– Джастин… – Клянусь, она прекрасна в своей нерешительности.
Смотрит на меня так, будто сейчас заплачет. Нежно, осторожно проводит пальцами по щеке, затем спускается к шее. Медлит. Будто сказать что-то хочет и боится все испортить. Будто ей так больно это сделать, что даже руки сводит.
– Что? – спрашиваю по-русски.
Мне хочется, чтобы она мне доверяла. Потому что все это – из-за нее, все благодаря ей. Я здесь, я остался, и я борюсь каждый день. Ничего бы этого не было без ее присутствия в моей жизни.
Зоя должна знать, что может на меня полагаться.
– Зачем мы?.. – Она не договаривает. Слезы и паника застывают в ее глазах. Девушка наклоняет голову набок и смотрит на меня, изучая глазами цвета утреннего неба. Весь воздух разом выходит из ее тела. – Что теперь будет?
Глупенькая моя Зайка.
– Не нужно переживать, – убираю волосы с ее лица, – все будет хорошо. Обещаю.
– Ничего не может быть хорошо. – Зоя мучительно содрогается, она будто не в силах вздохнуть.
Мое сердце трепещет, подскакивает в груди.
– Почему? – прижимаю ее еще крепче к себе и любуюсь. Такая нежная под моими пальцами. Безупречная. Смотрю на ее блестящие губы и представляю, как буду касаться их всякий раз, как увижу. Каждый день…
– Ты все равно уедешь, – торопливо шепчет она.
Как приговор.
Уголки моих губ ползут вверх в улыбке.
– Но ведь это будет не сегодня и не завтра.
Ее взгляд мгновенно проясняется. Рот приоткрывается на вдохе, лицо разглаживается, плечи расправляются. Понимаю, что такой ответ не принесет полного облегчения, но это уже первый шаг к пониманию того, что мы не обречены и еще можем найти какой-то выход.
– У нас есть немного времени… – словно сама с собой размышляет девушка.
Один удар сердца. Второй. Меня обволакивает запах жасмина и розы. Ветер теперь пахнет Зоей и ее парфюмом, и это ночное небо тоже. Мы все теперь повязаны этими простыми словами, полными надежды.
– Ты хочешь быть со мной? – спрашиваю, сделав глубокий вдох.
– Да, – отвечает она.
Больше мне ничего не нужно. Наклоняюсь, мы оба открываем губы, прикасаемся языками, чувствуем вкус друг друга, и мир вокруг нас взрывается тысячами ослепительно ярких огней.
– Что происходит? Ты куда? – останавливает меня Маша на выходе из клуба.
У меня на плече сумка, в руках две куртки – своя и Джастина.
– Я ухожу.
– Все нормально? – подруга перехватывает мою руку, крепко сжимает. Буравит меня взглядом.
– Да, – киваю.
– Что-то не похоже, – оглядывает одежду в моих руках и продолжает вкрадчиво: – Точно все в порядке?
Устало вздыхаю:
– Да, Маш. Все хорошо. Просто нам нужно уйти. Поговорить и все такое…
– Ладно, – она медленно разжимает пальцы, – значит, я могу быть спокойна и Джастин будет с тобой?
– Да.
– А то Дима мне какие-то страсти рассказывает, что он чуть Игоря не прибил.
– Угу. – Я вдруг вижу Вику недалеко от гардеробной и перехожу на шепот: – Завтра все объясню, мне пора.
Маша оглядывается, ловя мой взгляд.
– Ты из-за нее, что ли, уходишь?
– И да, и нет, – признаюсь.
Не хотелось бы, чтобы Слава узнал о нас с Джастином от кого-то еще. Странно, вообще, что эта мымра тут ошивается. Не хватало еще того, чтобы она следила за нами. Хотя одежда американца в моих руках весьма красноречиво говорит о том, с кем я ухожу. Да и та сцена с Игорем ясно дала понять, что между нами нечто большее, чем просто соседство. Но я должна первой признаться Славе, и для меня это очень важно.
– Я хочу все узнать первой! – шепчет Маша мне на ухо и отходит назад.
– Обязательно, – обещаю.
Наверное, у меня все на лице написано. Трудно скрыть счастливую улыбку, когда твое сердце поет от любви.
Выхожу, оглядываю темную улицу. Никого. Сворачиваю направо и натыкаюсь на Джастина, навалившегося на стену.
– Твоя куртка, – бросаю ему одежду, и взгляд выхватывает окровавленную ладонь в свете фонарей. – Черт, все промокло, – хватаю его руку, – дай посмотрю.
Он улыбается так, словно его и не беспокоят боль и повязка из бумажных полотенец, промокшая насквозь.
– Ты так сексуально ворчишь, – мурлычет Джастин, пока я снимаю бумагу и бросаю в мусорное ведро на краю дороги. – Интересно, мы с тобой на русском будем ругаться или на английском? Или каждый на своем?
– Держи. Не сжимай пока, – достаю из сумки духи, брызгаю ему на ладонь и перевязываю сверху платком. Обматываю и делаю узелок с тыльной стороны ладони. – Вот так, а дома поменяем.
– Думаю, ругаться лучше по-русски, а в любви признаваться на английском, – продолжает рассуждать он.
– Нет! – восклицаю я, пока Джастин помогает мне надеть куртку.
– Да! – заявляет он на русском.
– Нет! – тоже перехожу на родной язык.
– Да-а-а!
Беру его за руку.
– Почему? – смотрю в глаза.
– Па-та-муш-та! – смеется американец.
– Кто тебя научил такому? – смеюсь я. – Хотя не надо, не говори. Дима?
