– Что-то случилось? – вдруг интересуется девушка.
Я слышу ее шаги за спиной. Подходит ко мне. Ближе, еще ближе.
– Нет. Все отлично, – прочищаю горло и оборачиваюсь к ней.
Стоит передо мной, маленькая, совсем крохотная. Смотрит снизу вверх. Глаза распахнуты, взгляд чист и наивен. А у меня крышу рвет начисто.
Это не похоже на все, что было со мной раньше. На отношения с Фло, когда я заводился от прикосновений и остывал, если она отстранялась, боясь испортить прическу или помять новое платье. Или с девчонками из клуба, имен которых я не запоминал, – тогда мне просто хотелось забыться после расставания со своей девушкой. В лицо им не заглядывал, спешил стянуть с них трусики и заняться сексом по-быстрому.
С Зои же хотелось сорвать всю одежду сразу. Чтобы, слыша судорожный девичий шепот и прерывистое легкое дыхание, сжимать пальцы на ее упругих бедрах, впиваться в горячие губы и терзать их с упоением. Я с ума схожу, натурально зверею, стоит только посмотреть на нее. Становится все труднее сдерживаться, скрывать это состояние.
– Показалось, что ты загрустил… – Дрожащие руки выдают ее волнение.
– Нет, что ты… – выдыхаю. Между нами всего полметра, усердно стараюсь выдержать ее взгляд. – Здесь просто очень kra-si-va…
– Да, – соглашается.
Во время неловкой паузы мне хочется добавить: «И ты kra-si-va», но вместо этого я облизываю пересохшие губы и продолжаю пожирать девчонку глазами, точно голодный волк.
Ее лицо вдруг озаряет улыбка, и у меня в джинсах проявляются первые признаки восстания.
«Только не это, не сейчас».
Молчим.
«Скажи, скажи, скажи ей», – требует сердце, видя, в каком волнительном ожидании Зоя смотрит на меня.
Между нами всего полметра. Всего. Мало и беспощадно много одновременно. Одно движение может все исправить, но у меня не хватает решимости сделать его.
– Зайка, знаешь, я… – произношу, склонив голову набок, глядя на нее с высоты своего роста и отчаянно пытаясь подобрать слова.
– Джаст, хэй, пойдем пробовать сало! – восклицает Никита, в самый неподходящий момент появляясь в дверях.
Мысли о поцелуе, признаниях и маленькой хрупкой Зое в моих объятиях тут же вылетают из головы и рассыпаются в прах.
Парень смотрит на нас выжидающе. Улыбается, даже не догадываясь, какой волшебный миг только что разрушил. Зоя по-прежнему не отрывает от меня взгляда, ждет.
– Хорошо, пошли, – сдаюсь я.
Нагло схватив ее ладонь и сжав в своей руке, веду девушку за собой на кухню – хоть какая-то компенсация за несостоявшееся признание. Она не сопротивляется, а я все больше обрастаю уверенностью: «Хочу быть с ней, хочу ее, хочу…»
– Не-е-ет! – морщусь, едва мы оказываемся в маленькой кухоньке, где еле помещаемся вшестером, и я вижу, что меня ждет.
На пластиковой тарелке лежат бутерброды с кусочками жира. Ребята смотрят на меня с нескрываемым интересом, Маша хлопает в ладоши, а Ира заливается смехом.
– Давай, брат, покажи, кто здесь мужик! – приободряет меня Дима. Затем, убедившись, что дверь в домик плотно закрыта, достает из-под стола бутылку с прозрачной жидкостью и наливает немного в пластиковый стаканчик. – Держи. С салом только так.
– Что? – перехожу на шепот. – Водка?! – отпускаю руку Зои, но не решаюсь сделать шаг назад. Я же не трус. – А… как же соревнования?
Дима протягивает стаканчик:
– Для смелости. Всего одну.
Маша подает бутерброд:
– Нужно быстро, Джаст. Это не виски со льдом. Выдохнул, проглотил залпом, вдохнул запах закуски, поморщился и потом уже закусил.
– Что? Как?
– Ой, Мань, – Дима кладет ей руку на голову, – он тебе девка, что ли? Неужели сам не сообразит?
Робко беру водку и бутерброд.
– Нужен тост? – интересуюсь. – Что вы обычно говорите?
– «Za lubov’». – Калинин зачем-то косится на Зою.
– А что это значит? – недоверчиво спрашиваю я, держа стаканчик подальше от себя.
– Значит, за любовь, – вмешивается Никита. – Вообще, можно пить за все что угодно: за здоровье, успех, учебу, маму, папу, погоду. Тосты никогда не кончаются.
– Окей, – пожимаю плечами, – ну, тогда za lubov’.
Поднимаю стаканчик и вижу на лицах ребят удивление, беспокойство, азарт. Девчонки заранее морщатся, сопереживая мне, Ира даже задерживает дыхание. Быстро отправляю водку прямо в рот. Глотаю и чувствую, как слезы начинают подступать к глазам. Адская гадость обжигает мой язык, горло и горячим сгустком спускается по пищеводу. Очень хочется кашлять, но я все-таки сдерживаюсь.
– Ешь, ешь, ешь! – командуют парни.
Мне дурно. Как я могу после этого съесть еще какую-то непонятную мерзость? Морщусь. Предполагаю, что мое лицо походит сейчас на куриную задницу, но ничего не могу с собой поделать.
– Кусай, Джастин, – сквозь гул прорывается тоненький голосок Зои.
