Сидя на деревянной скамье, наблюдаю, как возле каждого из домиков в густых вечерних сумерках веселятся люди. В их мангалах тоже горит огонь, и со всех сторон до нас доносятся музыка и смех.
Мы поднимаем стаканы, говорим какие-то тосты, пьем, затем просто болтаем, время от времени громко смеясь. Все наше общение – это смесь английского, русского и пошлой нецензурщины, но самое интересное – все всё понимают. Даже я.
Когда становится прохладнее, надеваем куртки и возвращаемся за стол. Пока Никита занимается мясом, насаживая его на тонкие витые железные прутья, Дима с сигаретой в зубах травит байки и жарит нам сосиски, нанизанные на простые веточки. Я не спеша маленькими глотками пью пиво, а свободной рукой отгоняю комаров, которые кружат вокруг стола, как шустрые бомбардировщики. Украдкой посматриваю на Зою.
Она сидит на стуле напротив меня, обхватив руками колени, и ее глаза искрятся чистейшим серебром в отсветах луны, застывшей над макушками деревьев большим белым диском. Приятно пахнет дымом, угольки краснеют в черноте мангала, а ее голос плывет поверх всей этой атмосферы тихой рекой. Может, сказывается мое влияние, ведь мы общаемся каждый день, но я уже почти не слышу того забавного акцента, который резал мне слух в день нашего знакомства.
– Весь вечер он заставлял нас носить дрова, – рассказывает Зоя. – Мангала не было, мы просто выкопали яму ближе к берегу и там развели костер. Так вот все разошлись после полуночи, а Никита уснул, свернувшись калачиком, возле огня.
– Все было не так! – вопит Медведев.
– А когда проснулся, у него лицо черное – все в золе! Видимо, ветром из костра надуло.
Мы дружно хохочем, а Никита тихо матерится, устанавливая прутья с мясом поперек мангала.
– А еще он сжег парням трусы! – до слез смеется Зоя.
– Это как? – Я едва не подавился пивом.
– Они искупались в реке, а потом развесили их на веревке над огнем.
– Сколько ни развешивай, все равно все сгорит! – ворчит Никита. – Это закон костра!
А мы смеемся еще громче.
– Они обещали тебе отомстить в будущем году, так что береги теперь свои трусы, – хихикает Маша.
Мы чокаемся, пьем и уже чувствуем, как приятно пахнет от мангала поджаренным мясом. Честно, вот просто слюни текут от этого запаха! И не важно, сколько всего ты съел до этого, все равно этот аромат пьянит. Вообще, есть что-то такое доброе и душевное в этих посиделках. Они лучше, чем бездумное веселье в чьем-нибудь огромном доме с большим количеством выпивки и громкой музыкой. Кажется, можно бесконечно сидеть вот так вшестером за столом, покрытым дешевой скатертью, пить из пластиковых стаканов и есть что-то простое и непритязательное. Главное, чтобы друзья были рядом.
А комаров не было!
Шлепаю себя с размаху по шее ладонью. Как же они надоели!
– Там крем есть в домике, – Зоя поднимается со своего места, – и спрей. Набрызгаешь, и не будут кусать.
– Правда? – выдыхаю. – Неужели от этого есть спасение?
Она улыбается мне и скрывается в домике.
– Гитару, Зой! – кричит Дима ей вслед.
– Хорошо!
Через минуту она появляется возле стола с гитарой и баллончиком. Свет в доме остается гореть, поэтому комары, словно одурев, начинают биться о стекло над моей головой.
Зоя аккуратно ставит гитару на стул, затем подходит ко мне. Трясет баллончиком со спреем и приказывает:
– Закрой глаза.
М-м-м… Я мечтал услышать это при совсем других обстоятельствах, но… Послушно прикрываю веки и чувствую, как открытых участков моего тела касается влажное облачко. Пахнет средство достаточно мерзко, но, если выбирать между ним и комарами, я выберу его и даже немного потерплю.
– Ну, – спрашиваю, открыв глаза, – кто сыграет?
Зоя закрывает спрей колпачком и ставит на стол.
– Кто-кто? – смеется Маша. – Зоя, конечно!
– Ты?! – у меня челюсть съезжает вниз.
Зайка пожимает плечами и садится.
Маша подает ей гитару:
– Я знаю только двух человек, которые играют и поют одинаково гениально, – это мой братец Пашка и наша Зоя.
– Почему ты молчала?
– Я… – Зайка обнимает корпус гитары и нежно проводит рукой по струнам. Она задумчиво скользит взглядом по столу, полному еды. – Я не знаю.
– Потому что Слава постоянно ее критиковал! – не сдерживается Маша. – Не так держишь гитару, не так поешь, а аккорды «я вообще другие бы взял!», – пародирует она низким голосом и всплескивает руками, но, заметив взгляд Зои, резко замолкает. – Прости…
– Это просто гитара. Просто музыка, – говорит Зоя тихо-тихо. – Раньше мы с братом часто делились аккордами, пели, играли вечерами, а теперь получается очень редко… и только здесь, с вами.
– Зой, давай… – Маша, очевидно, просит какую-то песню.
Не понимаю ни слова.
