уже наконец. Никто из нас почти до самого утра не заходил к вам, чтобы не мешать. Знаешь, как трудно было удерживать Никиту с Иринкой? Димке пришлось развлекать Медведева разговорами чуть не до самого рассвета!
– Ты сказала своему парню…
– Но, блин, на вас посмотришь… Все эти «зайки», объятия, взгляды – только тупой бы не догадался! – Маша взмахивает руками. – Мы просто хотели помочь вам, прости.
– Девчонки, а вот и ваши хот-доги! – из-за спины появляется Дима. Передает нам еду, горячий кофе и садится рядом. – Так, а чего кислые такие? – Поворачивается ко мне: – Заяц, а у тебя вообще глаза на мокром месте. Кто обидел? Говори, я быстро с ним разберусь.
Он сжимает татуированную руку в кулак и выдвигает вперед нижнюю челюсть. Выглядит воинственно.
– Все хорошо, просто…
– Просто Стасик не хочет ставить ей зачет, отправил на пересдачу! – улыбается Маша, перехватывая его кулак.
– Стасян? Вячеславович? Да мы с ним вроде крепко скорешились. Хочешь, поговорю?
– Не надо! – вскрикиваем мы одновременно.
Я прячу взгляд.
«Они все знают. Про нас с Джастином. Ситуация – хуже некуда».
– Ладно. У меня тут кое-что есть, – Дима ставит стакан с кофе под ноги и принимается шарить по карманам, – тебе должно понравиться. – Он достает свой смартфон и находит нужный снимок. Показывает: – Вот.
«Ради всего святого! – Во рту пересыхает. – Хуже есть куда».
Нецензурное выражение срывается с моего языка.
На фотографии мы с Джастином. Судя по всему – раннее утро. Тусклого света из окна недостаточно, потому очертания на снимке не четкие, но при желании действующие лица вполне узнаваемы: я и мой американец лежим в обнимку поверх простыней. В одежде. Он обнимает меня сзади, накрывает сверху своей большой, сильной рукой. Прижимается носом к моей макушке. Я выгляжу совсем крошечной в гнездышке из его рук, и даже наши ладони с переплетенными пальцами заметно различаются по размеру, что очень бросается в глаза.
– Дим… – выдыхаю.
– Круто, да? – Его брови вздымаются. – Так мило, что нельзя было не сфотографировать!
Мои плечи опускаются. Молчу.
Вот до чего я докатилась. Все свое время провожу с чужим парнем, зависаю с ним на крыше втайне от родителей и с ним же сплю. Пусть между нами ничего не было – о невинности происходившего не может быть и речи. Мы хотели быть вместе, держать друг друга в своих объятиях и ощущать тепло наших тел. Это самая настоящая измена, и она на моей совести.
– Удалишь? – спрашиваю тихо.
Не могу представить, что будет со Славой, если это фото попадет к нему.
– Чего это ради? – усмехается Дима, пряча от меня телефон. – Что бы вы, двое, прибили меня потом, когда сойдетесь? Да вы еще будете показывать это фото своим детям и внукам, а те – своим детям и внукам, вот увидишь!
– Перестань. – Мне не до шуток. Дрожащей рукой откладываю хот-дог в сторону. Грею руки о стакан с кофе. – Удали, пожалуйста. Не будет никаких детей и внуков, ясно? И хватит об этом.
Они с Машей молча переглядываются.
– Вы так решили? – интересуется Дима осторожно. – Без детей ужасно скучно.
Ему все еще смешно. Мне – нет.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – прошу, отхлебнув горячего кофе.
– Давай, – соглашается он. – Как насчет сходить в клуб в пятницу? Выступают «Дайвёрсы», будет весело. Пашка может достать нам приглашения, я ему сейчас позвоню.
– Помнишь Пашку? – спрашивает Маша. – Моего брата? Так вот он играл у них на басу этой весной. Ребята предлагали ему остаться в группе на контракте, но Павлик отказался. У него подруга беременна, ему сейчас не до гастролей. Дима, кстати, тоже участников «The Diverse» всех лично знает, так что достать билеты не будет проблемой.
– Угу, – отзываюсь, глядя на поле.
Дима копается в телефоне.
– Кстати, – говорит он, приставляя аппарат к уху, – американец твой очень выделяется на фоне остальных игроков. Папка мог бы поговорить с кем надо, чтобы его перевели тренироваться с основным составом, там, может, на него тренер обратит внимание. А то бегает с семнадцатилетними пацанами из дубля[7], с кем тут соревноваться? Как над собой расти? – Он выпрямляется. – О, здорово, Пахан. Как дела? Да. Да, я тоже.
Пока он болтает по телефону, не отрываю взгляда от игрока под номером семнадцать. Как же все-таки он хорош…
– Ага, – кивает Дима, – нам бы четыре билета организовать!
– Три, – говорю тихо, – три билета… Джастин идет с Викой.
Сказав это, не нахожу в себе сил повернуться и посмотреть на их удивленные лица. Знаю, сама виновата. Но то, что мой американец идет в клуб с другой девушкой, заставляет меня паниковать гораздо сильнее, чем то, что Слава может узнать о моем коварном предательстве.
-16-
После тренировки мы устраиваем поход по магазинам. На улице достаточно холодно, но я все еще не верю в необходимость всех тех вещей, которые они заставляют меня примерять. Толстенные шапки, шарфы, перчатки, длинные куртки, ботинки с мехом. Послушно натягиваю на себя все это добро, выхожу из примерочной и красуюсь перед развалившимися на диване друзьями. Они решают, что мне больше идет, общим голосованием.
