— Я надеюсь, она не видела это? — Марина переключилась на другую тему со скоростью света. Даже с мизерным опытом общения с детьми, она понимала, что детям подобное видеть не стоит.
— Я тоже на это надеюсь. Постарался заслонить. Нина у двери стояла, а там же шкаф. По идее, при выходе из ванны…
— Однозначно не видела. Фух! — выдохнула Марина. — Не хватало ещё ребёнку травму заработать.
— Не преувеличивай.
— Мне сегодня Настя целый свод правил выдала, что можно, а чего нельзя делать в присутствии детей. Интимную сторону жизни при них лучше никак не освещать в таком возрасте. Да и сам посуди, то одна тётя, то вторая, а тут ещё сверху третья нарисовалась. Зачем оно ребёнку?
Лифт остановился на первом этаже и двери бесшумно разошлись в стороны. Знакомый голос обволакивающими нотками и лёгкой хрипотцой соблазнял красивую девушку — администратора. Марина не знала английский, но сомнений в том, что происходило на ресепшене, не было.
Александр нажал кнопку закрытия дверей и номер их этажа.
— Что и требовалось доказать, — кивнула девушка.
— Они с Ниной стоят друг друга.
— Однозначно.
Лифт неторопливо скользил наверх, словно давая возможность всё обдумать до возвращения в номер, уютный и домашний, и не нести туда негатив. Марина, прижавшись к любимому мужчине посильнее, вспоминала свою наивность при общении с Сергеем, доверчивость, свою и Настину, в отношении Жени. То, что подруга осталась одна наедине со своим горем, тревожило девушку, она каждую свободную минуточку старалась писать, отправлять фотографии, но знала — этого недостаточно. Впервые за пять лет Новый год они праздновали по отдельности. Настя вышла на связь лишь второго января, но ничего не писала о последних трёх днях, хоть, вроде бы, и была в хорошем настроении.
Глава 20
Рано утром тридцать первого декабря Настя лежала пластом в кровати и бездумно смотрела в потолок. Слёзы давно высохли, но на душе всё ещё было гадко. Несправедливость жизни обрушилась со всей силой и буквально расплющила не ожидавшую такого поворота событий девушку. Яркая, солнечная, позитивная Настя чувствовала себя старой, опустошённой развалиной, в которой не осталось ровным счётом ничего хорошего. Лишь тупая боль в сердце и мерзкое, скользкое ощущение предательства.
Ещё недавно она рассказала всё Маришке, что называется: излила горе, не оставила в душе ничего тёмного. И даже не сомневалась — в истории с Женей поставлена жирная точка. Раз и навсегда. Пережила, переболела, отмучилась.
Но нет. Судьба решила добить не до конца оправившуюся девушку и преподнесла неприятный сюрприз — любовь Жени.
Он пришёл накануне вечером. С цветами, подарками. И извинениями. Настя готова была убить его за одно лишь напоминание о себе, но он явился весь собственной персоной на пороге её дома. Она не ждала его, но, увидев, на долю секунды обрадовалась. И тут же вспомнила всё. И накатилась волна гнева, ярости, разочарования. И глаза наполнились слезами.
Настя захлопнула дверь, да с такой силой, что маленькие фарфоровые статуэтки кошечек, которых мама собирала годами, задрожали в серванте, царапая стекло полок с неприятным скрежетом.
— Да когда ж вы разобьётесь, драные кошки! — в сердцах выплюнула разъярённая и расстроенная девушка.
Фигурки ей нравились, но сейчас ей нужно было спустить пар и ничего другого под рукой не оказалось. Орать на Женю не хотелось. И видеть его — тоже. Но пришлось. Он снова позвонил.
Не желая привлекать внимание брата, отдыхавшего после работы, она нацепила первые попавшиеся тапки и выскочила в подъезд, не озаботившись верхней одеждой, и сходу налетела на парня:
— Что ты здесь делаешь, идиот? Вали отсюда! Хватит названивать!
Она говорила что — то ещё, да только слова не отложились в памяти, а вот вид парня запечатлелся отчётливо. Он казался несчастным, смущённым, даже каким — то… потерянным? Настя замерла, когда пришло это слово. Действительно, он казался именно потерянным. Уязвимым. Неуверенным в себе.
И она дала возможность оправдаться. Сил на то, чтобы держать себя холодно и неприступно не было и Настя прижалась к холодной стене, чуть запрокинула голову, закусила дрожащую губу. Всё внимание её было отдано тускло светящей подъездной лампочке, так как на парня она смотреть просто боялась.
Боялась, что не выдержит и простит. Что бросится с поцелуями. Что не хватит самолюбия и гордости.
А он говорил. Разливался соловьём. Сперва речь его была рваной, неуверенной, но потом, когда Настя зашмыгала носом, задышала прерывисто, уверился в её чувствах и своей неотразимости, успокоился, стал говорить красиво и гладко.
Постепенно ситуация стала обретать чёткость: он действительно хотел соблазнить её, чтобы отомстить Марине. И у него получилось! Но радости Жене эта победа не принесла. Он понял, что полюбил. Глубоко, по — настоящему. Да только осознание пришло слишком поздно. И сейчас, в холодном грязном подъезде, он пытался спасти своё счастье, вернуть любимую, вымолить прощение.
