Мой брат должен вернуться на неделе, потому и возвращения Славы я так скоро не ждала. А теперь он здесь, как печальное напоминание о том, что уже завтра моя сказка кончится и жизнь вернется на круги своя.
– Всем привет! – отвлекает меня спокойный голос. – Меня зовут Джастин Реннер, и я из Сан-Диего, Калифорния.
Встречаюсь с ним взглядом, и меня отпускает. Волна спокойствия накрывает собой мой океан бушующей тревоги. Вот он, мой американец. Собран, сосредоточен, спокоен. Глядя в его глаза, я снова верю, что все будет хорошо. Только он может дать мне эту уверенность, и я отвечаю ему тем же. Киваю и улыбаюсь.
«Я здесь, мой хороший. И я с тобой».
Джастин пожимает плечами и начинает свой рассказ на английском:
– Моя встреча с Россией и русскими была неожиданной и, надо признаться, не самой желанной. – Он отряхивает невидимые пылинки с модных джинсов. – Что я знал о русском языке? Ну, что он существует, – американец кивает под общие смешки, наполнившие помещение, – и что он очень сложный. Да. Я не стремился его понять, мне это совершенно не было нужно.
Он выдыхает и продолжает:
– Все эти ваши шипящие, рычащие, цокающие звуки, они воспринимаются изначально как что-то агрессивное. Будто вы очень злы и собираетесь полезть в драку. Давайте признаем. – Джастин похож на ведущего ток-шоу. Отвечает кивками и улыбками на согласные возгласы из зала. – Это очень трудно для восприятия, согласитесь? Когда моя сестра совершала видеозвонки своей русской подруге, мне казалось, что она говорит на языке миньонов. Ну, знаете, эти ваши «птичка, качели, калач, девучка»?
Меня захлестывают эмоции. Вижу его широкую улыбку, и она разрывает мое напряжение.
– Самые большие проблемы – это произношение, ударение и падежи, – говорит мой американец, – и предлоги, их постоянно путаешь. О, а черная магия буквы «ь», которая меняет до неузнаваемости любые слова? Как вам она? Жесть, правда? А буква «ы» – произнести ее большая проблема для американца. – Он прислоняется задницей к краю учительского стола и чешет висок. – А еще я не умел склонять падежи – их в английском языке просто нет.
Поль аплодирует. Клянусь, этот парень аплодирует!
– Русский язык – богатый язык, гармоничный. У одного только слова «умереть» более тридцати синонимов. С ума сойти!
Иностранные студенты согласно кивают и как по команде смеются.
– Мне нравится звук и ритм вашего языка. Он очень мелодичный и эмоционально окрашенный. – Джастин нервно трет лоб. – Учить русский сложно, но ужасно интересно. Русские придумали слова, аналога которым нет в английском. Например, «бородач» – зачем мужчину с бородой называть отдельным словом?
Теперь Джастин перестает тереть лоб и просто таращится вдаль. Догадываюсь, кого он там заметил на последнем ряду. У меня внутри все оседает, но он лишь усмехается, продолжая:
– Когда я приехал в Россию, у меня не было каких-то особых ожиданий. Я знал только, что все не может быть так плохо, как изображают наши СМИ. Мое пребывание получилось… замечательным. – Американец ловит мой взгляд. – Да, многие на моей родине думают, что здесь все еще коммунизм, а здесь просто… совсем другая культура. Люди честнее, искреннее. Категорически замечательные люди. Добрые, – оглядывает аудиторию. – Здесь много людей разных национальностей: «та-та-ры», «баш-киры», «чу-ваши» – простите, если неправильно произнес. И все они считают себя русскими, – снова обращает свой взгляд на меня, – «россиянами» – так правильно, да?
Киваю.
– Так вот, у нас так же. И это сразу располагает. – Джастин складывает руки в замок и, словно размышляя о чем-то, ударяет пальцами друг о друга. – В России много выдающихся личностей: танцоров, художников, певцов, музыкантов. И, оказывается, русская музыка – это не один Филипп Киркоров. Еще Земфира, «Сплин», «Кино» – это теперь моя любимая группа. А еще здесь очень красиво поют в храмах, вот такого я точно нигде не слышал.
Пение и многократное проговаривание текстов – полезная практика для изучающих язык. Лучший способ изучения – это погружение в среду. Прогулки по улицам, чтение надписей на вывесках, подслушивание случайных обрывков диалогов в толпе. – Джастин отрывается от стола и делает несколько шагов, пытаясь унять свое волнение. – Я постоянно тренирую произношение. Пытаюсь управлять своим акцентом, бороться с ним, но иногда все равно слышу русскую речь и почти ничего не могу понять. Становится обидно, ведь я столько работал. Тогда моя девушка успокаивает меня. Она говорит, что с английским у нее так же бывает.
Он останавливается и смотрит прямо на меня. Присутствующие дружно поворачиваются в сторону его взгляда, и я неумолимо краснею.
– Когда я смог произнести первые три слова вместе – это было настоящим счастьем. И эти три слова тоже были для моей девушки – «я тебя люблю».
Джастин смеется и посылает мне воздушный поцелуй.
