— Настоящая… любовь?!
— Именно это я и хочу сказать, Алият!
— А не рано ли ты заговорил о женитьбе? — спросила девушка после недолгого молчания.
— Я говорю совершенно серьезно. Я много думал об этом и убедился, что время здесь не имеет большого значения. Только два человека в состоянии сами решить свою судьбу…
— А ты уверен в своих чувствах?
Юноша с нежностью посмотрел на Алият.
— Один из главных моих недостатков — полная беспомощность в выражении своих чувств. Сколько раз мы встречались с тобой, и с каждой новой встречей я все больше и больше восхищаюсь твоей красотой, образованностью, а вот выразить все это словами не могу… Почему ты молчишь?
— Мне вдруг стало страшно, — сказала она со вздохом. — Сама не знаю, что со мной…
— Поверь, я тебя очень люблю! В мире нет для меня человека дороже, чем ты!
— Ну уж, скажешь…
— Это самые красивые слова, какие я знаю! — засмеялся юноша.
II
Время перевалило за полночь. Последние посетители покинули кафе «Аль-Инширах», что на улице Шейх-Камр, официант Абду Бадран остался в зале один. Чистильщик обуви Ашмави, нескладный и костлявый, примостился на пороге кафе, подслеповато щурясь в ночную темноту. Абду присел и закурил сигарету. Минут через пятнадцать рядом с кафе остановился белый «мерседес». Ашмави повернул голову и воскликнул:
— Устаз[8] Хусни Хигази!
Абду вскочил навстречу гостю, высокому худощавому мужчине с крупной головой, одетому в элегантный белый костюм. Поздоровавшись, гость направился к своему обычному месту, а Абду принялся готовить ему кальян. Тем временем Ашмави уже начал чистить ботинки ночного гостя. Хусни Хигази любил заезжать сюда в самые поздние часы. И официант и чистильщик были его давними знакомыми. Он привык разговаривать с ними по душам. К шестидесятилетнему Абду он питал большое уважение. Ему нравилась старая, потрепанная одежда официанта, его круглая красноватая плешь, добрый взгляд усталых глаз. Внушал ему симпатию и огромный худой Ашмави, человек неопределенного возраста — ему можно было дать и семьдесят, и много больше. Хусни Хигази восхищало мужество старика, который стойко переносил все жизненные невзгоды, несмотря на возраст и плохое здоровье.
Абду готовил кальян для устаза Хигази самым тщательным образом. Он умел это делать, и у него был свой секрет. Абду не сомневался, что получит хорошие чаевые, но не думал об этом. Старый официант гордился своим умением, а уж для такого клиента был рад и постараться. Он знал, что Хусни Хигази влекут сюда воспоминания детства. Он ведь родился на улице Шейх-Камр, в одном из соседних домов. В свои пятьдесят лет Хигази отличался завидным здоровьем и моложавостью. В его волосах еще даже не пробивалась седина.
Хигази и правда с большим удовольствием приезжал в это тихое кафе, подолгу там засиживаясь за кальяном и беседой с приятелями. Разговор, как правило, начинался с обмена новостями о положении на фронте. Они делились друг с другом прогнозами на ближайшее и более отдаленное будущее, вспоминали Ибрагима, сына Абду, и толковали о призванных в армию обитателях переулка Хилла, где жил Ашмави. Хигази видел в Ашмави типичного представителя трудового народа — единственной силы, которая может добиться победы. Задумываясь над тем, почему простые люди не страшатся последствий войны, Хигази объяснял это их высоким чувством собственного достоинства и отсутствием своекорыстных побуждений. Он считал также, что наибольшие тяготы всегда выпадают на долю наиболее честных и преданных своей стране граждан.
Ашмави уже почти вычистил ботинки устаза. Доверительно наклонившись к Хигази, Абду сказал:
— К моей дочери Алият сватается один ее знакомый.
— Поздравляю! — сказал устаз с неподдельной теплотой.
Внимание Хигази тронуло старика, и он продолжил разговор:
— Дело, конечно, хорошее, но жених еще нигде не служит. — В голосе его зазвучало беспокойство.
— Нынешняя молодежь привыкла торопиться.
— Я ведь всю семью один кормлю. Вот дал образование сыну, а его в армию забрали.
— Твоя дочь — умница. Она найдет свое счастье. А кто жених?
— Отец его такой же труженик, как и я. Писарь в торговой конторе.
— А почему жених не в армии?
— Освобожден как единственный сын. Только вот поговаривают, что он привык кружить головы девушкам, — пожаловался Абду. — Совсем недавно он ухаживал за подружкой моей Алият.
Хигази глубоко затянулся. Добрый человек Абду, подумал он, да только все больше мечтает, а жизнь сложна и тяжела. И больно его бьет. Нравы у нас не слишком строги, верности никто не требует. Вслух же он сказал:
— Есть практичные девушки, которые ищут богатых женихов. Обеспеченная жизнь — вот их идеал.
Официант замотал головой.
— Ну конечно, твоя дочь не из таких… — поспешил успокоить его Хигази.
— Упаси бог!
— Да будет так! — шутливо заключил устаз.