Нет, вы прикиньте, за меня решают, что мне носить!
Едва улизнув от них, прихватываю пару футболок и шорты – они отбирают. Суют в руки свитера, толстовки, плотные джинсы и толкают обратно, за шторку. Не дают даже купить новую кепку, говорят, не пригодится. Ведусь на заверения в том, что теплый капюшон на куртке и ворот повыше русской зимой будут гораздо важнее и нужнее.
По-моему, меня просто разыгрывают. Да я почти уверен в этом! С этой уверенностью расплачиваюсь на кассе, отдавая почти все заработанное за последние недели. Грабеж!
Потом мы сидим с Зоей в гостиной ее дома. Папа разобрал микроволновку и чинит (сам!), мама смотрит сериал, а мы, устроившись за столом в кухне, делаем домашние задания. Сидим близко друг к другу, стесняемся, точно прыщавые подростки, то и дело задевая «нечаянно» друг друга локтями.
Никак не могу взять в толк всю эту фигню с русскими предлогами. Почему иногда употребляется «на», а в других случаях подходит «в»?
– Внутри чего-либо, – объясняет Зоя. – В доме, в стране, в мире. Масштабы не важны. Главное, чтобы все происходило в пределах чего-либо. А «на» употребляется в том случае, когда речь идет о месте на какой-либо поверхности. На столе, на человеке, на крыше…
Но единственное, о чем я могу думать сейчас, это румянец «на» ее щеках и запыхавшееся от бешеного стука сердце «в» моей груди. А еще о том, почему мы влюбляемся «с» кем-то (in love «with» someone), а они, русские, «в» кого-то. Наверное, в этом все-таки есть определенный смысл. Увидев Зою, я растворился в ней и пропал, и не важно, взаимно это или не очень. Я уже «в» ней по уши.
– Гу-бы на ли-цо, – говорю я, разглядывая ее прикушенную губу.
Она привычно торопится меня поправить, но тут вдруг раздается звонок в дверь.
– На ли-це, – диктует Зоя и пишет это слово в тетради, чтобы объяснить, почему и как изменилось окончание в слове.
Но ее мама уже открыла дверь, и нас отвлекает знакомый голос из прихожей. Из всей речи вошедшего мой слух выхватывает только «Здравствуйте» и «Джастин». Вытягиваю шею и вижу Вику, стоящую на пороге.
– Хм. Это к тебе, – хрипло замечает Зоя.
– О, привет! – Девушка машет нам рукой. – Здравствуйте! – Это хозяину дома. – Она спешно скидывает модные ботиночки и проходит. – Обещала тебе конспекты, вот принесла! – натягивает на лицо улыбочку и застывает между входной дверью и гостиной.
Догадываюсь, почему она не идет к нам. Вика планирует подняться в мою комнату. Не знаю, что такого могла задумать эта девчонка, но поворачиваюсь к Зое:
– Ты не возражаешь?
Она выглядит абсолютно равнодушной, и только плотно сжатые губы выдают некоторое напряжение.
– Нет. Иди, развлекай свою гостью.
Мама Зои с придыханием говорит, кажется, что-то про то, какие хорошие друзья у меня. Вероятно, она тоже верит, что девушка пришла помочь мне с учебой. Встаю, подхожу к Вике и указываю наверх. Плавно покачивая бедрами, она поднимается по ступеням. Иду следом, отметив про себя, что все трое, оставшихся внизу, провожают нас взглядами.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, когда мы входим в комнату.
Прикрываю дверь.
Она оглядывается вокруг, многозначительно хмыкает, а затем кладет на стол папку с бумагами.
– Подумала, что тебе пригодятся конспекты лекций.
– Хм, спасибо.
– Не за что. – Вика делает шаг назад и садится прямо на столешницу.
На ней обтягивающие джинсы, теплый кардиган, а под ним тонкая синяя блуза, вырез которой не скрывает ровным счетом ничего.
Занятно.
– Обычно Зоя делится со мной своими записями…
– Ты не рад меня видеть? – в лоб спрашивает девушка. Ее лицо напряжено.
Медленно подхожу ближе.
– Даже не знаю, – отвечаю честно.
Вика кокетливо закидывает ногу на ногу, преграждая мне путь.
– Мне просто хотелось увидеть, как ты тут устроился.
– Тогда смотри, – усмехаюсь.
Но она не отводит от меня глаз.
– Симпатично.
Не знаю, о чем это. Может, обо мне. Потому что она дышит так тяжело, смотрит так откровенно, что при желании можно прочесть любую из ее мыслей.
– Чем займемся? – Делаю шаг вперед, и ее колено почти касается ширинки на моих джинсах.
Мне интересна ее реакция.
Она вздрагивает – похоже, мое поведение радует и пугает ее одновременно.
Вика определенно из тех женщин, которые до последнего думают, что эскорт – не проституция, а флирт – невинный способ намекнуть о своих желаниях. Она из тех, кто сначала открыто предлагает себя, а потом требует, чтобы ее добивались. Фальшивая – от макушки до кончиков ногтей.
– Вообще-то, я не бегаю за мужчинами, – смущенно пожимает плечами девушка, – скорее наоборот. – Это звучит, как попытка оправдаться, и она это прекрасно понимает.