т мой взгляд и прикусывает губу. — Ты… — Отбрасывает волосы назад, замешкавшись возле двери в аудиторию. — Ладно, потом. — Отмахивается. — Спишемся.
— Э… О’кей. — Бормочу я, убирая листок в карман.
— Она хотела, чтобы ты пригласил ее с собой. — Шепчет Зоя, когда мы занимаемся свои места.
— И? — Бросаю скейт под стол. Достаю тетрадь. — А если я не хочу?
Зайка устраивается удобнее и упирает подбородок в ладонь:
— Вика — красивая. А ты… парень свободный. Думаю, вы бы подошли друг другу. Тебе, — она пожимает плечами, — стоит к ней присмотреться.
Она не смотрит на меня. Смотрит на преподавателя, который только что вошел и поставил свой портфель на стул. Вот же вредина эта девчонка!
В кабинет на цыпочках входит Маша, за ней расслабленно и почти вальяжно — Дима. Мы коротко машем им в знак приветствия и вместе со всеми затихаем — лекция (на которой я ни черта без Зои не пойму) уже начинается.
Поворачиваю голову налево и замечаю, что взгляд Вики устремлен на меня. Девушка обернулась и сжала губы в подобие печальной улыбки.
— А ты знаешь… — Прочищаю я горло и задумчиво барабаню пальцами по столу. — Пожалуй, я прислушаюсь к твоим словам, Зоя.
— Вот и правильно, — едва слышно бормочет она.
Зоя
— И я сама предложила ему приударить за нашей пиявкой, — наконец, сознаюсь я.
— Не-е-ет, — протягивает Маша.
Мы сидим на стадионе, заняли несколько сидений в самом верхнем ряду. Она вытирает с лица капли воды и громко кашляет. Только собралась попить водички, а тут я на нее эту новость вываливаю.
— Это будет справедливо, Маш. — Кутаюсь в ветровку. После обеда становится прохладно и зябко. — Он — свободный парень, нас с ним ничего не связывает. Да, может, есть какая-то симпатия, но я не уверена. Джастин очень общительный, люди к нему тянутся, и он со всеми так общается, как со мной. Так что…
— Не-е-ет, — опять выдает подруга. — Со всеми? Честно? Тогда я должна сообщить, что ты слепа!
На секунду зависаю, выхватив глазами его силуэт из десятка игроков на поле. В футбольной форме он выглядит жилистым, подтянутым и крепким. А как двигается: будто всегда точно знает, куда полетит мяч, и оказывается там в самый нужный момент. Принимает подачи ловко, передает их быстро и четко, в то время, как от его партнеров по команде мяч, кажется, отскакивает, как от дерева.
Похоже, я его идеализирую.
— И ты отдаешь такого парня в лапы этой хищницы? И еще думаешь, что это будет правильным решением? — Машка застегивает кожаную куртку под самое горло и трет замерзшие руки друг о друга. — А что ты будешь чувствовать, когда будешь видеть их вместе?
— Привыкну.
— Не знаю. — Она качает головой. — Такой красивый парень, необычный. На вид разгильдяй и наглец, а в общении душка! Девчонки наши часами готовы его слушать. От акцента балдеют. Знаешь, им ведь плевать, сколько бабла у его родителей, гораздо важнее, что он — красавчик и обаяшка. А вот Вике нет. Она хоть и предлагает ему себя открыто, но все ходы просчитывает наперед. Если вцепится — ни за что потом не отдаст. Я думала, ты будешь бороться…
— Маш, господи, ты чего? — Складываю ладони вместе. — У меня же есть Слава! Ты все время про него забываешь.
— А ты сама тоже давно про него забыла, — ворчит подруга, — только боишься себе в этом признаться. Просто сравни их, Зой. Их сравни между собой. И ответ будет очевиден. И явно не в пользу Славы.
— Маш, я не могу так поступить с ним. Это же Слава. — Мой голос становится похож на едва слышимый писк. — Он любит меня!
Она задумчиво чешет лоб. Хмурится:
— Значит, нужно честно сказать ему, что любишь другого.
— Как? — Мне кажется, что я уменьшаюсь в размерах от страха. — Сказать, что все, что было между нами в течение двух лет — ничто? Почему? Потому что приехал какой-то парень, и за месяц общения я вдруг поняла, что влюбилась? Да я Славе сказала «люблю», наверное, только через год! Когда привыкла к нему, стала доверять.
— Ты сама только что ответила на свой вопрос. — Сурикова закатывает глаза.
— Он вчера так завелся… — Я начинаю вспоминать, и все мое тело привычно покрывается мурашками. Меня колотит. — Увидел этот снимок у Джастина в соцсетях. Покраснел, будто в гнездо с шершнями лицо опустил, и давай орать на меня. Я так испугалась, никогда его таким не видела…
— Кричал на тебя? — Маша поворачивается ко мне.
— Слова всякие жуткие говорил… — Сглатываю. — А я в таком шоке была, что как мантру повторяла: «люблю, люблю, я же тебя люблю». Боялась, что он заподозрит что-то. Думала, меня это спасет от его обвинений. Просто врала. Чтобы выпутаться… как последняя сволочь! И ненавидела себя за это…
— Зой, ты чего? — Она обхватывает мое лицо руками.
Мне так больно, что горло перехватывает, и дышать становится тяжело.
