– Надеюсь, мы не отправляемся на поиски того полоумного старика? Давай хотя бы раз нормально позавтракаем, – и он попытался отыскать в моем взгляде каплю рационализма и голода.
– Позавтракаем, – улыбнулась я. – Но вначале заглянем в одно местечко, здесь неподалеку. Вдруг он там? Так жалко эту женщину. Волнуется, что старичок много кофе выпьет…
Дип скривился и медленно поплелся вперед. Уверена, мы вдвоем думали об одном и том же: как необычно, когда жена опасается того, что муж вернется домой в «подвыпившем» состоянии от лишней чашечки кофе…
Заведение, в которое мы направились, называется печально и непривлекательно – под стать зимней стамбульской хандре: «Черная печь». Ее символ «невзрачный петух», поскрипывая, раскачивается над широкой зеленой дверью и растерянно вглядывается в направлении солнца, которого с утра никто еще не видел. Вопреки расхожему мнению о «южности» Стамбула, этот город никогда не баловал своих почитателей ясной погодой: двести солнечных дней в году не так уж много – по крайней мере, в сравнении с Ташкентом, Антальей или Римом. Люди здесь страдают нехваткой витамина D, бледностью кожных покровов, постоянными мигренями и вечными прострелами в поясничном отделе позвоночника так же часто, как и белолицые жители суровой Скандинавии и Заполярья.
– Я думала, хотя бы здесь мы избавимся от батареи баночек с витаминными комплексами, – с грустью как-то призналась я русскоязычной Татьяне из аптеки в торговом центре «Зорлу». Эта миниатюрная светловолосая женщина средних лет напоминает мне родной город, и потому я спешу в любимую eczane[140]каждый раз, стоит грусти и тоске по дому начать копошиться в дальних уголках ранимой души экспата. Татьяна выуживает пузырьки с ценными пилюлями с верхних полок и с педагогической рассудительностью расписывает график приема.
– Немного пропейте и оставьте на пару месяцев, – авторитетно проговаривает она. – Иначе организм привыкнет, и пользы никакой не будет.
Как странно, но именно этой логике следовал и безответственный Мехмет-бей, который и вправду коротал часы за терпким кофе в забитом посетителями заведении.
– Что ж она уже посыльных ко мне отправляет? – негодующе встретил старик мою просьбу перезвонить жене. – Мужчине нужны паузы: пообщались и перерыв небольшой…
Точь-в-точь как с витаминами в аптеке…
Мы устроились за небольшим столиком у выхода во внутренний дворик, в котором жались к обогревателям заядлые курильщики. Не выпуская тонких сигарет из посиневших от холода пальцев, сонного вида мужчины и женщины потягивали мгновенно остывавший чай и давились закоченевшими симитами, которые на холоде моментально утрачивает воздушность и легкость. Официанты шныряли мимо нас, широко распахивая двери: Дип поежился и обернул еще разок шарф вокруг шеи.
– Подсаживайтесь ко мне, – неожиданно раздобрился старик и, сдвинув книги, которыми был завален его стол, указал нам на два низких кресла. – У двери замерзнете, а там и до простуды недалеко… Болеть сейчас не надо.
Дип, не помня себя от счастья, моментально юркнул в фетровое кресло с вывернутыми в стороны подлокотниками и тут же исчез в гигантском меню газетного формата А3. Из чувства женской солидарности к несчастной Хатидже, с которой так несносно обращался ее муж, я молча сидела, лишь изредка поглядывая на спутанные пряди белоснежных волос на голове неблагодарного супруга.
– Возьмите катмер и кофе, – неожиданно предложил Мех-мет. – Хоть это и десерт, в такую погоду его можно есть без зазрения совести чуть ли не сразу после сна, да еще и в постели. Я уже съел один, но за компанию могу повторить. И жене своей возьмите, а то она меня испепелит своими зелеными глазами. Прямо как моя Хатидже…
Дип понимающе покачал головой, а мне ничего не оставалось, как только пожалеть о том, что явиться сюда было исключительно моей идеей и ничьей больше.
Через пару минут перед нами дымились глубокие керамические тарелки с хрустящими свертками, обсыпанными дроблеными фисташками и украшенными ложкой густого каймака. Нежный сладковатый запах орехов тут же приятно ударил в нос и растекся будоражащим предвкушением по языку.
– Осторожно, – предостерег Мехмет-бей. – Ешьте медленно: с каждым укусом катмер делает вас счастливее.
– О, тогда мне добавка не помешает, – заявил Дип и принялся с аппетитом за хрустящую сдобу.
Десерт на завтрак – опасное удовольствие, и все же мне ничего не оставалось, как последовать примеру опытного стамбульца, знавшего, судя по его замечаниям, толк в счастье. Обжигающая, густая, как кисель, кремовая начинка нежно обволакивала язык, наполняя тело теплом, а голову ощущением уюта. Я быстро сняла пальто, которое до этого не решалась даже расстегнуть, и бросила на стул, на спинке которого уже болтался кашемировый шарф Дипа. С каждым новым укусом я постигала невероятное сочетание тончайшего прозрачного теста с шелковой нежностью сливочно-ореховой начинки. Теплые нотки корицы придавали послевкусию такую деликатную пряную остринку, что хотелось непременно цокать языком, продолжая поглощать это необычное кушанье.
