А четыре дня в неделю у меня теперь тренировки на поле вместе с местной командой. Никита Медведев, один из моих новых однокурсников, оказался их вратарем и, узнав, что у меня есть желание заниматься, договорился, чтобы мне позволили тренироваться с ними.
Футболисты оказались веселыми ребятами и в качестве извинений за ту жесткую проверку на прочность в воротах попросили тренера выделить мне комплект формы, тренировочную кипу, гетры и новые бутсы. А еще каждый из них посчитал своим долгом обучить меня русским нецензурным выражениям, для этого игроки специально стали произносить грязные словечки на поле. (Ну не может же быть, чтобы они постоянно так матерились во время игры? Да?)
Вообще все студенты из моей группы оказались весьма приятными. Каждый с радостью предлагает свою помощь, подсказывает, если у меня возникают трудности, и помогает разобраться в предметах, особенно девчонки. В России они красивые, ухоженные и почти всегда при параде: в стильной одежде, на каблуках и пусть с легким, но макияжем. У нас такое редко встретишь – американки в основной своей массе предпочитают удобство и не заморачиваются с нарядами и прическами в повседневной жизни.
Они предпочитают делать все сами, а вот здешние женщины – наоборот. Им нравится немного притвориться слабыми, чтобы мужчина мог проявить себя, поухаживать, чтобы он почувствовал свою силу. Я не могу не замечать интереса к своей персоне у девочек в группе. Они строят мне глазки, улыбаются, зовут с собой на вечеринки. Некоторые из них, как, например, Вика, регулярно пишут в соцсетях, чтобы поинтересоваться моим самочувствием, делами и предложить помощь в учебе.
Но мне больше нравятся вечерние посиделки в доме у Зои. Ни на что бы их не променял. Мои родители – чрезвычайно занятые люди, и у нас редко выдается время для семейных ужинов с дружескими беседами, как когда-то в детстве. Все больше молчаливое ковыряние вилками под звук отцовских проповедей, а потом разбредаемся по своим комнатам, и так день за днем.
Здесь же эти традиции, несущие особое тепло общения, пока не утеряны. Хоть папа Зои, дя-дя Ми-ша (это легче произносить, чем Михаил Поликарпович), постоянно винит себя в том, что они с сыном отдалились, он все-таки осознает, что был прав не во всем, и пытается наладить контакт со Степаном ежедневной перепиской и видеозвонками, за которыми мы наблюдаем из гостиной. Я тоже успел познакомиться с братом Зои, и однажды мы даже немного пообщались вчетвером: он, я, его сестра и Челси.
Мама Зои тоже решила выучить английский, в знак солидарности. Теперь мы с ней тренируем друг друга. Утром говорим только на нем, а вечером – только на русском. Еще она частенько плачет от разлуки с сыном, скучает, поэтому вымещает на мне весь свой кулинарный энтузиазм. Вообще, я заметил, что русские всякий раз пытаются накормить тебя до смерти. Все, что есть в холодильнике, – всегда на столе. Таково их гостеприимство, но я уже привык и тайно радуюсь, что есть возможность тренироваться, иначе давно бы растолстел.
Хотя, к примеру, отец Зои достаточно хорошо выглядит для своих лет. Веселый мужчина, разговорчивый, с живым, острым умом. Правда, он постоянно вклинивается в процесс моего обучения и дает какие-то советы. Даже если кажется, что дядя Миша внимательно смотрит футбол и не обращает на нас никакого внимания, можно быть уверенным – все контролирует. Его зоркий глаз видит каждую букву в конспекте, даже если мы развалились с учебниками на ковре метрах в пяти от дивана, на котором он сидит с пультом в руке.
Этот мужчина – единственный, кому позволяется хохотать над моим русским. Посмеется вдоволь, потом поправит, расскажет какую-то байку из жизни и возвращается к домашним делам или просмотру матча. Я ему все прощаю, потому что он добрый и у него самая лучшая семья.
Вообще, вряд ли бы кто из моих приятелей узнал нового Джастина. Многие бы даже не поверили, что это я. Что могу быть таким. Что делаю все это по собственному желанию.
Я их понимаю, потому что сам себя не узнаю. Но впервые в жизни мне так легко и хорошо, что становится все равно, кто и что обо мне подумает. Виной тому – маленькая девчонка. Бледная, худенькая, с вечно горящим на щеках румянцем и смущенной улыбкой. Я чувствую себя окрыленным, когда она рядом. Мне хочется проводить с ней все свое свободное время.
Это так… необычно.
Наверное, между нами что-то есть. Наверное, я счастлив. Но мое счастье такое шаткое и хрупкое… Страшно, что пошевелюсь – и оно растает в воздухе, точно видение.
А еще мне приходится все чаще смотреть на календарь. Я в самом начале пути, и в моем распоряжении всего несколько месяцев. Всякий раз приходится возвращаться к мысли, что однажды все закончится. Пусть сейчас этот день кажется таким далеким, но он непременно настанет, и решить, с чем остаться к этому сроку, должен я сам.
Сделать первый шаг, разрушить ее жизнь и уехать в Штаты?
Или не сделать его и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь?
Все очень сложно.