— Как я могла, Маш? Он все правильно сказал… «Вот какая ты стала»! Когда, Маш? А? Когда я успела стать такой? — Всхлипываю. — Смотрю на Джастина, будто до него мужчин не видала. Как голодная! Обо всем забываю. Он рядом — мне хорошо. Хочу его дико, до боли, до ломоты во всем теле. Всего его хочу — целиком. Ни мозги, ни тело мое мне не подчиняются. А о Славе и не вспоминаю даже…
Чувствую, как горячая слеза скатывается по щеке. Машкины глаза расширяются от волнения. Она принимается стирать пальцами влагу с моего лица.
— Тихо, тихо, моя хорошая.
— Нельзя так! Всего за месяц сойти с ума. — Зажмуриваюсь. — Нельзя предать того, кто тебе верил. Даже если это любовь. Черт с ней! Мне так стыдно… Пообещала себе вчера, что все это прекратится. Что буду игнорировать его, держаться подальше. Не получается! — Тяжело вздыхаю. — Как, скажи мне, можно держаться подальше от него? От него?! — Киваю в сторону поля. — Я только и думаю сейчас о том, что мы вернемся домой и после ужина будем валяться на диване, учить долбаные тридцать русских слов и хохотать до колик в животе, потому что он будет произносить не «пятка», а «патка» или весь вечер убьет на то, чтобы просто сказать «хлеб». А потом я уйду в свою комнату и буду молиться, чтобы он не пришел и не позвал меня на крышу. И желать буду этого так сильно, как ничего и никогда не желала!
— Слушай, я… — начинает Маша.
Но я убираю ее руки со своего лица и начинаю лихорадочно мотать головой.
— Нет, не говори мне ничего! Знаю, что ты скажешь. Не надо.
— Зоя, все равно кому-то будет плохо. Либо одному Славе, либо вам обоим с Джастином. По-другому не бывает.
— Да откуда ты знаешь? — Вытираю вновь выступившие слезы, отворачиваюсь и впиваюсь глазами в зеленое покрытие поля. — Может, ему вообще по барабану? Фло у него там какая-то или Вика! Может, без разницы ему? Я тут раздумываю, а не порушить ли мне стабильные отношения ради этого парня, а он ко мне, может, ничего и не чувствует!
— Чувствует… — Говорит она тихо.
Я поворачиваюсь и вижу на ее лице такие растерянность и замешательство, будто подруга знает что-то такое, чего не знаю я.
— Он Диме говорил. Сам. — Машка виновато поджимает губы. — Еще до турслета.
— Что именно?
— Не знаю. — Похоже, тут она искренна. — Калинин не говорил подробностей. Мы просто обменялись информацией. Кратко…
— Вы что?!
— Зой…
— Ты сказала своему парню, что мне нравится Джастин?! — Чуть не подпрыгиваю.
— Вообще-то все не так было. — Выпаливает она, уставившись на меня. — Я спросила, зачем он его водкой угощал перед соревнованиями, и он признался, что хотел расслабить парня. Потому и отправил его к тебе в домик тогда ночью. Чтобы вы могли поговорить уже наконец. Никто из нас почти до самого утра не заходил к вам, чтобы не мешать. Знаешь, как трудно было удерживать Никиту с Иринкой? Димке пришлось развлекать Медведева разговорами чуть не до самого рассвета!
— Ты сказала своему парню…
— Но, блин, на вас посмотришь… Все эти «зайки», объятия, взгляды — только тупой бы не догадался! — Маша взмахивает руками. — Мы просто хотели помочь вам, прости.
— Девчонки, а вот и ваши хот-доги! — Из-за спины появляется Дима. Передает нам еду, горячий кофе и садится рядом. — Так, а чего кислые такие? — Поворачивается ко мне. — Заяц, а у тебя, вообще, глаза на мокром месте. Кто обидел? Говори, я быстро с ним разберусь.
Он сжимает татуированную руку в кулак и выдвигает вперед нижнюю челюсть. Выглядит воинственно.
— Все хорошо, просто…
— Просто Стасик не хочет ставить ей зачет, отправил на пересдачу! — Улыбается Маша, перехватывая его кулак.
— Стасян? Вячеславович? Да мы с ним вроде крепко скорешились. Хочешь, поговорю?
— Не надо! — Вскрикиваем мы обе одновременно.
Я прячу взгляд.
«Они все знают. Про нас с Джастином. Ситуация — хуже некуда»
— Ладно. У меня тут кое-что есть. — Дима ставит стакан с кофе под ноги и принимается шарить по карманам. — Тебе должно понравиться. — Он достает свой смартфон и находит нужный снимок. Показывает. — Вот.
«Ради всего святого! — Во рту пересыхает. — Хуже есть куда»
— … - Нецензурное выражение срывается с моего языка.
На фотографии мы с Джастином. Судя по всему — раннее утро. Тусклого света из окна недостаточно, потому очертания на снимке не четкие, но при желании действующие лица вполне узнаваемы: я и мой американец лежим в обнимку поверх простыней. В одежде. Он обнимает меня сзади, накрывает сверху своей большой, сильной рукой. Прижимается носом к моей макушке. Я выгляжу совсем крошечной в гнездышке из его рук, и даже наши ладони с переплетенными (!) пальцами заметно различаются по размеру, и это очень бросается в глаза.
— Дим… — Выдыхаю.
— Круто, да? — Его брови вздымаются. — Так мило, что нельзя было не сфотографировать!
Мои плечи опускаются. Молчу.
Вот до чего я докатилась. Все свое время провожу с чужим парнем, зависаю с ним на крыше втайне от родителей и с ним же сплю. И пусть между нами ничего не было — о невинности происходившего не может быть и речи. Мы хотели быть вместе, держать друг друга в своих объятиях и ощущать тепло наших тел. Это самая настоящая измена, и она на моей совести.