Мужская сила, получившая в искусстве цилиндрическое самовыражение, просвещенными старожилами Константинополя была возведена в ранг священной. Наследники древних цивилизаций, проживавшие на этих землях, умело маскировали фаллические символы в образах исполинских быков, украшавших людные площади, и прекрасных атлантов, что неустанно поддерживали плечами небосвод. Особенно полюбилась стамбульцам колонна императора Константина, выполненная из нежного розового порфира[114]. Словно исполинский столп, она вот уже более полутора тысяч лет возвышается над центральной площадью города, которая сегодня носит название Чемберлиташ. Информация не афишируется, однако знающие люди рекомендуют за силами для любовных утех приходить именно к ней, ибо в основании великолепной колонны замуровано столько магических артефактов, что и подумать страшно. Знакомый экскурсовод, имя которого я напомню на следующей странице (дабы поддержать небольшую интригу), утверждает, что под столп сам Константин собственными руками заложил деревянную статую-оберег Палладиум[115], огниво Моисея и часть топора, которым тот самый Ной мастерил спасительный ковчег. Поверить в подобную концентрацию реликвий в одном месте непросто: в этом звездном тандеме не хватает разве что Священного Грааля. Будь это так, я бы собственноручно организовала научную экспедицию к данному объекту или как минимум поделилась информацией с правдоискателем Дэном Брауном, который, кажется, потерял надежду найти мистическую чашу.
Небо посерело. Ледяная изморось бессовестно прикасалась к шее, нашептывая влажные непристойности прямо на ухо. Сбросив грязные кроссовки на лестничной клетке у двери (еще одна перенятая у стамбульцев привычка), расхристанная, я влетела в неосвещенную промозглую квартиру: в такую непогоду Дип укутывается в полупашминовый кардиган, в котором невероятно похож на университетского преподавателя, распахивает настежь окна и наслаждается традиционным «кумру», который я называю банальным словом «бутерброд», ибо хлеб с сыром, двумя видами зажаренной колбасы и ломтиком помидора должен называться именно так. Конечно, взыскательные стамбульцы, собирая свой любимый «кумру», непременно используют особый вид остроконечной булочки на нутовой закваске. На вкус определить гороховый компонент способен разве что выпускник парижской школы Le Cordon Bleu, и все же я стараюсь строго следовать правилам. Дип это знает и потому творит по апокрифичным рецептам, исключительно когда меня нет дома.
Нарушать правила в Стамбуле (будь то ПДД либо рецептура сложнейшего лакомства) – так же нормально, как и впускать в дом уличных котов.
Заботливые горожане распахивают окна, чтобы (только вдумайтесь!) ночью обездоленное животное могло бесшумно проникнуть в их жилище и найти в нем приют. Это одна из причин, почему во время поиска квартиры я не рассматривала варианты на первых этажах – даже если в них была огромная кухня…
Нарушать правила любят теперь и дети: осознав всю прелесть своего привилегированного положения в возрастной группе «18 минус», они ежедневно норовят пропустить школу, съесть недозволенное, зависнуть в телефоне – в общем, все то, что делает меня нервной и замкнутой. Я зарываюсь в любимое вольтеровское кресло канареечного цвета, прячусь за крышкой спасительного лэптопа, который молчаливо сносит все мои мысли, и собираюсь раствориться в странных воспоминаниях пасмурного утра со всеми его навязчивыми символами… Звонок в дверь. Очередное правило – на этот раз этикета – нарушено!
– Я ровно на пять минут! – извиняющимся голосом, который мягким басом мгновенно разливается по всему дому, дает о себе знать наш любимый друг граф Плещеев – тот самый экскурсовод, который водит по улицам и за нос непросвещенных туристов. Этот истинный носитель действительного титула даже в наше время умудряется каким-то неизвестным образом выглядеть так, будто он только что вышел с аудиенции в Зимнем и теперь направляется в семейное поместье, скрытое в тени дубов и вязов. Граф еще расшаркивается в прихожей за стенкой, но я готова поспорить, что одет он в некое подобие визитного сюртука, брюк со штрипками (хотя нет, с лампасами!) и некий изысканный головой убор: цилиндр он вряд ли надел бы в такой ветер, а вот натянутый на уши картуз – это вполне может быть. Дип в своем кардигане вполне соответствует виду уездного помещика, так что картина прибытия выглядела весьма аутентично и в меру по-мещански.
– Как мне неловко тревожить вас! – бросился ко мне с объятиями Плещеев, и я не могла не рассмеяться его чудному виду. – Явиться без звонка – я себя не прощу!