Мне хочется ухватиться за него, как за спасательный круг. Не могу сопротивляться ей. Послушно подношу бутерброд к носу, втягиваю аромат черного хлеба, открываю рот.
– Смелее, – хихикает она, видя слезы, выступившие в уголках моих глаз.
«А, к черту!» – откусываю и жую. Зажмуриваюсь.
Водка устраивает в моей груди пожар. Или это близость Зои так действует? В любом случае мне горячо, хорошо и… вкусно. Что? Вкусно! Невероятно…
– Молодец! – подбадривают ребята.
– Мужик! – Дима пожимает мне руку. Пока я пытаюсь отдышаться, наливает мне еще столько же. – Есть такое правило: между первой и второй перерывчик небольшой.
– Что? – изумляюсь. – А как же соревнования? Ты же сказал, что только одну!
– Надо, Джастин, надо, – сурово говорит он. – Веселее будет!
Беру стаканчик и оглядываю их.
– А почему вы не пьете? Эксперимент надо мной ставите, да?
Никита хмурится:
– Джаст, считай, что это твоя инициация. Мы принимаем тебя в наше фратернити – большое русское братство!
– Окей, давай за компанию. – Дима наливает себе в стакан две капли и чокается со мной: – За «Межкультурный диалог»!
С ужасом смотрю, как он выпивает эти две капли, не запивая и не заедая. Правда, потом брезгливо морщится, убирая бутылку в сумку под стол, и выдает:
– Какая же дрянь…
С трудом заставляю себя выпить предложенное. Заедаю водку бутербродом и с удивлением отмечаю, что к жару в груди добавляется еще и особая, приятная расслабленность.
Потом мы дружно собираемся, выходим большой веселой компанией на свежий, пропитанный сосновой смолой воздух, закрываем домик и спускаемся к административным зданиям. Идем к большой асфальтированной площадке на берегу реки. Все это время я бесстыдно пялюсь на аккуратную вздернутую попку Зои, к которой так и хочется прикоснуться руками, губами, зубами… Все мои проблемы, кажется, отходят на задний план. Мне хорошо… Боже, да я пьян…
Глубоко вдыхаю теплый осенний воздух. Птицы звонко щебечут над головой, солнышко играет яркими лучами, ласковый ветерок с каждым дуновением приносит запах реки и прелой травы. Хочется петь и улыбаться. Природа наполняет легкие не просто чистым воздухом, это кажется дыханием перемен.
– И зачем надо было вливать в американца водку? – спрашиваю Машу, когда мы подходим к месту построения. – Понятно, что эти две рюмки через пять минут выветрятся, а если кто-нибудь застукает его с перегаром?
– Зато смотри, как парень расслабился, – шепчет она.
Мы останавливаемся, и я оборачиваюсь назад. Парни что-то оживленно обсуждают. Джастин выглядит веселым, довольным и не устает фотографировать на смартфон все, что видит вокруг.
Напряженная морщинка на его лбу наконец разглаживается. На солнце его глаза светятся ультрамариновым синим – поистине волшебный цвет. Такими яркими и сочными бывают разве что сгущающиеся над городом сумерки – полуночные, густые, почти непроглядные.
Почему-то при взгляде на них у меня так сильно давит в груди. Это сродни той боли, когда понимаешь, что столь желанное может быть таким далеким и недоступным, даже если находится всего в метре от тебя. Но эти глаза – самые родные, самые дорогие. Только в них смотрелась бы до конца своих дней.
– И для смелости, – добавляет Дима, подходя ко мне вплотную и надевая белую кепку с эмблемой группы.
Его слова выдергивают меня из падения в бездну.
– Что? – бормочу будто во сне.
Но парень уже отвернулся. В руках у него целая стопка головных уборов, которые он раздает по очереди всем нашим одногруппникам.
– Полоса препятствий, болота, грязь, – подсказывает Маша, вставая на цыпочки, чтобы лучше разглядеть собирающихся возле столика жюри преподавателей. – Немного смелости Джастину определенно не помешает.
– Ага… – соглашаюсь. – А кто готовил речовки, песни, визитку?
Мой вопрос кажется неуместным, когда я замечаю, как над нами гордо реют флаги с изображением эмблемы команды – кто-то основательно подготовился. Не припоминаю, чтобы в прошлом году все было настолько серьезно.
– Ой, Градова, если бы вы с Суриковой больше интересовались жизнью группы, то не только получили бы слова речовки за пять минут до выступления, но и успели бы их выучить! – передо мной вырисовывается недовольное лицо Вики. Она в такой же белой кепке, как и у всех, в белой футболке, супероблегающих спортивных легинсах черного цвета и, конечно же, с неизменными аккуратными стрелочками на веках. – Держи!
Сует мне в руки листовку, затем подходит к Маше и дает еще одну. Не дожидаясь благодарности, спешит к парням:
– Никита, Дима, Игорь, Макс, Джа-а-а-аст! – Каждому по листовке.
Уверена, Машка тоже заметила, как она неосознанно повысила на несколько октав свой писклявый голос, называя имя Джастина.
– Спасибо, это что, надо выучить? – интересуется Дима.
– Не-е-ет, – успокаивает их Вика, одаривая всех по очереди ослепительной улыбкой, – достаточно будет просто прочесть. По моей команде.
– Уверена, у нее и сольный номер заготовлен на вечер, – хихикает Маша, разглядывая листовку.
– И даже два, – соглашаюсь я.