Мы здороваемся, обнимаемся, а затем я представляю своего знакомого:
– Это Поль – студент из параллельной группы.
– Очень приятно. Дима. – Татуированный награждает его твердым рукопожатием.
– Маша. – Его спутница тянет ладонь.
– Каша? – удивляется парень.
Девушка смущенно улыбается и повторяет:
– Маша.
– Паша?
Она меняется в лице.
– Маша.
Поль хмурится:
– Ча-ща?
– Маша!!!
– Ла-ша?
– Можешь звать меня просто Мария, – отмахивается девушка.
– О, нет-нет, я хочу знать твое настоящее имя, повтоги, пожалуйста, медленно, – просит Поль, наклоняясь к ее лицу.
Нам трудно сдерживаться от смеха. Когда я пытался произнести Михаил По-ли-кар-по-вич, с меня пот градом тек.
– Хорошо, что нам достался американец, – смеется Дима, когда мы уже направляемся внутрь.
– Нас не ждете? – Ирина и Никита догоняют нас уже в холле.
Мы здороваемся и идем выбирать фильм. Российский кинотеатр не такой яркий снаружи, как наши, он не сияет неоновыми вывесками и огнями, зато внутри поражает воображение интерьером, количеством кинозалов и собравшегося народа. Мне все время хочется притянуть к себе мою Зою, но приходится сдерживаться.
Поль не замолкает: на ужасном английском он рассказывает мне о том, как много маленьких кинотеатров в Париже, и том, как много там хороших фильмов, а не «вот этого вот всего», что значится на афишах. Вежливо киваю, ведь «вот это все» – это ленты, снятые на моей родине.
Мы скидываемся на билеты, и Дима с Никитой идут к кассе. Мы становимся в очередь за попкорном, когда Маша наклоняется к нам и тихо говорит:
– Вон те две девушки, позади, обсуждают вас.
– Нас? – замираю, вслушиваясь.
Они и правда говорят так громко, будто не верят в то, что англоговорящие незнакомцы могут понимать их. Но что-что, а как, например, называются части тела, я уже знаю. Да и слово «задница», сказанное с придыханием, мне тоже знакомо.
Когда две совсем молоденькие девчонки начинают без стеснения рассуждать о достоинствах попки моего парня, мне почему-то хочется к ним присоединиться. Так и подмывает согласиться вслух, но я просто смеюсь, наклонившись к Машке.
– Вообще, они красивее наших мужиков. Однозначно, – говорит одна.
– И одеваются нормально. Не то что эти, – машет рукой на очередь к кассам вторая. – Дубленки, шапки колхозные, джинсы как с барахолки.
– Может, познакомимся с ними? – предлагает первая, громко жуя жвачку.
– Я по-ихнему не понимаю, – морщится подруга, – да и они вроде со своими телками приперлись.
– Жаль, – вздыхает вторая, – красавчики. Высокие, ничошные, вполне секси. И почему у нас мало таких?
– Патамушта, – бросает ей через плечо Джастин.
Глаза девушек округляются, а рты открываются в немом изумлении. Американец быстро отворачивается, а нас с Машкой уже складывает напополам от смеха. Жаль, веселые подружки никогда не узнают, что сказано это было почти наугад. Зато как в цель попало – умрешь со смеху!
– Эй, а где масло? – интересуется мой спутник, задержавшись у прилавка с ведром попкорна.
– Какое масло? – оттаскиваю его подальше, чтобы не пугал продавца.
– Ну, знаешь… – Он продолжает оглядываться по сторонам, все еще не веря, что его могли так жестоко обмануть. – У нас в кинотеатре стоят такие штуки… цистерны с краником. В них растопленное сливочное масло, которым можно залить попкорн. В этом же самый кайф: сидишь, смотришь, попкорн плавает в масле, ты ешь его, облизываешь пальцы.
Я морщусь. И этот человек брезговал попробовать сало!
– Нет, Джастин, у нас есть соленый попкорн и сладкий – с глазурью. Всё.
– Правда? – Он кажется мальчишкой, которого лишили игры в приставку и заставили вместо этого прибираться в своей комнате.
– Ну, прости.
На его лице безысходность.
– Значит, масла не будет? – последняя попытка воззвать к справедливости или чуду тоже проваливается.
– Не будет. Идем.
Ворча, он идет в зал.
Мне смешно. Вчера этот бугай размахивал кулаками, как Брюс Уиллис, а сегодня обижен тем, что жизнь в России так сурова, – это ужасно мило.
Мы рассаживаемся, гаснет свет, и привычно громкие разговоры затихают. На экране крутят трейлеры будущих новинок, затем идут заглавные титры фильма, а мы с ним так и продолжаем заговорщически переглядываться. Наши локти почти касаются друг друга, края ботинок тесно прижаты, мы тянемся и нуждаемся в этом контакте больше, чем в чем-либо другом.
Мы одни. Наедине. На нашей крыше. В лесу. В домике на базе. Мы делаем домашку в гостиной моего дома. Смотрим телевизор. Мы в его комнате под одним одеялом.
Это незримая, но крепкая связь. Кто-то пропускает электрический ток между нами, и мы становимся двумя магнитами. Рискнешь дотронуться, даже просто провести рукой, тотчас получишь удар током. Возьмешь за руку – тебя пронзит насквозь острой молнией.