Настя едва дышала. Ощущение, что он режет её без ножа, не покидало. Каждое слово, каждый жест, даже звук его голоса, его дыхания — всё убивало её. Медленно, но уверенно.
Одна её часть, влюблённая и романтичная, жаждала поверить, простить, броситься на шею. Но другая, рациональная и подозрительная, требовала мести. И Настя разрывалась на части, страдала, сходила с ума от бесконечно меняющегося калейдоскопа ощущений — от боли и горя до экстатического восторга, от безумного отчаяния до одухотворённой радости. Ведь он любил её! А она… кажется, это давно стало очевидным — она любила его. Любила. Но не могла простить.
Когда решение окончательно оформилось, в голове стало звонко, а на душе — пусто и холодно, как и в том месте, где они находились. И так же грязно. Настя оттолкнулась от стены, подошла к двери, взялась за ручку, сказала неожиданно спокойно:
— Нет, Женя. Ты поставил точку в наших отношениях. Некрасивую, омерзительную. Не жди прощения. Никаких «нас» не существует. Я никогда не прощу тебя, никогда. Просто потому, что я не хочу тебя прощать. Ты этого не достоин. И меня не достоин. Больше не звони и тем более не приходи. Ты здесь нежеланный гость. С наступающим! Желаю тебе в Новом году из козла превратиться в человека, почитай сказки, там всё написано. Прощай.
Он всё — таки позвонил и постучал. Сразу, как только она закрыла за собой дверь. Заинтригованный одновременным хлопаньем, стуком и звоном, из кухни выглянул Борька. Он был в майке и спортивных шортах, босиком и с бутербродом в руках и Настя, увидев привычную до боли картину, всхлипнула, посмотрела беспомощно. Он всё понял без слов. Её брат. Её герой.
И пусть он часто вёл себя как осёл, упрямый и непримиримый, сейчас он сделал то, чего ей хотелось больше всего на свете — навалял по первое число козлу за дверью.
Настя не плакала, не кричала. Она даже не пошла смотреть на мужские разборки, только надеялась, что Боря со злости не зашибёт Женю насмерть. Зачем брату судимость? Правильно, незачем.
В странном апатичном состоянии девушка пошла в сторону кухни, подняла оброненный и надкушенный бутерброд брата, положила на стол. Также машинально налила себе чай, добавила пять ложек сахара вместо одной, выпила, не почувствовав сладости. Она вообще ничего не чувствовала. Мозг словно отключился, не справившись с нагрузкой, и сейчас переустанавливал систему, подгружал драйвера.
Вернулся брат, молча взлохматил её волосы, прижал на секунду, чмокнул в лоб. Как и всякий мужчина он опасался женских слёз и истерик, но амёбообразное состояние сестры доверия внушало ещё меньше и он, закатив глаза к потолку и тяжко вздохнув, полез за коньяком. Разговора не избежать.
— И правильно сделала, систер, — абсолютно трезвый Боря не удержался от похвалы. Он был уверен, что все девчонки, начитавшись ванильных романов, от фразы «я люблю тебя» полностью теряют соображалку и здравый смысл. — Вся в меня! Я тобой горжусь, ты умница.
Настя осоловелыми и заплаканными глазами посмотрела на брата. Он редко говорил в принципе, а уж такие приятные слова — так вообще! Она на самом деле думала, что он придушит её, когда узнает обо всём, он ведь так опекал её, отгонял парней. Даже как — то жаловалась Маришке, что уж кому — кому, а ей точно придётся выходить замуж, как в старые добрые времена, невинной и нецелованной. Целоваться — то она, конечно, целовалась, но для красного словца не грех и преувеличить.
— Спасибо! Я так боялась тебе говорить, — призналась Настя.
— Ну, я не в восторге, конечно. Сама знаешь, я пытался тебя уберечь от таких козлов, как мог. Но тут, видимо, судьба. Влюбишься в следующий раз — сразу ко мне на смотрины, поняла?
— Угу. Только я не влюблюсь больше. Никогда не влюблюсь! Ну его!
— Да, да, конечно. Настюх, Конца Света не случилось, не ты первая, не ты последняя. Поплачь ночку — другую, схавай шоколадку, чё там вам ещё надо? А, мороженка, вроде! Хочешь, схожу куплю?
— Не, не надо, спасибочки. Борь, ты — самый лучший на свете брат. Я тебя очень люблю. Но носки тебе штопать всё равно не буду, и не мечтай. Купи, наконец, себе их пять десятков одинаковых и прекрати меня тиранить! — Настя незаметно для себя переключилась на другую тему и Боря, который терпеть не мог женского произвола и непокорности, едва сдержался. Расстраивать сестру сильнее, чем это сделал тот сморчок из — за двери, ему не хотелось, и он молча кивал. Ремонт ремонтом, но экономия и скупердяйство — разные вещи, пожалуй, действительно стоит прикупить носков побольше, решил парень под конец прочувствованного монолога сестры.
Оклемавшаяся Настя спокойно приготовила ужин, спокойно поела и так же спокойно ушла к себе в спальню, где её выдержка и закончилась. Она всю ночь прокручивала сцены из кафе, кино, квартиры, машины, вспоминала, что и как Женька говорил, как обнимал, целовал. По всему выходило, что он уже тогда любил её. Вполне возможно, что даже с первого взгляда полюбил, но не хотел признавать.