Бывало, с гитарой в обнимку мне удавалось отрешиться от любых проблем, расслабиться, забыться. Но так как Слава не особо одобрял это мое увлечение, а мне не хотелось его раздражать, то инструмент я держала в руках в последний раз, наверное, год назад.
Зажимаю нужные струны, проверяю звучание и настройку. Музыка со всех сторон отвлекает, но я знаю, стоит только ожить гитаре в моих руках, и все это станет лишь фоном. Вдыхаю, выдыхаю, прочищаю горло. Готова. Последний раз оглядываю застывших в ожидании ребят.
Джастин смотрит на меня с интересом, в его глазах удивление, восторг и что-то очень похожее на боль. Он словно спрашивает: «Почему ты не рассказывала мне?» Я просто не знала, стоит ли нам настолько сближаться, чтобы знать друг о друге так много.
С первым аккордом все встает на свои места. Пальцы все помнят – они летают по струнам, как юркие маленькие птички, цепляются, дергают, аккуратно пощипывают, и вот это уже не механические движения – это мелодия, и она бежит, как ручеек, заставляя слушать сердцем. После тихого проигрыша вступаю.
Играю неспешным «боем», пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся дрожь в коленях. Каждая новая нота меня успокаивает. Просто играю и с помощью струн транслирую свои эмоции в окружающий мир. Вкладываю в слова все свои чувства: грусть, нежность, радость, боль и любовь.
Мой собственный голос тихим звоном отдается в ушах. Я не пою слова, просто отпускаю их на волю. Будто падаю в воду и тихо плыву. А выныриваю только тогда, когда на последних нотах меня оглушают аплодисменты. Если честно, больше всего этого не люблю – всеобщее внимание и комплименты. Приятно, конечно, но, когда ты стесняешься, очень трудно переносить и пристальные взгляды, и громкую похвалу.
– У-уау… – вырывается у Джастина. – Я ошеломлен.
А девочки наперебой начинают называть песни, которые я должна сыграть следующими, но, к моему счастью, приходится отложить гитару – подходит мясо, и мы все отвлекаемся на еду и разговоры.
– Вот так вкуснее, – подцепляю вилкой кусок мяса, жирненький, поджаристый, ароматный, макаю в томатный соус и подаю Джастину.
Он не берет вилку. Откусывает из моих рук, глядя прямо в глаза. Мне становится не по себе – никак не могу прочесть эмоции, скрытые за этим взглядом.
– Время! – вдруг спохватывается Никита. – Мы ж первыми договорились в баню идти! У нас всего час, собираемся!
Мы спешно доедаем, заносим еду в домик, заливаем угли в мангале водой, берем полотенца, пиво и идем дружной компанией в сторону административных зданий. На площадке горят фонари, идет импровизированная дискотека. Придуриваемся, изображая танцевальные движения, и пару минут даже танцуем по-настоящему с краю площадки.
Случайно замечаю звезду вечера – Вика со своими подружками тусуется в компании Костыля. Тот, завидев нас, машет рукой. Вика же коротко кивает. Отвечаем тем же.
Потом Никита напоминает нам про время, мы направляемся к деревянному строению на самом берегу реки. Баньку уже натопили, но последним посетителям вряд ли достанется много жару, поэтому я радуюсь, что наша компания все-таки идет первой. Да и необходимость пропустить из-за этого танцы ничуть меня не пугает.
– Что такое «ба-ня»? – cпрашивает Джастин, разглядывая строение с узенькими окошечками.
– Это… такая сауна, – объясняет Дима, подталкивая его к входу, – только по-русски!
– Хм.
Предбанник встречает нас ярким светом, деревянной отделкой и широким столом со скамеечками. Все простенько, ровно, как и в прошлом году, разве что стало светлее. Оглядываемся.
За углом находится небольшая раздевалка с крючками для одежды, а сразу за ней – дверь в парилку, которую тут же открывают и закрывают парни, споря, достаточно ли прогрелось помещение. Ставим бутылки на стол и замираем в нерешительности. Чтобы переодеться, нам нужно, чтобы мальчики ушли.
Но тех и не нужно уговаривать. Пока мы болтаем о чем-то своем, они со смехом топчутся в раздевалке. Оттуда слышатся шуточки и мужские подколки. Закатывая глаза, мы стараемся не обращать внимания: сплетничаем о том, что в прошлом году здесь закрылась какая-то парочка с филфака и не открывала дверь несколько часов, чуть не спровоцировав скандал, и о том, что у Маши теперь есть первая татуировка, но нам она ее пока не покажет – нужно раздеться.
Спустя минуту голоса парней замолкают, слышится скрип двери – они входят в парилку. Мы с предвкушением разливаем пиво и прислушиваемся. Делаем ставки на то, что же произойдет дальше. Минута, две, три, пять, и из-за двери доносится:
– О май гад! О май гад!
И нам не удается удержаться от смеха.
Эти русские совсем без башки! У меня и так от жары чуть глаза не лопаются, а они еще хлещут меня какими-то ветками с листвой, замоченными в кипятке. Нет, реально!
А все так хорошо начиналось. Минута непринужденного разговора, сидя в натопленном темном помещении, потом их удивленные возгласы, когда я сообщил, что хочу выйти, потому что у меня сейчас мозги от жары через уши вытекут. Потом их фразы о том, что я «не мужик», если не выдержу, и уверения в том, что «самый кайф» только начинается.