Движение навстречу не прекращается. По чуть-чуть, по миллиметру, но мы сдвигаемся друг к другу в темноте. Я влево, он вправо, и дыхание перехватывает, рассыпая по всему телу искры мурашек. Ребята по обе стороны от нас захвачены фильмом, мы – друг другом. Я почти готова воспользоваться тем, что они увлечены сюжетом и не смотрят на нас, и кладу руку на подлокотник. Оставляю немного места, чтобы он мог положить рядом свою, но Джастин так и не решается. Медлит. Ждет чего-то. Испытывает мое терпение.
– Вот так лучше, – берет его руку Дима и волевым решением кладет поверх моей с легким нажимом. – А то ведь мы все здесь, дураки, собрались, да? И ничего не понимаем?
Клянусь, это звучит как благословение. Я оглядываю ребят: Маша улыбается, Ира прикусывает палец, хихикая, Никита показывает большой палец вверх. Друзья одобряют наш союз. Никаких нравоучений по поводу Славы и того, что я его бросила. Только поддержка. Это жутко приятно.
Смущение накатывает горячей волной. Робко перевожу взгляд сначала на наши с Джастином руки, а затем очень медленно и стыдливо на его лицо. Кажется, парень только рад. А я тем более: кладу голову ему на плечо, трусь виском и чуть не мурлычу, когда наши пальцы переплетаются в замочек.
-22-
Наше возвращение домой не остается незамеченным. Родители суетливо накрывают на стол, и отговорок о том, что нами за вечер было съедено огромное ведро попкорна, а затем мороженое в парке и бургеры в кафе, они не принимают. Мы едва досиживаем за столом до конца, пряча счастливые улыбки, а затем чуть ли не наперегонки бежим наверх.
Объяснение, что нам нужно «заниматься», устраивает всех, и, слава богу, никто не пытается уточнить, чем именно «заниматься» мы планируем.
Зоя идет переодеваться, а я захожу в свою комнату, включаю компьютер и делаю видеозвонок сестре. На удивление, она оказывается дома. Не в смысле – в общежитии, а реально дома – в своей комнате. Точно – сегодня же выходной, а значит, она приехала навестить маму.
– Хэй, Челс, – падаю на стул и стягиваю с себя теплый свитер.
– Привет, – говорит она еле слышно.
Я замираю, чтобы разглядеть ее хорошенько. Даже не сразу узнаю: ямочки на щеках стали выразительнее, скулы заострились, глаза смотрятся ярче. Сестренка распустила свои темные, длиной до плеч волосы, сменила оправу очков на более современную и модную и теперь выглядит милой и очень симпатичной.
– Уау, какая ты…
– Видел бы ты себя, – косится на меня маленькая вредная мисс.
– А что со мной не так? – спрашиваю.
Отбрасываю на диван свитер. Ловким движением сдираю с себя джинсы и натягиваю спортивные штаны – в них удобнее.
– Ты… Ну, не знаю. – Челси усмехается. – С тобой хотя бы общаться можно стало. Повзрослел, возмужал. Надеюсь, прежний Джастин больше не вернется?
– А ты сплюнь через плечо. И постучи по дереву, – на полном серьезе советую я, сдергивая с себя носки. – Здесь все так делают, и я теперь тоже.
– Рада, что ты освоился. – Ее улыбка делает ямочки на щеках еще заметнее.
Чтоб мне провалиться, да моя сестра расцвела!
– Я тоже рад, – признаюсь. Сажусь удобнее и поворачиваю экран, чтобы лучше было ее видно. – Мне здесь нравится.
Ее плечи опускаются, губы сжимаются в тонкую линию.
– Прости, что украл твою мечту, Челс. – Мне не хочется, чтобы она грустила.
– Все в порядке, – улыбается. – Значит, тебе она была нужнее.
– Спасибо, – говорю искренне.
Никогда в жизни я еще не был так благодарен своим родным. Если бы не гнев отца и не странная любовь Челси к этой стране, я бы здесь никогда не оказался.
– Я так горжусь тобой, – вздохнув, признается сестра.
– Почему?
– Ты отказался возвращаться.
Пожимаю плечами:
– Мне просто очень хотелось остаться.
– Для меня это стало хорошим примером, как нужно отстаивать свое мнение, желание, позицию. Ты… – Она тяжело вдыхает, а потом выдыхает: – Ты всегда умел давать ему отпор.
– Зато я всегда был для него во всем виноват… – Чувствую, как сильно щемит в груди. – Прости, что бросил тебя там.
– Ничего. Мама по-прежнему заступается за меня. Всякий раз.
Упираю локти в стол, устраиваю подбородок на ладонях и любуюсь этой маленькой врединой, которая выросла в настоящую леди.
– Ты… – Челси медлит, прежде чем сказать, – теперь я тебя вижу, Джастин, – мотает головой, улыбаясь. – Нет, не потому, что смотрю на тебя и твое лицо занимает весь экран. Я рада, что первый раз в жизни вижу тебя настоящего. Не этого мудака, прости… – спохватывается она. – Не этого придурка, который никогда не обращал на меня внимания. Не грубияна, эгоиста и самодовольного индюка, а тебя, моего брата. Это так здорово…
– Тебе тоже идет без брекетов, детка, – смеюсь я.
– Ты же знаешь, что я не о внешности! – сдвигает брови сестра.
– Знаю… – подтверждаю свои слова кивком.
– Это Фло, – вдруг говорит она, нахмуриваясь, – Фло рассказала отцу, что ты не посещаешь занятия и тренировки. Она и про соккер все ему доложила.