Глава 8
Зоя
Удивительно, но осень решила порадовать нас бабьим летом. Таким теплым и по-летнему душным, что я долго не могла решить, брать с собой куртку или купальник. Взяла и то, и другое сразу — в одном можно будет вечером погулять, в другом баньку посетить. Главное, не перепутать.
Еще раз проверила все по списку и закрыла сумку на замок. Готово.
Джастин вообще не понял, что его ждет, поэтому собирался с воодушевлением. Старые джинсы Степки оказались ему коротки, поэтому он поехал в своих — чистеньких и светлых. Кроссовки чужие тоже надевать отказался, ответил, что грязь его не пугает. А вот старомодную куртку, которую достали из маминых запасников «на всякий пожарный случай», американец под строгим взглядом моего отца все же надел.
— Я иду. — Показывает папа, топая и для наглядности высоко поднимая колени.
— Э… о’кей, — кивает Джастин. На нем та самая куртка с полосками на плечах и широкими рукавами — мама ее специально выстирала. Готова поспорить, что эта вещь навевает им с отцом воспоминания о далекой романтической молодости. Так и вижу, как они сидят у костра возле речки вдвоем и смеются над папиными шутками. — Я… и-ду. — Послушно повторяет американец за моим отцом.
Ты, — папа указывает на него. — Идешь.
Парень кивает.
— Я, — произносит он, изображая ходьбу, — идешь!
— Ладно, проехали. — Хмурится папа. — Продолжим, как вернетесь.
Стою у лестницы, на плече спортивная сумка, смотрю на довольного Джастина и хихикаю. Вот вылитый же бард! Не хватает свитера с высоким горлом в ярко-оранжевый ромбик, старой гитары на ремне и приплюснутой кепки на голову.
— Привет, как дела? — восклицает он, заметив меня.
— Прекрасно!
Качаю головой, гадая, когда же он, наконец, избавится от привычки спрашивать всех и каждого об их делах, словно это интересует его больше всего на свете.
— Джастинушка, — подходит мама и оглядывает его со всех сторон, — you look good [1], сыночек.
— Спа-си-ба! — Американец расцветает, ведь его уроки английского начинают давать свои плоды.
Мама явно делает успехи, особенно в произношении. Теперь о ее «вэлкам ту Раша» мы вспоминаем только со смехом.
— Посидим на дорожку? — Предлагает папа.
— Мы же недалеко уезжаем. — Пытаюсь возразить я. — И ненадолго, пап.
Но все бесполезно. Он уже усаживает растерянного Джастина на диван и жестом приказывает нам опуститься рядом на стулья.
— Традиция. — Объясняю я. — Перед путешествием положено присесть и помолчать немного.
— Оу… — понимающе тянет гость и делает серьезный вид. — Посидим.
Мы молча переглядываемся, а американец, наверняка, гадает, чем же продолжится странный ритуал. Но не проходит и пяти секунд, как папа вскакивает и громко восклицает:
— Всё! — Радостно потирает ладони и улыбается. — А теперь дуйте на свой турслет.
— Всьо, — повторяет за ним Джастин, поднимаясь с дивана. — Дуй- ти.
И мы идем к двери, за которой нас ждут свобода, много свежего воздуха, лес, речка и комары.
Поправлюсь: американец также ждет встречи с медведями. Наверняка, поэтому он и спрашивал у отца вчера про перцовый баллончик. Хорошо, что тот ни черта не понял — русские на медведя только с голыми руками ходят.
[1] — хорошо выглядишь.
Джастин
Похоже, я выгляжу просто прекрасно, потому что прохожие смотрят на меня с интересом. Эта винтажная ветровка приковывает взгляды, многие одобрительно улыбаются, другие даже провожают нас взглядом.
— Снял бы ты ее пока, — предлагает Зоя, когда мы сворачиваем к магазину.
— Ты права, сегодня реально как-то жарко. — Соглашаюсь. Скидываю куртку, сворачиваю и убираю в рюкзак. — Тебе помочь?
— Да, спасибо, — она передает мне свою сумку.
Та достаточно легкая, весит не больше пары килограмм.
— Может, лето все-таки передумает и вернется? — Спрашиваю с надеждой.
В глазах Зои написано все, что она думает о моей наивности.
— А-а, — отрицательно качает головой, — это всего на пару дней. Женское лето. Ну, в смысле, так называют у нас этот период, когда природа дарит несколько теплых дней перед заморозками — «Babye leta». У вас ведь тоже бывает такое — Indian summer, если не ошибаюсь?
— Да. — Усмехаюсь. — Жаль… прикольно будет посмотреть на вашу зиму.
— О, — протягивает Зоя, — это совсем не прикольно. Полгода снега, серости и мороза. Сама не понимаю, как мы выживаем такое количество дней без солнца.
— Без солнца… — повторяю за ней, как во сне.
Нет, я все же ей не верю. Они, русские, такие шутники, что никогда не упустят случая надо мной постебаться.
Входим в супермаркет.
— Привет, как дела? — Бросаю Диме.
Они стоят с Машей возле камер хранения. Одеты оба в спортивное, на головах бейсболки.
— Спасибо, хорошо. — Отвечает Маша, улыбаясь.
— Привет! — Коротко бросает Дима, принимает наши сумки и запихивает в железный ящик. Передает мне ключ от камеры. — Поторопимся? А то пропустим наш автобус.
— О’кей. — иду за ним.
— Что нужно взять? У кого список? — Интересуется Маша.