– Русские студенты внесли в мое образование больше, чем я сам, – продолжает он. – Я теперь знаю и плохие слова. Не спрашивайте какие, – опускает голову и смеется, когда Поль начинает снова аплодировать. – Здесь и дружба другая. Она не ограничивается случайными встречами, здесь все постоянно на связи. Это здорово. – Американец снова бегло оглядывает зал. – У нас незнакомые люди общаются друг с другом на улице, они улыбаются и открыты к диалогу. Это совершенно нормально. Здесь по-другому. Да. Но каждый суровый на первый взгляд русский непременно оказывается настоящим добряком.
Он снова подходит к столу и проводит пальцем по гитаре.
– Многие в Америке думают, что все в России хотят победить США, но я еще не познакомился с кем-то, кто хотел бы больше, чем просто узнать нас, понять, познакомиться с нашим бытом и нормально общаться. – Джастин берет инструмент. – Папа моей девушки обычно зовет меня к телевизору со словами: «Посмотри, что ваш Трамп делает!» – и добавляет свое фирменное «идрон-батон». Никто не знает, что это значит?
По аудитории прокатывается новая волна смеха.
– Здесь холодно, но люди теплые, душевные. Здесь нет ничего плохого – только непривычное. А плохие вещи – они одинаковы везде: и здесь, и у нас. Я ем традиционную русскую еду, вижу, как живут обычные люди в России. – Он прижимает гитару к груди и смотрит в зал. – Моя русская мама варит мне пельмени и делает пирожки. Очень полюбил их. Ну, и маму, и пирожки, – улыбается, глядя на меня. – Так о чем это я? В общем, мы договорились, что не будем говорить о политике, но все равно это делаем. Россия – важная страна с красивой, сильной историей. О ней постоянно пишут и говорят в новостях. Теперь я учу русский язык и могу узнавать о России самостоятельно. Это очень важно, потому что так я могу создавать свое собственное мнение. А еще я учил русский, чтобы узнать, о чем поется в одной красивой русской песне.
Его руки проходятся по струнам. Еще и еще. Рождая красивую, до боли знакомую мелодию. Через секунду, он уже поет с уже привычным мне акцентом.
Мы слушаем песню, и она пробирает до костей. Невозможно сопротивляться его обаянию. Меня затягивает в водоворот эмоций, я слушаю и уже не вспоминаю о проблемах, о Славе, о том, что случится совсем скоро. Аплодирую вместе со всеми и едва сдерживаю слезы.
Когда вечером мы остаемся наедине, то долго и медленно занимаемся любовью. Оказываемся ближе и ближе друг к другу, сливаемся в одно целое, пытаемся насытиться, насладиться каждым мгновением. Мы соединяемся, но пропасть между нами разверзается со страшной силой. Она расширяется до размеров вселенной, не чужой, не абстрактной, а нашей собственной вселенной.
Нам очень плохо и очень хорошо.
Мы хватаемся друг за друга, как за родное, близкое, дорогое, в полной мере ощущая физическую боль грядущего расставания. Вдыхаем, касаемся, целуем, но непреодолимо теряем, отдаляемся, гибнем. Нельзя напиться любовью впрок. Воспоминания – это что-то бестелесное. Они не принесут той радости, что возможность находиться рядом и никогда не заменят ее.
Нам очень сладко и очень горько.
Погружаемся в раскаленную лаву переживаний, задыхаемся в ней, цепляемся друг за друга из последних сил, а в груди до тошноты распирает дикая горечь. Нас душит несравнимое чувство скорой потери. Неминуемое. Удручающее. Безжалостное.
Нам невообразимо больно и так ослепительно приятно.
Отчаяние перемешивается с нежностью. Эмоции рвутся беззвучными криками, рыданием, а мы продолжаем в исступлении отдавать свою любовь до последней капельки, до тех пор пока наши тела не будут выжаты предела. А когда пылающий огонь сменяется прохладной волной, мы обнимаемся, купаясь в друг друге. Я больно прикусываю губы. Во рту разливается привкус меди, и обжигающие слезы текут по щекам.
– Не уезжай, пожалуйста, – тихо говорю и всхлипываю, – останься со мной, – сильно стискиваю в кулаке простыню.
Он не отвечает. Спит.
Я закрываю глаза, стараясь запомнить этот момент навсегда. Впитываю в себя его тепло, любимый запах, больно сжимаю пальцы в кулаки, а потом разжимаю и провожу по твердой мужской груди дрожащей рукой. Приникаю к нему всем телом, кладу голову на плечо, слушаю сердцебиение.
«Почему сейчас, а? Когда я нашла тебя. Нашла свою любовь… Не улетай. Ну, пожалуйста. Не улетай, прошу».
Но больше так и не произношу этого вслух.
Я обещала его не держать. И не держу.
Даже когда сильные руки на следующий день обнимают меня в последний раз в аэропорту. Даже когда любимые глаза печально смотрят в мое лицо. Даже когда горячие губы целуют меня у всех на виду. Я отпускаю. Отпускаю его. И считаю удары сердца, пока он уходит прочь по коридору с сумкой на плече.
Три. Два. Один…
Все.
Мы дома. Его комната пуста.
Гашу свет. Открываю окно. Никого. Льет проливной дождь. Светает. Вылезаю на крышу, сажусь и обхватываю себя руками.
Он так и не увидит весну в России. Так и не услышит эту капель. Он там, где не задумываются о таких вещах. Там, где много солнца и волн, много улыбок и звонкого смеха.