– Слезай, говорю!
– Ни за что…
Так можно препираться сколько угодно, но вот ее мама за окном уже поглядывает на часы.
– Быстрее!
– Нет, иди, поднимись и открой мне дверь! – просит Зоя.
– Нет, – улыбаюсь я. – Сейчас зайду, сяду за стол, а тебя оставлю здесь.
– Не-е-ет, – не может поверить девчонка.
– Не будь трусишкой, Зо-я, слезай.
Она рычит. Натурально! Обрушивает какие-то русские ругательства и, громко копошась, спускает ноги вниз.
– Давай, детка! – подбадриваю я.
Но в ответ Зоя снова ворчит. Встает на ступеньку, спускается ниже, цепляется руками в лестницу и что-то говорит по-русски. Кажется, это проклятья. Она проклинает меня, всю мою семью, мою страну, затем весь мир. С ее подачи нас ждет апокалипсис!
– Еще немного, еще. Ты молодец!
Припадаю к лестнице всем телом и смотрю вверх. Розовенькие. М-м-м, как же это по-девичьи. Так мило…
– Эй, куда ты смотришь?! – восклицает вдруг она, остановившись.
– Кто? Я? – прочищаю горло. Мне бы сейчас и холодный душ не помешал, если честно. – Беспокоюсь, как бы ты не упала, детка.
Когда остается всего две ступеньки, Зоя спрыгивает вниз. Ее мягкие тапочки тонут в траве, а маленькие цепкие кулачки ударяют мне в грудь.
– И не зови меня деткой, понял?
Отступаю назад.
«Розовенькие. Они розовенькие, – стучит в висках и разносится жаром по всему телу. – Интересно, а бюстгальтер у нее такого же цвета?»
Не успеваю ничего сказать, как Зоя обходит меня и, яростно топая, направляется к входной двери. Едва поспеваю следом.
– Научишь меня грязным русским словечкам? – спрашиваю ехидно, почти касаясь губами ее уха.
Зоя отпрыгивает и активно трёт ухо плечом – ей щекотно.
– Чего? – морщится, будто лимон проглотила.
– Ну, ты так ругалась, я даже завелся… – играю бровями.
Ее лицо вытягивается от удивления, рот приоткрывается.
– Я молитву читала! – Несколько слов по-русски, затем: – Чтобы не упасть и не сломать себе руки и ноги!
– Правда? – хмыкаю, когда она тихонько приоткрывает входную дверь.
– Да! – шепчет она и приставляет палец к губам. – Детка… Blin… – качая головой, входит в дом.
Стараясь не шуметь, следую за ней. Из гостиной доносится звук телевизора. На диване уже восседает ее отец, отсюда хорошо видна его лысеющая макушка.
– Представляю тогда, как ты ругаешься… – мечтательно произношу я.
Зоя бросает на меня уничтожающий взгляд и шумно выдыхает. Затем мы крадемся, как два вора, по направлению к лестнице. Ступаем осторожно и тихо. Нужно признать, нам весело. Обоим. Когда мы оказываемся за спиной у ее отца, беру девчонку за локоть и резко разворачиваю к себе.
Она замирает и таращится на меня. Шикает беззвучно и угрожает одними глазами, но мне так смешно, что я еле сдерживаюсь.
– Что? – спрашивает Зоя, разыгрывая передо мной целую пантомиму.
И я тоже все время спрашиваю себя об этом. Что? Что я делаю здесь на самом деле. Почему мне больше не хочется уезжать? Почему нравится все, что здесь происходит? Особенно – она.
Приказываю своему мозгу заткнуться, но все бесполезно. Мысли опять предательски крутятся вокруг ее простенького личика и тонкой, хрупкой фигурки.
– Вот что, – достаю запутавшийся в светлых девичьих волосах яблоневый листочек и протягиваю ей на ладони.
Зоя пожирает меня взглядом. Уставилась, как на умалишенного, и плотно сжимает губы, чтобы не рассмеяться. Или не психануть. Не знаю.
Она медленно протягивает руку, чтобы взять желтоватый листик с моей руки, я тотчас перестаю дышать. Сердце в груди толкается так, будто ощущает сильный прилив адреналина.
И в эту секунду слышится радостный возглас ее мамы. Она нас увидела. Мы вздрагиваем, и я быстро прячу находку в карман.
– Мама рада, что мы наконец спустились к ужину, – переводит Зоя, прячет глаза и кивает в сторону кухни: – Пойдем.
– Привет, как дела? – по привычке говорю я ее родителям, на ходу поправляя растрепавшиеся на ветру волосы.
Догадываюсь, что нас приглашают за стол. Отец Зои здоровается со мной за руку и тоже следует на кухню. Мы молча моем руки и садимся за стол. Они втроем что-то оживленно обсуждают. Мне остается только догадываться, что именно.
– Им интересно, что же такое произошло с твоим лицом, – поясняет Зоя, отчаянно стараясь сохранять спокойствие.
Ее руки до сих пор в мурашках с прохладного вечернего воздуха.
– Ну, расскажи, – пожимаю плечами.
Родители переглядываются и качают головами, а мой личный переводчик долго что-то им объясняет. Немного поохав, мама Зои успокаивается и накладывает мне в тарелку какие-то кусочки теста, которые, надо признаться, пахнут приятно. Даже догадываюсь, что это.
– Pel’meni, – гордо провозглашает отец семейства.
Послушно киваю и втягиваю носом пар, поднимающийся от блюда. Пахнет мясом. Вкусно. Мне подают тарелку с хлебом. Видимо, здесь так принято – все есть с хлебом. Хозяин дома, внимательно глядя на меня и активно жестикулируя, что-то говорит.