Мне хотелось подыграть ему: «Полноте, батенька… Милости просим! Сейчас Агафью со двора кликну, чтобы самовар в дом несла…», но на меня смотрели дети, которые отбрасывали прочь гаджеты каждый раз, стоило нашему другу переступить порог. Плещеев был из той категории людей, которые безумно нравятся детям и старикам: первые находят в них неиссякаемое веселье, вторые – терпеливость и сочувствие. Это как если бы человек был подушкой – самым безобидным и одновременно незаменимым предметом в обиходе. С момента нашей первой встречи на исторической Гранд-Рю-де-Пера[116], которая вот уже сотню лет объединяет иммигрантские одинокие сердца, прошло более двух лет. Однако мой старый знакомый все так же очарователен в своем потертом фиолетовом сюртуке и так же подвержен меланхолическим приступам паники – типичная черта истинно благородного дворянина.
Дип, радуясь возможности скрасить пасмурность незадавшейся субботы, спешит к серванту.
– Вы не замерзли? Лодос свирепствует… Говорят, движение на Босфоре остановлено…
– Не может быть! – и бедный Плещеев хватается за сердце, бледнея на глазах, и только жестами указывает на мутную бутылочку ракы на полке рядом с кубинским ромом и фруктовыми ликерами, которые я использую для выпечки.
Стоит добавить в тесто для кекса всего столовую ложку горьковатого куантро[117]– и вы уже чувствуете себя богиней кондитерского искусства. А что творит заурядный бейлис[118]с обычным сливочным кремом! О, это нужно попробовать всего раз, чтобы навсегда изменить свое отношение к десертам.
Пока Дип бережно кладет кусочек льда на дно тонкого вытянутого стакана (ракы принято пить охлажденной), граф приступает к спутанному повествованию, из которого, однако, скоро становится понятно, что день у него не задался – впрочем, как и у всех нас.
– Мне только вчера пришло письмо – не электронное, а самое что ни на есть обыкновенное! Как я еще додумался в почтовый ящик заглянуть! Открываю… – при этом он вытаскивает из внутреннего кармана потертый конверт, педантично вскрытый узким клинком книжного ножа. Как же это похоже на графа!
– Представьте, моя троюродная тетка по матушкиной линии, чья бабка бежала после революции в Америку, летит в Стамбул! И это меня, конечно, обрадовало бы, если бы не одно обстоятельство: летит она не одна!
– Но что вас так пугает? Не с призраком ведь она явится… – Мне не терпелось узнать причину волнения, и потому я поторопила Дипа, который замешкался, наблюдая за химией традиционной турецкой «водки»: стоит ракы соединиться с холодной водой или кусочком льда, она моментально мутнеет, превращаясь в «львиное молоко».
Стамбульцы верят, что этот напиток дарит мужество и отвагу, и потому прибегают к нему так часто, что вполне могут считаться самой смелой нацией на планете.
Европейцы нередко называют чудодейственное средство «каплями датского короля» (Elixir Pectoralе Regis Daniae) из-за невероятного сходства ощущений при употреблении – и то, и другое настояно на анисе и обладает характерным сладковато-мятным аптечным вкусом. Когда-то лечебный эликсир от простуды, популярный среди королевского двора, считали волшебным и способным уберечь не только от кашля, но даже от смерти. Как бы то ни было, наш друг быстро опрокинул стаканчик и в мгновение ока приосанился и даже повеселел.
– Дело в том, что в нашей семье мужчина обязан жениться до сорока пяти лет. Иначе никак… – и он обреченно развел руками. – Так вот тетушка пишет, что в связи с моей нерасторопностью в любовных делах… – от напряжения пот крупными каплями проступил на его большом покатом лбу, – она сама нашла мне невесту. Некую Софи Ростопчину…
Говоря это, он по-детски шмыгал носом и нервно сжимал клочок бумаги, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком. Написанное от руки письмо – полнейший архаизм в цифровом двадцать первом столетии электронных «имей-лов»! Однако в руках импозантного экскурсовода любой предмет старины выглядел так мило, органично и к месту, что театральный образ нашего гостя делался еще более живым и исторически верным.
– Послушайте только эту нелепицу, – он порывистыми движениями расправил смятый листок и начал читать, сбиваясь от волнения на каждом слове. Письмо было написано вполне в стиле предполагаемой тетушки Плещеева.
– «Исполняя волю твоей покойной матушки, мой дорогой племянник, и в связи с тем, что ты приближаешься к рубежу, после которого мужчины нашего благородного семейства не могут больше оставаться холостыми, я взяла на себя миссию решить твою судьбу. Софи – идеальная партия, которая скрасит твое одиночество в кругу османских друзей… Встречай нас тридцатого ноября в аэропорту некой Сабихи около девяти вечера. Мы будем лететь из Парижа, где проведем неделю у твоего кузена Николя…» и так далее в том же отвратительном духе! – заключил наконец Плещеев и картинно заломил руки, прикрыв ими раскрасневшееся, но все же премилое лицо.
– Постойте, вполне неплохо написано, – удивился ничего не понимающий Дип. – Что же отвратительного в том, что ваша тетя печется о племяннике и хочет обременить вас узами брака? Вы все-таки не мальчик…