– А, и ты тут? Что так долго? Где ходила? – невозмутимо бросила она мне, будто вовсе не помнила нашей размолвки, и тут же продолжила в деталях описывать любопытной Айше, что все-таки произошло.
– Я ему говорю, что с мамой твоей жить никогда в жизни не буду. Мне или отдельный дом покупай, или я с места не сдвинусь.
– А он что? – от нетерпения Айше аж привстала на цыпочки.
– А что он? Мямлит, как «эриште»[107], дескать маму одну оставить не может. Вот и женись на маме! Прямо так ему и сказала. Айше-ханум, можете еще немного подложить сармы? Аппетит что-то разбушевался…
– Ye-ye, kıyamam sana. Keşke sana yardım edebilsem![108]
– Э-э-э, через какое унижение мне пройти пришлось… И эта «ябанджи» еще без толку пришла: ни успокоить, ни обнадежить… Зачем вы мне ее свидетельницей сосватали? Как вообще эти «ябанджи» живут, не понимаю. Ни в чем ведь люди не разбираются!
Айше, не желая раздувать международный конфликт, осторожно закатывала глаза и, как могла, показывала, что она на моей стороне. Я собралась было уходить, но вначале все же решила высказаться.
– Возможно, ваши чувства как выдержанный пекмез. Им нужно время, чтобы вывариться, избавиться от пустой воды, и когда в них останется лишь ценная эссенция, вы соединитесь и будете вместе.
Эмель хлопала от удивления глазами, и даже добродушная Айше не верила своим ушам: от иностранцев в этом городе ничего путного никто не ожидает.
Поздно вечером, когда дети спали, а Дип в спальне шуршал страницами журнала о домоводстве, постучали в дверь. На пороге стояла Эмель со всеми четырьмя сонными ребятишками. Ее лицо светилось от счастья – в отличие от моего.
– Подруга, – улыбаясь, заговорила она так сладко, будто этого дня и вовсе не было. – Ты оказалась права. Наши отношения как пекмез. Я ему позвонила и все, как ты сказала, повторила. Что нужно время… Чтобы вода испарилась… Чтобы все ценное осталось…
– Хорошо. А почему дети здесь? – В этот момент я затылком чувствовала, как Дип в спальне перестает листать свой журнал и изо всех сил вслушивается в происходящее в коридоре.
– Так он ушел от мамы, представляешь? Ради меня! И теперь будет жить здесь. Здорово, правда? В нашем доме! Можно малыши на эту ночь останутся у тебя? Как-никак, у нас почти первая брачная ночь…
Она быстро протолкнула детей в дверной проем и, послав мне воздушный поцелуй, испарилась. Малыши оказались голодными, так что мне пришлось идти к Айше-ханым за остатками сармы.
– Что ты говоришь?! – испугалась радетельная соседка, услышав последние новости. – Мы ее отсюда спровадить хотели, а она еще и муженька к нам привела? Hah şimdi hapı yuttuk![109]– и она принялась накладывать в тарелку плотно скрученные в трубочки вишневые листья.
Той ночью мне не спалось. Дип ворочался в полусне, перетягивая одеяло на свою сторону и всхрапывая каждый раз именно в тот момент, когда я почти была готова уснуть. Неугомонный ветер завывал между домами, ударяясь то и дело о стекла с такой силой, что они начинали трещать. Фонарь дрожал, как листок, озаряя спальню дрожащим светом, отчего становилось еще тоскливей. Не в силах больше сопротивляться бессоннице, я натянула шерстяные гольфы, завернулась в безразмерный кардиган и, стараясь не стучать большими меховыми тапками, направилась в кухню. На крыше соседнего дома плясала черепица и жалостливо скрипели рамы. Я долго отмывала от въевшейся пыли поздний виноград, который в это время года совсем не естся, но все еще активно продается громкоголосыми фруктовщиками на базарах города. Утрамбовала его в глубоком медном тазу и принялась варить истинную любовь, которую здесь почему-то принято называть выдержанным пекмезом.
РецептПекмез, или Эликсир стамбульской любви со вкусом позднего винограда
Ингредиенты:
• 2 кг темного винограда
Сложно поверить, что целебный сироп, который стамбульцы используют для лечения кашля при простуде, в качестве афродизиака перед романтическим свиданием и просто вместо сахара по утрам, готовится так просто, хотя и муторно долго. Но меня в ту ветреную ночь это совсем не пугало.
Чистые ягоды черного винограда (чем темнее, тем лучше) в толстодонном тазу или кастрюле нужно хорошенько помять деревянной толкушкой. Свежий сок опустится вниз и будет служить подушкой безопасности, препятствующей пригоранию. Некоторые хозяйки доливают полстакана воды, но я предпочитаю этого не делать, чтобы не увеличивать время испарения жидкости.
