– Думаю, вы вряд ли найдете такой чемодан, однако, если по великой случайности вам повезет, да, он вполне может быть оригиналом.
Чай, подаваемый услужливой официанткой, мгновенно остывал от ледяного дыхания сварливого пролива. Он недовольно бурлил, набрасываясь пенными волнами на мраморный узкий причал, окаймлявший западную сторону дворца. В небольшом пруду плавали две утки, которые по какой-то причине забыли улететь в более теплую Африку и оттого теперь премило жались друг к другу, подергивая озябшими хвостиками.
– Смешные, – неожиданно произнес Каан-бей и достал телефон, чтобы запечатлеть очаровательную пернатую парочку. – Покажу жене, она любит милые фотографии. Назовем утку Эжени, а селезня – Абдул-Азизом, – и он звонко рассмеялся.
Неожиданно завыл тоскливо ветер и сильным порывом едва не сорвал замшевую кепку с его головы.
– Похоже, духи императрицы и султана недовольны вами… – пошутила я.
– Еще бы! – жмурясь от атакующего ветра, произнес наш гид. – Мы так долго перемывали им кости, что теперь, боюсь, в покое они нас не оставят. Рекомендую покаяться в местной мечети. Или костеле? – уточнил он, демонстрируя религиозную корректность.
Затем Каан-бей обратился к Дипу:
– Что ж… Я часть своего обещания выполнил, теперь ваш черед показать мне письмо, о котором вы упомянули утром. По правде говоря, не терпится взглянуть на него…
Дип, испытывая мучения приличного человека, вынужденного юлить и выкручиваться, принялся сочинять на месте:
– Простите, но письмо не с нами. Как только оно будет в наших руках, я тут же с вами свяжусь.
Уверена, случись такой конфуз в другом городе, у нас могли бы быть неприятности. Однако в Стамбуле, самом необязательном и непунктуальном месте в мире, можно было легко забыть обещанный документ, не прийти на встречу или же переносить ее десять раз кряду – все воспринималось с редким доверием и искренней надеждой, что человек говорит правду.
Когда мы подходили к машине, я гневно взглянула на Дипа.
– Мы не сможем отдать ему наше письмо. Это личное. И так стыдно, что мы прочли его. Не хотела бы, чтобы лет через двести кто-то отыскал мой телефон и прочитал нашу с тобой переписку.
– О да! – рассмеялся Дип. – Если бы кто-то ее и нашел, у них случился бы приступ смеха. Только представь: какие-то двое в двадцать первом веке обсуждают лишь мидии и ставриды, а еще сорта баклажанов в базарный день. Вот это романтика!
Иронизировать над нашими наивными гастрономическими эсэмэсками было как минимум неэтично, тем более мне казалось, что в разговорах о морепродуктах, которые я с таким усердием готовлю к ужину, было море романтики…
Остаток дня я провозилась с письмом: крутила его, перечитывала и в конце концов могла декламировать наизусть. К вечеру, пропитавшись духом дворца Бейлербейи настолько, что ни о чем другом думать было невозможно, я отправила Дипа к мяснику. Он долго сопротивлялся, но сдался, как только узнал, что ужинать предстоит по-султански: казалось вполне справедливым завершить этот невероятный день блюдом «хюнкяр бейенди», о котором было столько разговоров.
Рецепт мне любезно переслал далекий от кулинарии Каан-бей. Договориться с ним было несложно: взамен на электронную копию письма он поделился оригинальной рецептурной из дворцовой поваренной книги. Там же была и приписка, что «повелителю понравилось»: ремарка приклеилась к блюду, и с тех пор незамысловатое горячее называли исключительно так – «хюнкяр бейенди».
Эмель несколько раз еще пыталась просочиться в наш дом в надежде устроить разлад и вывести Дипа на чистую воду, однако тот был на страже и держал дверь запертой на все замки. Полночи мы хохотали, чем не давали покоя соседям за стенкой. Я старалась смеяться громче и веселее: мне было известно, что все, что происходит в спальнях нашего дружного дома, передавалось из уст в уста мгновенно по телефонной или же домофонной линии.
Когда я проснулась, в коридоре меня ждал сюрприз: новый чемодан того самого бренда из яловой кожи чудесного шоколадного оттенка. Определенно он радовал меня больше, чем его потертый и скособоченный прапрапрадедушка.
– Ты все-таки решил сбежать? – пошутила я, с удивлением рассматривая неожиданный подарок. – Уверена, Эмель будет здесь незамедлительно.
– Я пытался связаться с тем антикваром, но он не берет трубку. Видимо, ты была права…
Не знаю почему, но теперь это было совершенно не важно: был ли чемодан настоящим; и писала ли письмо красавица Евгения; и любил ли ее Абдул-Азиз? Их эпоха ушла – чемоданов, императриц и султанов, и теперь время принадлежало только нам.
Впопыхах перекусив уличными симитами, которые в феврале от сильной влажности воздуха мгновенно теряют хрусткость и превращаются в пресные булки с дыркой посередине, мы направились через исторический парк Мачка к дворцовой улице, а по ней довольно быстро дошли до Ортакея. Этот миниатюрный район имел уютный выход к морю у красавицы-мечети Меджидие, полюбоваться убранством которой приходят многие.