Но старый официант был задет за живое и продолжал говорить, все больше воодушевляясь:
— Алият — девушка, каких мало: еще студенткой зарабатывала, что-то там переводила. Старалась одеться получше, чтоб не было стыдно перед подругами. Моих-то ведь денег и на самое необходимое еле хватает, где уж тут тратиться на наряды. Да и скопила она немного.
— Алият и вправду умная девушка!
— Только надолго ли ей хватит этих сбережений?
— Верно, верно! Жизнь с каждым днем дорожает.
— А она и думать об этом не хочет.
— Ничего. Нынешняя молодежь способна постоять за себя. Они сумеют устроиться в жизни как следует.
Хигази представил свою роскошную квартиру на улице Шериф. Да, одни живут в реальном, уже устроенном мире, а другие тешат себя несбыточными мечтами.
— А ты, благороднейший, еще не надумал жениться? — спросил официант.
— Ну нет! Это не для меня.
Он вдруг вспомнил журналиста, который собирался написать очерк о киностудии. Журналист тогда задал ему странный вопрос — какова его жизненная философия. Он не нашелся, что ответить. А может быть, у него попросту и нет никакой жизненной философии?
III
Те немногие часы, которые Ибрагим Абду проводил в Каире, были удивительно счастливыми. Вот как теперь, когда он с трудом проталкивается через густую толпу, всю в разноцветных отблесках рекламных огней, и чувствует, как крепко вцепилась в его руку сестра. Они с Алият очень похожи, хотя глаза у него светлее, нос чуть приплюснут, а губы крупные.
Алият задала ему традиционный вопрос:
— Скажи мне. Вот совсем недавно ты был в окопах и кругом гремели взрывы, а сейчас окунулся в шум и грохот Каира. Как действует на тебя эта стремительная перемена?
И он ответил, как обычно:
— Я уже привык.
— А нынешней ситуацией ты еще не перестал возмущаться?
— И она стала привычной. Даже смерть теперь для меня привычней многого другого, — добавил он с грустной улыбкой.
Заглядывая брату в глаза, Алият спросила:
— А какой тебе представляется наша жизнь?
— Я вовсе не собираюсь переделывать мир. Мне нужно только одно: чувствовать, что друзья встречают меня как человека, вернувшегося с фронта, где люди сражаются, защищая родину. — Ибрагим задумался, затем добавил: — Я ведь не требую, чтобы меня встречали аплодисментами и криками «ура». Достаточно простого внимания и искренней теплоты.
— Но ведь все только о войне и говорят!
— Что о ней знают эти болтуны?
— Их можно понять. Они ведь тоже переживают.
— А что толку, черт возьми! Это ведь не кино. На фронте солдаты гибнут по-настоящему.
Крепче сжав руку брата, она попросила со вздохом:
— Не надо думать о плохом! Зачем портить такие счастливые часы? Может быть, навестим кого-нибудь из друзей, а потом сходим в кино?
Ибрагим согласился и заговорил о другом.
— Странно, что я не был знаком с Марзуком, с твоим женихом.
— Он тебе не нравится?
— Да нет, симпатичный парень. А сестра у него настоящая красавица.
Они остановились под козырьком кафе. Алият внимательно посмотрела на брата.
— Ты говоришь про Санию?
— Вот именно. Она, кажется, твоя подруга?
— Самая близкая! Она кончила университет на год раньше меня. А сейчас работает в министерстве земельной реформы. Значит, она произвела на тебя впечатление?
— Еще какое!
— Любовь с первого взгляда? — засмеялась Алият.
— По-моему, и она на меня посматривала, — в том же тоне ответил Ибрагим.
— Да не может быть!
— А что тут такого?
— Нет, а все-таки?
— А может она быть хорошей женой?
— В каком смысле?
— Ты же знаешь патриархальный дух нашей семьи.
— О, достойный сын своего отца!
— Меня интересуют ее представления о нравственности.
Она кивнула на рекламный плакат с парочкой, застывшей в страстном объятии, и бросила с досадой:
— Ну о чем ты говоришь!
— Но ведь ты сама не терпишь распущенности.
— Спасибо за доброе мнение!
— А теперь расскажи мне о ней!
— Чудесная девушка! — раздраженно ответила Алият.
— Не зли меня!
— Неужели же я буду злить солдата, приехавшего домой в отпуск?
Внезапно электричество погасло. Город погрузился в непроглядную тьму. Послышались крики, гудки автомашин. Ибрагим вздрогнул. Ему почудились слова команды «по местам!». Но он был не в окопах, и рядом раздался не голос офицера, а нежный голос сестры.
— Свет часто выключают. Иногда без всякой причины.
Ибрагим пришел в себя и, взяв сестру за руку, сделал шаг назад. Их спины уперлись в степу.
— Это надолго? — спросил он Алият.
— Кто знает? Когда как…
Глаза Ибрагима быстро привыкли к темноте, и, повернувшись к сестре, он спросил:
— Так что же ты мне посоветуешь?
— Подождать, пока не дадут свет! — засмеялась Алият.
— Я говорю о Сании!
— О Сании? Женись на ней, если полюбил.
— Дело не в любви!
— А в чем же?
— Мужчина и женщина — это не одно и то же!