сть как рукой сняло. Вспыхнувшая, как факел, страсть не позволила ей уснуть, и Кловер теснее прижалась к его большому, мужественному телу.
— Ты почти ничего не сказала о своих впечатлениях, — пробормотал он, покрывая ее шею нежными поцелуями.
Она провела рукой по его широкой теплой спине.
— Не было возможности поговорить. Но на самом деле я только удивлялась, как тебя хватает на все: строить дом, засеивать поля и разводить лошадей.
— Но ведь я не один все это строил. Здесь повелось так, что, пока ты строишься, все соседи, даже живущие в нескольких милях отсюда, приезжают помочь. И хотя у меня много другой работы, я стараюсь выкроить время и на обустройство дома. Большую часть этой мебели я сделал сам — в основном зимой и по вечерам.
— Теперь понятно, почему внизу так много обрезков и всяких инструментов.
— Я могу все это убрать, если хочешь, — пробормотал он, снимая с нее ночную рубашку и нежно целуя.
— Не надо, мне это ничуть не мешает, и так места более чем достаточно.
Он накрыл ладонями ее груди, и Кловер, как кошка, замурлыкала от удовольствия.
— Похоже, ты действительно можешь сделать все, что задумал. Надеюсь, что со временем мне удастся хотя бы наполовину стать такой же самостоятельной, как ты, ведь большую часть того, что ты делаешь сам, у нас в доме делали другие.
— Ты научишься, милая. — Он сдернул с нее рубашку и отбросил в сторону. — Мне пришлось научиться. Долгое время собственный дом оставался моей мечтой. Иногда мне казалось, что я был рожден для этого. Еще в детстве я старался научиться тому, что смогло бы мне помочь построить нечто подобное. Я докучал плотникам и путался под ногами на фермах, пытаясь выяснить, как делается то или иное. Каждая работа, которую я осваивал, приобщала меня к чему-то новому. Это было в основном что-то незатейливое, из сельской жизни: уход за животными, обтесывание камней, работа на ферме. Но сейчас, когда моя мечта почти сбылась, я понимаю, что мне еще обязательно нужно было научиться читать, писать и рассчитывать нечто более сложное, чем длина доски или количество зерна, необходимого для посева. Нелишне было бы научиться и хорошим манерам.
— О, я уверена, ты запросто это освоишь. Может быть, гораздо быстрее, чем я научусь готовить! — Кловер улыбнулась, и он рассмеялся. — Надеюсь, что и дальше мои ошибки будут только забавлять тебя.
Баллард поцеловал жену, а когда она с откровенным желанием ответила на его страсть, нежно зарычал в предвкушении. Она страстно отзывалась на его ласки, и он понял, что, так же как и он, Кловер за время поездки истосковалась по их божественным занятиям любовью. Она провела пальцами по внутренней стороне его бедра и легко коснулась его эрегированного естества. Баллард одобрительно застонал и плотнее прижался к ней. Она ласкала его, и движения Балларда становились все более нетерпеливыми. Когда их тела наконец соединились, она рванулась к нему, отвечая на его энергичные толчки. Она обхватила ногами его бедра, и они в едином порыве взлетели на вершину блаженства. Лишь через несколько минут Баллард обрел способность говорить:
— Ты очень способная ученица, милая…
Кловер тихонько засмеялась, а он улыбнулся, уткнувшись носом в ее плечо и молясь, чтобы ему удалось сохранить эту часть их семейной жизни, какие бы трудности ни ожидали их впереди.
Глава 9
— В Кентукки? Ты в своем уме?
Сара, нахмурившись, смотрела на Томаса, который нервно расхаживал по парадной гостиной их дома.
— Этот проклятый Шотландец должен заплатить за то, что сделал со мной! Сбежав отсюда месяц назад, он, без сомнения, рассчитывал, что никогда больше не встретится со мной, но, черт побери, скоро он поймет, как жестоко ошибался!
Томас осторожно коснулся своего носа, который после знакомства с мощным кулаком Балларда приобрел совсем не симпатичную кривизну. Нос до сих пор болел, периодически вызывая и сильные головные боли, которые в последнее время случались все чаще. Все это постоянно напоминало ему о Балларде Макгрегоре, которого с некоторых пор Томас считал своим злейшим врагом.
— Он уехал. Все, забудь о нем! — раздраженно сказала Сара. — Мы женаты всего неделю. Над нами будут смеяться, если ты в свой медовый месяц вдруг зачем-то умчишься на Дикий Запад.
— Громче, чем сейчас, смеяться уже не будут, — ответил Томас и налил себе бренди. — Они видели, что со мной сделал этот дикарь с фронтира. Эти городские трусы боятся со мной связываться, поэтому так смакуют мое поражение.
— Ты делаешь из мухи слона. Люди здесь так боятся тебя, что теперь, когда он уехал, они быстро перестанут хихикать. В любом случае скоро все это забудется.
— Но я-то этого не забуду никогда. Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, у меня раскалывается голова, и я вспоминаю об этом. Этот негодяй отнял у меня Кловер. Он отказался продать мне жеребца, помешал отомстить Грендаллу и дважды избил меня. Никто не смеет выставлять меня дураком. Никто! Этот мерзавец должен поплатиться за свои деяния, и Кловер тоже. Я заставлю ее очень пожалеть о том, что она пренебрегла мною ради этого мужлана.