Набравшись терпения, я ставлю кастрюлю на медленный огонь и наслаждаюсь действом, которое происходит внутри нее. Разгоряченные ягоды вскоре начинают лопаться, выпуская щедрые струи виноградного сока. Спустя минут сорок вялого томления время отделять сок от мякоти. Для этого виноград опрокидываю на дуршлаг и хорошенько снова пробиваю толкушкой или любым другим приспособлением – главное, собрать целебную жидкость, не оставив ни капли.
Горячий сок опять отправляю в толстодонную посуду и продолжаю томить на крохотном огне. Чтобы не заскучать, осторожно помешиваю густеющий сироп, обязательно напевая любимую мелодию из репертуара Сердара Ортача, по голосу которого никогда не догадаешься, поет женщина или мужчина. Примерно через час на кухне появляется пресловутый аромат пекмеза, почувствовав однажды который, я никогда его ни с чем не перепутаю: он мягкий и карамельный, слегка отдающий нотками лимонада, сахарной ваты и сладкого чувства влюбленности.
Единственное, что вызывает огорчение, так это то, что на выходе целебного эликсира получается так мало, что едва наберется на крохотную бутылочку объемом в сто пятьдесят миллилитров. Однако, как и все целебные средства, если расходовать снадобье экономно, его вполне может хватить на неделю-другую, после чего можно снова повторить ночное приключение с варением любовного эликсира из свежих фруктов. По словам стамбульских поваров и кондитеров, пекмез вываривать можно и следует из всех сочных плодов и ягод: тута, фиников, арбузов, хурмы, граната и даже яблок.
Проснувшись утром, я раскатываю во рту чайную ложку тягучего пекмеза – и день начинает казаться не таким уж пасмурным и странным, каким был вчера …
Брачные обязательства и нежные кусочки шерсти к чаю
30 ноября, г. Стамбул
Рождение философии в праздности. – Сахарные нити из Древней Вифинии. – Символы мужской силы и порфировый столп. – Нутовая закваска для выпускника кулинарной школы Le Cordon Bleu. – Права возрастной группы «18 минус». – Лампасы, картуз и визит по-мещански. – Романтика Босфора и гигантских медуз. – Веселая песня медного чайданлыка и неутомимых лодочников. – Круг, восьмерка, пополам, мука. – Воздушное пишмание. – Нюх на аферы у проницательных тетушек. – Здоровая ревность и поддельные чувства. – Чаепитие с привкусом осени.
Философия рождается в эпикурейской праздности, а значит, берега Босфора идеально подходят для долгоиграющих раздумий… Бушующая стихия обычно наводит на странные мысли, которые бы никогда не посетили голову в погожий солнечный день. Непогода (как бы она ни проявлялась) туманит рассудок, превращая его во взбитый моток приторного пишмание[110], распутать который под силу разве что опытной старушке. Каждая стамбульская хозяйка должна уметь виртуозно вытягивать сахарные нити для популярного десерта, история которого уходит так глубоко, что никто и не думает связывать его с какой-либо эпохой.
Бакалейщица Фатьма с субботнего рынка рассказывает невероятные истории о славном лакомстве из Древней Вифинии[111]. Сегодня это провинция Коджаэли в двух часах к юго-востоку от Стамбула, которую непременно нужно посетить каждому, кто неравнодушен к необычным десертам, а главное, готов пожертвовать ради них собственной фигурой.
Фатьма хитро подмигивает и насыпает лишний килограмм сахара из полипропиленового мешка с меня ростом.
– И муки возьми побольше. Ты же кухарочка у нас. Вон весь базар судачит о том, как ты рецепты у продавцов выспрашиваешь. А у меня ни одного не спросила. Думаешь, не знаю я ничего?
Натура заядлого интроверта начинает неприятно скоблить где-то глубоко, и я уже почти сожалею о своей разговорчивости, которую необдуманно переняла у несмолкающих местных жителей.
– Значит, так! – озираясь по сторонам, розовощекая бакалейщица в целлофановом фартуке поверх стеганой куртки заговорщицки подмигивает и начинает нашептывать пропорции простейших ингредиентов, из которых, по ее словам, cennet gibi tatlılık olacak[112]. Она уверяет, что из воды, сахара, муки и чайной ложки лимонного сока можно приготовить столь же нежный десерт, что и первое чувство юных возлюбленных.
– В старые времена умная жена перед тем самым делом, – и она сладострастно закатывает толсто насурьмленные глаза, – готовила пишмание и давала вечером мужу. От него кое-что у него становилось «шишмание»![113]И сил было часа на три! – чуть ли не взвизгнула румяная розовощекая бакалейщица, игриво крутя перед моим лицом сложенными особым образом тремя пухлыми пальцами.
Хотя я и понимала, что ее разговоры – лишь часть изощренной рекламной кампании на фоне стремительно падающего курса лиры, все же купила муки и сахара втрое больше, чем способен вместить мой кухонный шкаф для сыпучих продуктов, и поспешила домой. Мне хотелось поскорее избавиться от нелепых образов, так чувственно описанных торговкой, однако теперь они навязчиво кружили перед глазами – сколько бы я ни моргала и ни пыталась о них забыть.