— Почему?
— Наверное, — ледяным тоном изрекла она, — потому, что это мое имя. А вы думали, я — Дездемона?
— Нет, — ответил он в тихой ярости. — Сесил.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Сесил? — потрясенная, переспросила она. — Как вы смеете! Я вам не какая-нибудь Сесил! Одно сравнение оскорбительно!
Он долго не мог выговорить ни слова, а злобный взгляд постепенно становился непонимающим.
— Вы не Сесил?
— Что? — Она уставилась на него, и ее бешенство тоже сменилось недоумением. Она медленно проговорила: — Вы действительно принимали меня за Сесил?
— Конечно, я считал, что вы Сесил! За кого еще я мог вас принимать? Неужели вы не Сесил?
— Вот это да! Вы принимали меня за Сесил? За эту Сесил, которая… которая… Да как вы посмели! Сесил самая беспутная дворовая кошка, какую мне когда-либо довелось… — Она запнулась и, потрясенная, смотрела ему в лицо. — Вот почему вы…
— Да, — тихо подтвердил он.
Вглядываясь в его лицо, Франсин вдруг поджала губы.
— Последнее, что я о Сесил слышала, — со злобой заявила Франсин, — это что она во Флориде. Так что, если вам хочется с нею переспать, советую искать ее там!
— Я ни с кем не хочу переспать! Тем более с Сесил!
— Не надо лгать! Вы приняли меня за Сесил и пытались затащить к себе в купе!
— Я принял вас за Сесил, — огрызнулся он, — и не сомневался, что вы пойдете ко мне в купе!
— Как будто это не одно и то же!
— Нет, не одно и то же! Не сомневаться и надеяться — совсем разные вещи!
— Но кончилось бы одним и тем же, не так ли? Если бы я пошла, кончилось бы унижением!
Он пожал плечами и продолжил:
— Итак, если вы не Сесил, то кто же вы?
Она была в ярости. С недоброй улыбкой начала:
— Шла я по вокзалу, смотрю — хорошенькие вагончики, дай, думаю…
Жиль так сдавил ей руку, что не только прервал ее скороговорку, но, кажется, даже… кровообращение. Он проскрежетал:
— Почему вы здесь?
— Потому что Малли пригласила меня!
— Малли пригласила Сесил! Она предупредила меня письмом, вы что — забыли?
— Малли больше года не виделась с Сесил! Малли совсем ее не любила и вряд ли стала бы приглашать в эту вашу проклятую поездку!
— Она писала мне!
— Меня не интересует, писала она или нет! Она бы ни за что не стала приглашать Сесил!
Франсин высвободилась таким резким движением, что чуть не опрокинула Жиля, и рванулась к туалетной комнате. Жиль поймал ее за руку, пихнул в соседнюю дверь, за которой оказался чулан, нащупал выключатель и щелкнул им. Навалившись спиной на дверь, Жиль скрестил руки на груди и злобно уставился на нее.
— Выкладывайте! Почему вы здесь? И почему выдаете себя за Сесил?
— Не выдавала я себя за Сесил! Когда я вам говорила, будто меня так зовут? Никогда! А другим? Тоже нет! Вспомните, — подчеркнула она, сама только вспомнив, — я пыталась вам представиться, а вы заткнули мне рот и объявили, что вам известно, кто я! Вот так! — воскликнула она, увидев, что он вдруг нахмурился. — И кто же виноват?
Совершенно взбешенный, он процедил:
— Как бы то ни было, я хочу знать, почему вы здесь.
— Потому что Малли заказала нам обеим билеты на «Европа-экспресс» на рождественские каникулы. Я не догадывалась, что вы ее пригласили. Не догадывалась, что вы не приглашали меня! Она сказала, что сделала мне подарок, и перед смертью настояла на том, чтобы я поехала. Она даже заставила меня пообещать…
Злобно вглядевшись в ее лицо, он спросил:
— Вы кто такая?
— Франсин!
— Какая такая Франсин?
— Уорд!
— В жизни не слыхал о Франсин Уорд!
— Я, что ли, виновата?
Он еще раз вздохнул и заскрежетал зубами.
— Вы что — ее горничная?
— Горничная? — вскрикнула она от изумления. — Нет, я ей не горничная! А если бы и была, нечего рожу кривить! По правде говоря, ее горничная не хуже любого из этих ваших шикарных друзей!
— Я и не говорил, что хуже! Даже не думал говорить! Так кто же вы? Дальняя родственница? Компаньонка? Кто?
— Ее крестная дочь!
— Ее… — Он нахмурился, не сводя с нее изумленных глаз, потом его лицо исказила гримаса отвращения. — Не лгите мне!
— Я не лгу!
— Конечно, лжете! Вы не можете быть ее крестницей!
— Почему не могу? — надменным голосом спросила она.
— А потому…
— Так почему же? — резко спросила она. — Почему? — с нетерпением добивалась она ответа, когда он хмуро вглядывался ей в лицо. — А?
— Вам слишком много лет!
— Мне много лет? Мне двадцать восемь!
— Ее крестница совсем ребенок! Моя крестная доченька, говорила она, милое дитя…
— Ну да… — смущаясь, пробормотала Франсин. — Она забывала, что я уже взрослая. В сравнении с ней я и была ребенком. Наверное, когда человеку восемьдесят семь, каждый, кто моложе тридцати, кажется ребенком. Как бы то ни было, она все-таки пригласила меня! Я действительно ее крестная дочь!
Он еще долго не сводил с нее хмурых глаз и молчал. Потом вдруг выругался.