– Папа спрашивает, как прошел твой первый день в университете, – вздыхает Зоя.
Она не на шутку раскраснелась.
– Ну, так скажи, что я там не был.
– Эм-м… Окей.
Девчонка берет вилку и с улыбкой что-то им рассказывает. Ее родители довольно кивают и дружно передают мне емкости с соусами. Мама Зои, широко улыбаясь, на своем примере показывает, как именно нужно макать в них горячие pel’meni.
– Оk, pel’meni, – повторяю я и беру вилку.
Хозяева дома чуть не начинают хлопать в ладоши, услышав, как я это сказал. Примерный мальчик, ничего не скажешь. Все рады.
Замахиваюсь столовым прибором над тарелкой и вдруг застываю. Меня осеняет. Смотрю на Зою, которая следит за каждым моим движением, и тихо произношу:
– Ты не сказала им, что я не был на занятиях, да?
– Да, – хитро улыбается она, помахивая вилкой а-ля «ну же, смелее, пробуй». – Вот выучишь русский и сам расскажешь, – протыкает самый толстенький кусочек теста с мясом, хмыкает, – если сможешь, конечно.
Я бы злобно прищурился, но на меня все еще пристально смотрят ее родители. Не хочу их расстраивать, поэтому натягиваю улыбочку и насаживаю на вилку pel’meni.
– Сомневаешься, значит? – спрашиваю, не глядя в сторону Зои.
– О да, – звучит в ответ.
Макаю в соус. В один, затем сразу в другой.
«Она думает, что мне слабо».
– Вызов принят, – говорю и отправляю еду в рот.
Глаза на лоб лезут – такое оно горячее. Выдыхаю пламя, как огнедышащий дракон, и утираю выступившие слезы. Русские громко перешептываются, и мама виновато подает мне стакан питьевой воды.
– Спасибо, мэм.
Прожевываю, глотаю, запиваю, беру еще одно. Делаю в этом странном комочке из теста дырочку зубами и выпускаю наружу бульон. Дую, а затем уже кладу в рот, жую.
– М-м-м… – прикрываю веки и признаюсь: – Вкусно…
– Vkus-na, – подсказывает Зоя.
Неумело повторяю за ней русское слово, и на меня вдруг обрушивается шквал аплодисментов. Удивленно хлопаю глазами. В последний раз кто-то так радовался моим успехам, когда я научился ходить на горшок.
Родители слишком бурно реагируют на любое движение Джастина, но плюс в том, что они не переигрывают – действуют искренне, ведь этот парень почему-то реально им нравится. Хорошо хоть, их устроило объяснение, что он разбил лицо, навернувшись со скейта. Не представляю, как хлопотала бы мама, узнай она, что над ним издевались незнакомцы в первый же день пребывания в чужой стране.
– Дочь, скажи ему, что пельмени – это ерунда. – Отец отламывает большой кусок хлеба. – Другое дело – уха! Да на природе, на костре, в котелке!
Пельмень застревает у меня в горле: «Нет, папа, только не это. Не сейчас».
– Чем тебе пельмени не угодили? – морщится мама.
– Я возьму парня с собой на рыбалку. – Отец гордо ударяет кулаком по столу, хлеб выпрыгивает из его пальцев и, прокатившись по столу, ныряет в чашку с соусом.
– Не-е-ет, – умоляет мама, устало откладывая вилку в сторону.
Джастина никто даже не спрашивает. Парень, еще не догадываясь, что ему грозит опасность, преспокойно жует свой ужин.
– Переводи, дочка, переводи! – Отец не на шутку заводится. – Поедем с ним на природу, наловим рыбы, сварим, – выбрасывает вперед руку с выпяченным вверх большим пальцем, – во будет!
– Э-э-э-э… – теряюсь я.
– Какая рыбалка, Миша? – терпение мамы лопается. – Ты сам с рыбалки еле возвращаешься, да еще и без рыбы! Этим летом вообще сапог потерял…
– С рыбой! – не унимается папа. – Вспомни того сома в прошлом году. На семь килограммов вытянул, еле в ванной поместился.
– Ага. Скажи еще, что это ты его поймал.
– Ну, так привезли его ко мне домой? Значит, я. – Отец поворачивается к Джастину: – Сом знаешь какой наваристый был? Жирный, вкусный! – Затем ко мне: – Ты не молчи, доча, переводи.
– Напóите мне парня до поросячьего визга, будет возле палатки валяться, даже удочек не увидит. Знаю я вашу рыбалку! Рыбу из магазина привозите, чтобы не позориться.
Папа мрачнеет – задето его самолюбие.
– Знает она! Ты меня перед иностранным гостем пьяницей не выставляй.
– Да я твоих удочек сто лет не видела, – усмехается мама. – Они у тебя вообще есть? Нет?
– Удочки мои в гараже все лежат. Что их таскать-то домой?
– В твоем гараже сам черт ногу сломит, тащишь туда всякий хлам и складируешь.
Джастин оживляется: он услышал знакомое слово – «черт». Кажется, до него доходит, что за милым перебрасыванием фразами кроется настоящая перепалка.
– Да дай ты мне пацана приобщить к мужскому делу! – Папины брови сходятся на переносице.
Мне уже не по себе.
Но мама не собирается сдаваться:
– Сына уже приобщил! Хватит. Бежит теперь от тебя с твоими рыбалками как от огня.
– Пф! – Отец и здесь не теряется. – Степка наш в твою породу, в бабскую. А тут сразу видно – мужик, – указывает в сторону Джастина. – Первый день в России, а уже по морде получил!