— Что ж, прекрасно, делай что хочешь, но только сам!..
Томас посмотрел на Сару:
— Что? Моя дорогая женушка отказывается помогать мне?
— Да, отказываюсь! Я не поеду неизвестно куда, ради того, чтобы ты смог отомстить какому-то дикарю и этой замухрышке. Хочешь отомстить — прекрасно, занимайся этим сам!
Он подошел к кушетке, на которой она сидела, и коснулся ее щеки.
— Насколько мне помнится, он отверг и тебя. Разве тебе не хочется, чтобы он заплатил за твое унижение?
— Если бы он был тут, поблизости, возможно, и захотела бы. Но его здесь нет. Он в сотнях миль отсюда. Я не считаю нужным тащиться в дикую глушь, чтобы дать ему еще один шанс унизить меня.
— Прекрасно! — Томас допил свой бренди и со стуком поставил стакан на стол. — Оставайся здесь. Но пока меня не будет, постарайся вести себя прилично.
Когда он выходил из комнаты, Сара лишь покачала головой. Как только Томас понял, что ему не удалось убить лошадь и лишить жизни Балларда, он начал вести себя как безумец. Но она надеялась, что с отъездом Балларда Томас забудет о своих бредовых идеях. Когда Томас понял, что его нос навсегда останется искривленным, острое желание заставить лесного дикаря дорого заплатить за его поражение только усилилось. Свои головные боли он тоже объяснял переломом носа, хотя хорошо помнил, что подобные приступы случались у него задолго до прибытия Балларда Макгрегора в Ланглейвилл. Сара считала навязчивые идеи Томаса не только безумными, но и глупыми, понимая, что в третьей стычке Баллард просто убьет Томаса, тем более если ее муж попытается причинить вред Кловер.
Решив налить себе бренди, чтобы унять скопившееся раздражение, Сара поднялась с удобного канапе и направилась к тому самому буфету, который она купила у Балларда, но в этот момент хлопнула входная дверь. Онa подошла к окну и увидела, что Большой Джим Уоллис садится в экипаж вместе с Томасом. Она брезгливо поморщилась. Этих двоих объединяет одна идиотская навязчивая идея, подумала она. Оба мечтают отомстить Балларду Макгрегору. Она проклинала тот день, когда Томас, встретив в «Хитрой собаке» Большого Джима, случайно обнаружил, что их объединяет ненависть к одному и тому же человеку.
Экипаж отъехал, три грязных друга Большого Джима скакали за коляской, и Сара вдруг поняла, что никогда больше не увидит Томаса Диллингсуорта живым.
Поймав себя на мысли, что подобная перспектива не очень ее расстраивает, Сара подумала: действительно ли вдовы настолько свободны в своих поступках и желаниях, как об этом сплетничают?..
Кловер поставила корзинку с яйцами на кухонный стол и, нахмурившись, посмотрела на свои руки. Наседки отчего-то не испытывали желания отдавать свои яйца. Точно так же, как коровы не хотели доиться. Она подошла к раковине, налила в миску немного воды и вымыла сильно поклеванные руки. Несмотря на то, что она делала все точно так, как говорила ей Молли, всегда находилась какая-нибудь особо вредная хохлатка, которая ни за что не хотела отдавать только что снесенное яйцо.
Она вытерла руки насухо и покачала головой. Вот уже месяц она жила в Кентукки, прилагая все усилия к тому, чтобы научиться всяким деревенским премудростям, но неудач пока было гораздо больше, чем успехов. Ее первая попытка сбить масло обернулась неудачей — получился сыр. В результате второй попытки получилось масло, но, как часто случалось во время ее готовки, оно было слишком соленым.
Когда она пыталась доить коров, ни одна из упрямых животин не только не давала ни капли, но вообще не позволяла ей дотрагиваться до вымени. К счастью, у Клейтона оказался настоящий талант общения с коровами: те доверчиво позволяли мальчишке доить себя, и он делал это дважды в сутки, причем с удовольствием. Кловер с радостью поручила ему доить коров, но она понимала, что когда-нибудь ей все-таки тоже придется этому научиться. Единственное, что она, как ей казалось, делала правильно, — это расширяла огород. Но пока огород не начал давать урожай, она не могла быть уверена даже в этом. Еще она сшила новые платья — себе и матери. Однако это, наверное, нельзя было считать большим достижением, поскольку шить она умела и раньше.
Кловер вздохнула и направилась к вороху не стираного белья. Ей впервые предстояло все стирать самой без помощи Молли. Она перенесла белье для стирки на заднюю веранду, сняла огромное корыто со стены, установила его на низкие широкие табуреты и наполнила горячей водой.
Начав стирать одежду, она посмотрела вдаль на земли, которыми так гордился Баллард. Нежные цветки мятлика уже начали увядать. Некоторые деревья, окружавшие постройки и дававшие тень в жаркие дни, все еще продолжали цвести, остальные уже покрылись молодой листвой. Это были красивые места, и она прекрасно понимала, почему Баллард так полюбил эти края. Сейчас все были в поле и усердно трудились, чтобы вовремя закончить посевную. Зерновые уже были посеяны, и теперь пришла очередь сеять другие культуры. Работы уже подходили к концу, так что вскоре станет полегче, по крайней мере, до поры уборки урожая.