— Вот потому-то я и удивлялся.
— Удивлялись?
— Вы казались не такой, какой она всегда описывала вас… описывала Сесил. Меня это запутало.
— Так вы извиняетесь? — ехидно спросила она.
— Что? Нет, — ответил он, все еще хмуря задумчивое лицо. — Но вы говорили…
— Я много чего говорила, — дерзко перебила она. — А теперь будьте любезны открыть дверь…
Он заморгал, снова сосредоточил взгляд на ее лице и недоуменно покачал головой.
— Если вы — не она, совсем не такая, как она, почему мой выпад насчет женатых мужчин вас возмутил?
— Вас это не касается, — отрезала Франсин. — Я хочу выйти отсюда. — Теперь, когда злоба и недоумение в ней затихали, она стала слишком остро ощущать его близость, и, осознав это, обнаружила, что задыхается… Он слишком ее возбуждал, чулан был слишком тесен. И до чего же неприятен ей этот человек!
— Крестница, внучка… — бормотал он себе под нос. — И впрямь. У нее был такой корявый почерк.
— Как вы великодушны, — издевалась она над ним и, сделав глубокий вдох, с сарказмом, на какой только была способна, высокомерно протянула: — Вы не могли бы отложить на время ваши размышления? Мне надо идти. К тому же ваши гости наверняка уже хватились вас.
— Гости? Вряд ли. — Не сводя с нее взгляда, он вдруг улыбнулся настоящей улыбкой, от которой у глаз разбежались морщинки. — Приятно убедиться, что мое чутье не совсем подвело меня.
Силясь не поддаваться обаянию его улыбки, перебирая в уме все обиды, которые он нанес ей за последние сутки, она деланным голосом сказала:
— Вам приятно? Я очень рада. А теперь выпустите меня.
— Меня смущало, — продолжал он, не обращая внимания на ее требование, — что мне приятно целовать женщину, которую, я думал, я презираю. Но теперь, конечно…
Она рассмеялась, не веря своим ушам. В ее смехе угадывался страх. Она воскликнула:
— Вы надеетесь, что я вот так прощу и позабуду? Что все будет как было? Что я позволю вам снова целовать меня только потому, что вам это приятно?
— Конечно. Ведь вам тоже было приятно, разве нет? — негромко спросил он. — Медуза ведь сказала…
— Не важно, что сказала Медуза! — с испугом запротестовала она, когда он сделал к ней шаг. — Только дотроньтесь, я…
— Что?
— Закричу!
— Совсем не оригинально, — протянул он, растягивая рот в улыбке.
— А я и не оригинальничаю.
— Конечно, нет. Вы нервничаете.
— Нисколько! Я просто не желаю вести эту нелепую беседу в каком-то чулане.
— Так где нам продолжить?
— Нигде! — огрызнулась она. Он ее вывел из терпения.
— А большинство женщин, — назидательным тоном произнес он, — на многое пошли бы, только бы вести вот такую беседу со мной в каком-нибудь чулане.
— Я не принадлежу к этому большинству. Вы возмутительно высокого о себе мнения.
— Но это факт — они сами признавались. Жиль, признавались они, было бы невообразимо приятно побеседовать с тобой в чулане.
— Прекратите!
— А все потому, что я очень богат. Я не говорил вам? Конечно, говорил, ведь я думал, что вы Сесил.
— Прекратите паясничать и выпустите меня отсюда!
— Нет. И я вовсе не паясничаю. К тому же я не какой-нибудь Квазимодо, не страшен, как леший. Уверяю вас, это правда — я очень нравлюсь женщинам. Жиль, признаются они, ты такой мужчина, такой… Вот, вы уже улыбаетесь!
— И вовсе нет! — возразила она, и лицо ее вдруг стало серьезным.
— Жаль. Было бы веселее, если бы вы улыбнулись.
— Какое тут веселье. Я хочу выйти отсюда. И бросьте этот дурацкий тон соблазнителя!
— Так я соблазнил вас?
— Нет!
— А жаль. Я старался. Вы и теперь хотите кричать? — спросил он.
— Нет!
— А то я знаю замечательный способ закрыть кому-то рот.
— Еще бы, — огрызнулась она. Упираясь в больно резавшую лопатки полку, она предупреждающе выставила перед собой руки.
— Франсин, — тянул он, будто смакуя звучание этого имени. Легко увернувшись от ее руки, метившей ему в бок, он провел пальцами по ее щеке. — Франсин.
— Перестаньте повторять мое имя! — Она повернула голову и остановила взгляд на ручке метлы.
— Но мне оно нравится.
— А я не хочу, чтобы вы произносили его!
— Конечно, это имя дала вам крестная. Вы-то англичанка.
— Да! Неужели вы воображаете, что я растаю и брошусь к вам в объятия после того, что вы наговорили мне? Вы меня опорочили, вы со мной так обращались!..
— Все потому, что я принял вас за Сесил.
— Да пусть бы вы приняли меня за Клеопатру! Это же было!
— Да, было.
— А Клэр вы забыли? — в отчаянии спросила она.
— Кого? — лениво протянул он.
— Прекратите! Прекратите наконец! Вы в самом деле надеетесь, что я выброшу из головы ваше прежнее обращение со мной? Угодное вам одному? Смотрите на меня зверем, отчитываете, просто оскорбляете…
— Я никогда не смотрю зверем.
— То вы как черт, — не давая себя сбить, продолжала она, — то вдруг становитесь сладеньким.