маме уже известно о вашем письме Карстену, – написал Йенс, – и о ваших отношениях с ним.
– В таком случае, – ответила я, – именно вы виноваты в том, что она заболела. Вам не стоило сообщать об этом пожилому человеку, если вы её действительно любите и беспокоитесь за её здоровье.
– Это сделал не я, а Карстен.
Вот так новость. Я опешила. Мне в голову пришли лишь два вопроса, очень простых: «когда?» и «почему?».
– Он рассказал ей это, когда вы сбежали в мае. Я сам был удивлён. Вероятно, его мучила совесть за то, что в своё время он настаивал на нашей женитьбе.
– На нашей женитьбе настаивали прежде всего вы. И на моём сексе с Карстеном тоже. Его вины здесь нет, – написала я.
Мне было о чем подумать. Если Карстен действительно рассказал всё маме Йенса, то это случилось вовсе не в мае. Это случилось недавно, когда он пришёл к ней домой, узнав, что Йенс отправился туда без меня. Может быть, так и было задумано с самого начала, хотя мой муж сказал, что визит Карстена к его маме явился для него сюрпризом. Именно тогда, когда я безнадёжно ждала Карстена в нашей квартире и, узнав о том, что вместо того, чтобы прийти к нам, он приходил к матери Йенса и пробыл там целый час, сломала свои солнечные очки. Да, именно тогда. Я вспомнила, что Йенс мне рассказывал, что тогда Карстен признался его матери, что именно он виноват в том, что Йенс женился на мне. Но в тот раз Йенс не договорил. Он не сказал мне о том, что Карстен признался его матери и в том, что он мой любовник. Именно поэтому он выбрал момент, когда меня там не было. Мне стало горько, как никогда. Итак, Карстен не только разлюбил меня, но я стала для него источником вины и угрызений совести, а также причиной его конфликта с его семьёй. А может быть, сам Йенс заставил его всё рассказать, специально устроив эту встречу, чтобы объяснить матери, почему её русская невестка всё время находится в тоске и унынии и порывается убежать в Россию. В любом случае, мне действительно больше нет пути назад.