За соседним столиком два старика с аппетитом уплетали «яйла чорбасы» – суп на основе йогурта, в котором, кроме положенного риса, плавали огромные горошины нохуда. От привычки заглядывать в чужие тарелки я так и не смогла отделаться…
– Как в кисломолочном супе могут сочетаться бобовые с рисом? Разве это не гастрономический казус? – возмутилась я тому, что никогда прежде не встречала такого необычного исполнения любимого блюда.
– А разве не странно, что я столько лет живу с моей Хатидже, хотя в нас общего еще меньше, чем у риса с горохом?! – и он заливисто рассмеялся. – Это все ваша пресловутая любовь, будь она неладна! – и он продолжил собирать ложкой остатки кремовой массы по днищу тарелки.
– Наши чувства не так просты, как еда, – и я многозначительно посмотрела в глаза старику, которому спорить, очевидно, тем утром не хотелось. Он вытащил из стопки книг ту, что была толще остальных и, очевидно, старше: переплет непоправимо истерзан, отчего обложка едва держалась на потертом корешке.
Мехмет-бей смачно плюнул на широкую подушечку большого пальца левой руки и начал старательно листать страницы таким нелепым образом, что больше удивляться истерзанному виду фолианта мне не приходилось. Страницы с пренеприятнейшим скрипом царапали друг друга, изламываясь и изворачиваясь в самой отвратительной манере обращения с книгами. Округлив глаза, я с ужасом наблюдала за этим актом вандализма, не находя оправдания для замечания человеку, чей возраст был вдвое больше. Наконец, любитель кофе, керамист и обладатель множества других талантов звонко щелкнул пальцами, и тяжелая ладонь грузно опустилась на страницу со старинной гравюрой, на которой красовалась некая царица с выпирающим бюстом и печальным взором.
– Вы из-за этой гравюры едва не разорвали книгу в клочья… – мне все же удалось выразить негодование в связи с неподобающим обращением с литературой.
– Да нет же, – поморщился от моей недогадливости старик и на этот раз ткнул пальцем в едва различимый мелкий шрифт в самом низу страницы под тем самым портретом. – Вот это читай, canim![141]«Рецепт катмера, пробуждающего истинные чувства». Каково?
Дип отодвинул пустую тарелку и сунул нос в разворот пахнувшей сыростью книжонки. Прищурившись, он с любопытством всматривался в перечень ингредиентов, чем немало напугал меня.
– Ты ведь не станешь это готовить? – поинтересовалась я. Мысли об испорченной сковороде, антикварной меди в посудомойке и едва не устроенном пожаре этим утром все еще жили в памяти.
Мехмет-бей, поглаживая распушившуюся от частых прикосновений седую бороду, с энтузиазмом листал книгу и увлеченно повествовал об особых требованиях к поварам ушедшей Византии.
– Чтобы быть принятым на службу, нужно было не только знать сотни блюд из любимых византийцами злаков и овощей, но и обладать исключительными знаниями любовной кулинарии.
Я едва не рассмеялась при столь необычном заявлении и по-товарищески похлопала Дипа по плечу: «Да, пример именно такой кулинарии у нас и был сегодня утром».
– Вы зря так реагируете, – немного обиделся престарелый профессор и громко захлопнул книжонку, которая при этом издала такой безжизненный хлопок, что я поморщилась. – В Османской империи кухне придавали совсем иное значение, нежели вы можете предположить. Возможно, где-то и разжигали очаги и кострища для приготовления похлебок и прочей снеди, но только не в Константинополе и уж тем более не в Стамбуле.
Произнося это, старик с надеждой вглядывался в наши лица, пытаясь отыскать в них хоть каплю эмпатии и согласия.
– Для вас все это имеет особое значение… – впервые этим утром без малейшей доли сарказма произнесла я. – Вы верите, что тарелка с супом или слоеная булка могут повлиять на чьи-то чувства?
– Я знаю это, – и он приложил большую жилистую ладонь к груди как раз в том месте, где должно было биться старое, но все еще требовавшее любви сердце. Вздохнув, расчувствовавшийся Мехмет-бей почти шепотом продолжил:
– Вы еще молодые и думаете, что все впереди: что и любить по-настоящему вы успеете, и поговорите по душам как-нибудь потом, и прижаться друг к другу щекой можно не сейчас, а позже… Так ведь?
Я согласно качала головой, а Дип просто молчал и слушал.
– Так вот что я вам скажу: время имеет необыкновенное качество. Оно может растягиваться, сжиматься и даже бесследно исчезать. Но, главное, время крадет нашу жизнь, оно питается ею. Стоит зазеваться – и все, дня нет! А то и целой недели или месяца.
От этих слов мне стало не по себе: в последние недели я все чаще ловила себя на мысли, как безвозвратно исчезают страницы моего ежедневника. Я тщательно заполняла разворот делами на понедельник, а на следующий день оказывалось, что завтра будет суббота… Куда убегали сутки? Куда утекала жизнь?