Мраморный символ османского барокко, прекрасный и незабвенный… К причалу у самой мечети то и дело подплывали туристические яхты, и из теплых кают с запотевшими стеклами вываливались ничего не понимающие туристы. С интересом озираясь вокруг, они кивали прохожим и постоянно фотографировали. Катера так же отчаливали и исчезали в легкой дымке, кружившей над водами пролива.
Мы с Дипом долго вслушивались в неутихающий гул. Он разбивался на высокие голоса торговцев кумпиром, которые занимали с десяток лавок и на все лады призывали прохожих полакомиться запеченным картофелем; гул разлетался на гудки скорых вапуров, поднимавших высокие волны, которые долго раскачивались, словно колыхали невидимое дитя на своих гребнях; стамбульский рокот дробился на тысячи осколков надежд и упований, которые жили в глазах каждого, кто хоть раз вглядывался в Босфор. И мы не были исключением. Скамья у воды нежно обнимала наши съежившиеся от холода фигуры. Я достала желтый листок из кармана, какое-то время помяла, как будто пожимала руку старому знакомому перед расставанием.
Босфор оживился, как только пожелтевшее от времени письмо коснулось его вод: листок закрутился, затанцевал и вдруг понесся вперед, увлекаемый неведомым течением.
Стамбульцы говорят, что тайны должны уходить вместе с теми, кому они принадлежат. И все же порой секреты на долгие столетия переживают своих создателей, бередя их души в других мирах…
РецептРецепт «Хюнкяр бейенди», которым лакомилась императрица Франции в сердце Османской империи
Для порции на четверых мне понадобятся:
• 500 г нежной ягнятины (или лучшей баранины, какую только можно отыскать)
• 2 мясистых помидора
• 1–2 столовые ложки густой томатной пасты
• 3 большие луковицы
• 3 длинных зеленых перца
• Несколько зубчиков чеснока (ориентироваться по вкусу)
• Соль, щепотка сахара, черный перец, кориандр
• 5 крупных баклажанов
• 2 столовые ложки сливочного масла
• 2 столовые ложки муки
• 1 стакан молока
• Соль, перец
Когда готовишь блюдо, которым когда-то наслаждался султан, хочется представить себя восточной принцессой с легкой поволокой на глазах и загадочной улыбкой. Однако султану готовили лишь мужчины, крупные и пышнотелые (стройность фигуры сохранить на дворцовой кухне было непросто), и потому мои фантазии потерпели крах, стоило мне прикоснуться к баклажанам.
Проделав в них несколько проколов обыкновенной вилкой, я вложила противень с ними в разогретую до невозможного духовку – наивная попытка имитировать огонь на открытом воздухе. И, хотя аромата дымка получить не удалось, все же через тридцать минут нежная мякоть восточного овоща была готова. Как ее достать из обуглившейся фиолетово-черной кожуры? Проще занятия нет: разрезаю баклажан вдоль и обыкновенной столовой ложкой выскабливаю начинку. Я ее пюрировала блендером до кремообразной консистенции и ненадолго оставила в стороне.
Работа с мясом, а уж тем более с бараниной, требует мужских рук – так говорит мясник Альтан и всегда уточняет, кто будет готовить, когда продает жирную корейку килограмма на три. Я говорю, что муж, хотя знаю: Дип способен заварить отменный чай, но, к сожалению, на этом его кулинарные таланты заканчиваются.
Накалив чугунный котелок, я закладываю в него нарезанную небольшими кусками (сантиметра полтора на два) ягнятину и оставляю слегка подрумяниться – без соли и специй: их черед еще не пришел. Как только нежное мясо, доставленное этим утром из пригорной Бурсы[236], покрылось золотистой корочкой, перекладываю его в керамическую кясе, какие покупаю в старинной мастерской города Изника. Сделанная руками его ремесленников посуда продолжает готовить блюдо даже тогда, когда оно уже не на огне – и это правда!
В чугун, где только что золотилось мясо, засыпаю мелко нарезанный лук и чеснок. Всего каких-то десять минут на пассировку, и можно уже закладывать томатную пасту и пюрированные помидоры без кожуры. Разрежу-ка их пополам и натру на терке – идеальный результат всего за пару минут. Соль, сахар, специи – и непременная дегустация: вкус должен быть мягким, не сильно кислить и поражать насыщенностью. Самое время вернуть мясо в котелок с луково-томатным варевом и оставить тушиться на небольшом огне. Есть более верный способ добиться невероятной мягкости мяса – накрыть котелок крышкой и отправить в духовой шкаф примерно минут на сорок при температуре двести градусов Цельсия.
Самое время приступить к созданию нежнейшего из гарниров, какие мне когда-либо приходилось пробовать. Это слияние двух великих кухонь, в результате чего был рожден маленький шедевр, который непременно нужно попробовать каждому. Что будет, если соединить истинно французский соус бешамель с турецким запеченным баклажаном? Будет сказка…