— У меня. — Зоя достает из кармана толстовки небольшой листочек. — Здесь все, кроме выпивки. Сколько ее брать, не знаю.
— Сколько дотащим. — Дима берет тележку и ведет нас за собой. Оборачивается ко мне. — Со спиртным у нас строго: если кого заметят пьяным или найдут в домике бутылки, сразу отчислят. У завкафедры есть привычка — придет утром, пока все спят, и проверяет, не стоит ли где тара из-под алкоголя.
— Понимаю. — Киваю. — У нас с этим тоже все серьезно.
— Поэтому пиво мы положим на дно сумки, а сверху вещи.
— Оу. — Надо признаться, хорошая идея. — А водка? — Спрашиваю по-русски.
— Хм. — Дима придерживает тележку и косится на меня. — Так тебе для результата или для удовольствия? — Пожимает плечами. — Я к чему? Можно ведь и то, и другое устроить — тут по желанию. Водку в России пьют, конечно, но редко, и не все. Это такой напиток… чтобы согреться, отпраздновать что-то, поорать песни за столом. В остальных случаях — пиво, вино, шампанское.
— Поорать?
— Ага, вроде того. Ты еще не пил водку, как приехал?
— Нет. — Признаюсь честно.
Мы идем вдоль продуктовых рядов. Маша, сверяясь со списком, кладет в тележку картошку, лук и растительное масло.
— И… вообще ничего не пил? — Дима строго смотрит на Зою.
— А что? — Спрашивает она, разводя руками.
Самое страшное, когда русские говорят свое «shto-o?», оно звучит особенно угрожающе.
— Нет, — усмехаюсь.
Мне и самому это удивительно.
— А чем вы тогда вечерами занимались?! — Вопрос снова адресуется Зое.
— Учебой, можешь себе представить? — Ворчит она и отворачивается к прилавку с молоком.
Знаю, о чем она сейчас думает. О наших посиделках на крыше.
— Люди, люди. — Вздыхает Дима. — Сколько ваших ошибок еще придется мне исправить…
Маша, смеясь, подталкивает его вперед.
— Раз, два, три, — считает Калинин по-русски, складывая пиво в тележку.
— Че-ты-ре, — помогаю я, — пьят’
— Шесть, семь. — Дима берет сразу упаковку, и я тоже, поэтому мы быстро сбиваемся со счета. — Без фильтра, живое, самое вкусное. — Он показывает мне большой палец.
— Это… не опасно? — Интересуюсь.
— Вот молоко из-под коровы — опасно, а это… — проверяет срок годности на этикетке. — Абсолютно безопасно.
Тоже смотрю на этикетку. Ведь если оно быстро портится, есть шанс отравиться. Русские обожают рисковать, а я к такому еще не привык. «Срок годности семь суток»… Помоги мне, Всевышний…
Сверяемся со списком, Маша добавляет в тележку какие-то консервы.
— Что это? — Спрашиваю у Зои, потому что именно она привычно озвучивает мне русские названия продуктов в магазине, чтобы я их запомнил.
— «Too-shon-ka» — говорит она.
— Что это такое?
И все они трое начинают, перебивая друг друга, пытаться объяснить мне, что находится в банке.
— Тушеное мясо.
— Мясные консервы!
— Мясо со специями!
Вижу корову на этикетке и успокаиваюсь. Ну, о’кей, тогда, пожалуй, все в порядке.
Идем дальше. Зоя показывает на товары и озвучивает русские названия:
- [Tchai], kan-fe-ti, ze-fir.
— Маршмэллоу? — Переспрашиваю, хватая упаковку.
— Да. «Ze-fir» — Смеется она.
— Мне не повторить. Какое сложное слово. — Убираю сладости на полку.
Вечно у них все усложняется. Зачем говорить «[tchai]», если есть такое легкое слово — «tea» [1]? Или «flowers» [2] — так красиво звучит, так нет же, они придумали слово «tsviti-i-i»?
Арггххх!
— Salo, — указывая пальцем на витрину, говорит Зоя.
— О, купим, купим? — Радостно восклицает Маша.
Наклоняюсь и разглядываю маленькие брусочки жира, обтянутые пленкой.
— Бррр, как это можно есть?
Дима ржет, складывая в корзину сразу пару штук.
— Это очень вкусно. Вы же едите обжаренный бекон?
— Ну, да… — неохотно соглашаюсь.
Но это же совсем другое!
— Хлеб! — Вспоминает Зоя, не обращая внимания на то, как я морщусь при взгляде на их «вкусный жир». — Нужно взять побольше хлеба!
Да уж, куда без этого. У них все едят с хлебом. После того, как я видел отца Зои, поедающего арбуз с хлебом, меня уже ничем не удивить. И даже несмотря на то, что меня убеждали, будто остальные русские так не делают, верится с трудом. Если увижу, как они хлеб с хлебом едят, даже бровью не поведу.
— А почему здесь десять касс, а работают всего две? — Спрашиваю, когда мы застреваем в очереди.
— Это же Россия! — Дружно говорят ребята.
— Мне все равно непонятно…
— Еще бы!
Расплатившись, мы распихиваем пиво по сумкам, маскируя его сверху вещами и продуктами. С трудом поднимаем с Димой эти тяжести и тащимся к остановке, навьюченные, будто ослы.
Девочки освобождены от этой обязанности, поэтому они идут впереди и мило болтают друг с другом. Не знаю, почему, но я чувствую себя рыцарем, который готов на любые подвиги ради одного только благодарного взгляда своей прекрасной дамы и будущей (весьма сомнительной) возможности поцеловать ее руку.