– Да, – довольно кивает он. – «Почему? Па-та-муш-та!» – Переходит на английский: – «Всегда отвечай так, и от тебя отстанут».
Прижимаюсь к его плечу.
– Поймаем такси? – предлагаю. – Я боюсь, что ты с непривычки простынешь на таком холоде.
– Ты знаешь, какой я? Чтобы я? Простыть? – хмурит брови Джастин. – Никогда!
Разворачивает меня к себе и крепко целует. Его губы… м-м-м, они невероятно сладкие и мягкие. Руки сильные, большие. В их объятиях так приятно быть маленькой и хрупкой. А запах мужчины, точнее – пота, смешанного с его парфюмом, возбуждает так остро, что все мое тело вдруг начинает дрожать.
С трудом отрываюсь от него, вытягиваю руку и голосую. Возле нас тут же останавливается новенький желтый автомобиль. Садимся на заднее сиденье.
– Лучше в тепле, – смотрю на Джастина, уперев подбородок в его предплечье, – у тебя ведь еще товарищеский матч на следующей неделе. Болеть нельзя. В России в такое время года нужно одеваться теплее.
Он берет мою руку и переплетает наши пальцы.
– Хорошо, что это наконец случилось, – улыбается. – Я и ты.
Мне нравится прикосновение его руки. Оно теплое. Сильное.
– Зачем ты напал на Игоря? – спрашиваю.
– Ты хотела, чтобы я просто стоял и смотрел на вас?
Пожимаю плечами:
– Никогда не видела тебя таким.
Джастин улыбается. Его улыбка – самая очаровательная на свете.
– Я тебе таким не нравлюсь?
– Просто не ожидала, – хихикаю.
Парень смотрит на меня своими пронзительными синими глазами.
– Мне не понравилось его поведение. Он смотрел на тебя, трогал.
На моем лице проступает удивление:
– Да не было же ничего такого! Игорь – мой одногруппник, мы просто болтали.
Джастин слегка напрягается и сжимает мою руку:
– Я увидел, как он к тебе лапы тянет, и это привело меня в дикое бешенство!
– Ты вообще-то с Викой туда пришел, – напоминаю я.
– Это было ошибкой. – Свободной рукой он ударяет себя в лоб. – Думал тебя позлить, ведь ты меня так легко отправила к ней тогда. Отказалась от меня! – хмурится. – Но, клянусь, у нас с ней ничего не было. Я просто хотел, чтобы ты немного приревновала. Глупо, конечно. Зато теперь я знаю, что русские девушки не ведутся на это. Прости меня.
– Я подумаю, – коварно улыбаюсь.
– Вот ты какая! – Джастин толкает меня в бок.
– Да-а.
Получаю сильный поцелуй в щеку.
– Американец? – вдруг спрашивает тучный водитель, оборачиваясь.
– Да, – на чистом русском отвечает мой спутник.
И мы смеемся, прижимаясь друг к другу еще ближе.
– Куда мы, кстати? Уже домой? – интересуется Джастин, пытаясь разглядывать ночные улицы.
– Ты ведь знаешь, у меня есть одно важное дело, которое нужно сделать в первую очередь, – говорю с горечью в голосе и тяжело вздыхаю.
– Мне жаль, что тебе приходится проходить через это, – он замолкает и больно стискивает мою ладонь, – но как же я рад тому, что это будет твой последний разговор с ним. Каждый раз, когда ты ему звонила, думал, что с ума сойду.
Мне хочется провалиться, исчезнуть.
– Нужно собраться с силами, – шепчу.
– Прости, представляю, как это тяжело. – Его пальцы поглаживают мою ладонь.
– Очень, – признаюсь.
Горячие губы Джастина касаются моего виска.
– Я буду рядом.
Закрываю от удовольствия глаза:
– Знаю.
Когда мы выходим из машины, видим, что в доме горит свет. С досады прикусываю губу. Меня не беспокоит, что родители увидят нас выпившими или почувствуют запах спиртного, мне жалко, что Джастин не поцелует меня со всей страстью, на которую только способен, перед тем как я войду в свою комнату и позвоню Славе.
Слава… Это имя звучит в голове как звук из прошлого. Оно для меня ничего уже не значит. Но мне очень жаль, что я собираюсь причинить боль другому человеку.
– Привет-привет! – отзываются мама с папой.
Они сидят возле телевизора в напряженных позах и внимательно смотрят на нас. Я понимаю, с чем это связано. Еще года три назад они считали меня совсем малюткой и, если отпускали куда-то, просили быть все время на связи и не возвращаться позже десяти часов вечера. Потом, когда Стёпа безбашенными поступками перетянул на себя все их внимание, мне было позволено гулять до полуночи, а по возвращении они тщательно проверяли, не пила ли я (и еще незаметно обнюхивали – вдруг курю).
Когда появился Слава, папа долго не мог смириться, что его девочка уже выросла. Выпивка и курение уже не казались такими страшными проблемами, как половые отношения с парнем на год старше меня и их возможные последствия. Очень долго отец следил за каждым моим шагом, контролировал наши встречи со Славой и даже «будто бы случайно» врывался несколько раз в мою комнату в самый неожиданный момент. Так тяжело было ему принять неизбежное взросление дочери.
И вот теперь они оба – мама и папа – сидят на диване, сложив руки на коленях, и совершенно явственно сдерживают сильнейшее желание вскочить и проверить, все ли со мной в порядке. Думаю, единственное, что их сдерживает, – это присутствие в доме постороннего и то, что я все еще твердо стою на ногах и не выгляжу пьяной.