И пока я размышляю об этом, она каждый вечер после наших занятий поднимается к себе в комнату и звонит своему бойфренду. Долго разговаривает или переписывается, а я не могу найти себе место! Хожу из угла в угол, отжимаюсь, качаю пресс, крепко сжимаю челюсти. Даже звонки маме не помогают.
Приникая ухом к стене, почти слышу ее голос: мягкий, щебечущий, переливистый. И жду, жду, что он вот-вот утихнет. Смотрю на часы. Потом пишу сообщение, получаю ответ и как обезумевший собираюсь и несусь к ее окну, чтобы отнять еще пару часов у сна и посидеть рядом с ней, пряча замерзшие уши в капюшон худи, которая ни черта, если честно, не спасает от холода.
Зато Зоя спасает. Улыбнется, и вместо крови по венам у меня течет густой разогретый сироп, а в груди разгорается пожар.
Зоя – моя болезнь, она же – лекарство.
Не могу дождаться, чтобы принять дозу.
-8-
Удивительно, но осень решила порадовать нас бабьим летом. Таким теплым и по-летнему душным, что я долго не могла решить, брать с собой куртку или купальник. Взяла и то и другое – в одном можно будет вечером погулять, в другом баню посетить. Главное, не перепутать.
Еще раз проверила все по списку и закрыла сумку на замок. Готово.
Джастин вообще не понял, что его ждет, поэтому собирался с воодушевлением. Старые джинсы Стёпки оказались ему коротки, поэтому он поехал в своих – чистеньких, светлых. Кроссовки чужие тоже надевать отказался, сказал, что грязь его не пугает. А вот старомодную куртку, которую достали из маминых запасников «на всякий пожарный случай», американец под строгим взглядом моего отца все же надел.
– Я иду, – показывает папа, топая и для наглядности высоко поднимая колени.
– Э… окей, – кивает Джастин. На нем та самая куртка с полосками на плечах и широкими рукавами – мама ее специально выстирала. Готова поспорить, что эта вещь навевает им с отцом воспоминания о далекой романтической молодости. Так и вижу, как они сидят у костра возле речки вдвоем и смеются над папиными шутками.
– Я… и-ду, – послушно повторяет американец за моим отцом.
– Ты, – папа указывает на него, – идешь.
Парень кивает.
– Я, – произносит он, изображая ходьбу, – идешь!
– Ладно, проехали, – хмурится папа. – Продолжим, как вернетесь.
Стою у лестницы, на плече спортивная сумка, смотрю на довольного Джастина и хихикаю. Вот вылитый же бард! Не хватает свитера с высоким горлом в ярко-оранжевый ромбик, старой гитары на ремне и приплюснутой кепки.
– Привет, как дела? – восклицает он, заметив меня.
– Прекрасно!
Качаю головой, гадая, когда же он наконец избавится от привычки спрашивать всех о делах, словно это интересует его больше всего на свете.
– Джастинушка, – подходит мама и оглядывает его со всех сторон, – you look good[4], сыночек.
– Спа-си-ба! – Американец расцветает, ведь его уроки английского начинают давать свои плоды.
Мама явно делает успехи, особенно в произношении. Теперь о ее «вэлкам ту Раша» мы вспоминаем только со смехом.
– Посидим на дорожку? – предлагает папа.
– Мы же недалеко уезжаем, – пытаюсь возразить я, – и ненадолго, пап.
Но все бесполезно. Он уже усаживает растерянного Джастина на диван и жестом приказывает нам опуститься рядом на стулья.
– Традиция, – объясняю я. – Перед путешествием положено присесть и помолчать немного.
– Оу… – понимающе тянет гость и делает серьезный вид, – посидим.
Мы молча переглядываемся, а американец наверняка гадает, чем же продолжится странный ритуал, но не проходит и пяти секунд, как папа вскакивает и громко восклицает:
– Все! – Радостно потирает ладони и улыбается. – А теперь дуйте на свои соревнования.
– Всьо, – повторяет за ним Джастин, поднимаясь с дивана, – дуй-ти.
И мы идем к двери, за которой нас ждут свобода, много свежего воздуха, лес, речка и комары.
Поправлюсь: американец также ждет встречи с медведями. Наверняка поэтому он и спрашивал у отца вчера про перцовый баллончик. Хорошо, что тот ни черта не понял, – русские на медведя только с голыми руками ходят.
Похоже, я выгляжу просто прекрасно, потому что прохожие смотрят на меня с интересом. Эта винтажная ветровка приковывает взгляды, многие одобрительно улыбаются, другие даже смотрят вслед.
– Снял бы ты ее пока, – предлагает Зоя, когда мы сворачиваем к магазину.
– Ты права, сегодня реально как-то жарко. – Скидываю куртку, сворачиваю и убираю в рюкзак. – Тебе помочь?
– Да, спасибо. – Она передает мне свою сумку.
Та достаточно легкая, весит не больше пары килограммов.
– Может, лето все-таки передумает и вернется? – спрашиваю с надеждой.
В глазах Зои написано все, что она думает о моей наивности.
– А-а, – отрицательно качает головой, – это всего на пару дней. Женское лето. Ну, в смысле, так называют у нас этот период, когда природа дарит несколько теплых дней перед заморозками – Babye leta. У вас ведь тоже бывает такое – Indian summer, если не ошибаюсь?