Настя отключилась, когда за окном уже стало светать. Наступал новый день. День отъезда.
Глава 29
Настя лежала пластом на верхней полке в плацкарте и смотрела в окно. Поля, поля, поля. Бесконечные, словно где–то там, вдалеке, край земли. Красивый, но однообразный пейзаж быстро наскучил и не отвлекал от вялотекущих мыслей, что, в принципе, было ей даже на руку.
Низ живота неприятно тянуло, лишний раз напоминая о ещё одной причине для расстройства, и Настя периодически закрывала глаза, чтобы не дать слезам прорваться наружу.
Девушка бросила взгляд на спящего на боковом месте Димку и улыбнулась с умилением. Крупный парень весь вечер мостился и так и сяк на полке, кряхтя и жалуясь, но сейчас спал как младенец–ангелочек из мультиков, подложив руки под щёку.
Он заметил её состояние сразу, но так и не сказал ни слова — понял, пока не стоит беспокоить. Зато полностью взял на себя опеку над мелкими бандитами, а по совместительству и братьями–близнецами свей ненаглядной. Те же, очарованные и его обаянием, и недосягаемой пока взрослостью и опытностью, засыпали доброжелательного и дружелюбного парня миллионом вопросов, по своей привычке говоря одновременно и почти в такт. Почти, но не всегда. Настя к такой манере давно привыкла, ровно как и все домашние, а вот Диме пришлось приноровиться.
«Он идеальный. И был бы отличным отцом, — вздыхала про себя Настя и прижимала ладонь к животу. — Но, может быть, раз не вышло, то и не надо торопиться? А вдруг у нас какие–то проблемы с этим, и будем мы, как мамина коллега, больше десяти лет по врачам мотаться? Блин, что решить–то?»
Всю дорогу она мучилась и страдала, обзывала себя эгоисткой, раз думает о своих личных проблемах больше, чем о семейных.
Да только об отце она и говорить не хотела! Не могла простить! Не хотела! Но мысли возвращались, беспощадные в своей неотвратимости и настойчивости. Желчно–горькие, тяжёлые, навязчивые.
«Нетушки! Об этом я подумаю, когда вернусь домой. Сейчас я с Димой, и надо как–то дистанцироваться и не портить ему отдых и знакомство с дедулей и бабулей!» — дала себе установку Настя. И честно пыталась следовать ей. Не всегда выходило, но она пыталась.
— Чего не спишь? — донёсся тихий голос любимого.
Настя снова отвернулась от окна и снова не удержалась от улыбки. Димка. Её любимый мужчина. Её счастье. Её солнце.
— Потом расскажу, ладно? — почти беззвучно ответила она, но он словно прочитал по губам, кивнул.
— Идём умываться? — парень кивнул в сторону санитарной клетушки, и настала очередь Насти кивать.
Стараясь не разбудить близнецов и остальных пассажиров, парочка тихонько прокралась в конец вагона. И Димка попытался прорваться вместе со своей ненаглядной в малюсенький туалет.
— Ну уж нет, дорогой. — Настя выставила перед собой палец, как учитель, вынужденный объяснять прописные истины нерадивому школяру. — Там грязно и ни капельки не романтично, а ещё мало места. И я уже не говорю о глубоко интимных, чисто женских моментах. — Она выразительно посмотрела на него. — В общем, подожди здесь, я первая.
Дима только сощурил глаза и выгнул бровь, как бы говоря: «Я тебе это припомню», но сделал шаг назад и поднял руки, уважая желание своей дамы. Ему безумно хотелось коснуться её, прижаться покрепче, не отпускать, ведь он и так уже столько дней почти не имел возможности побыть рядом. Но и не признать её правоту тоже не мог. Он снова погорячился, поддался чувствам, не подумав. Близость Насти совершенно лишала здравого смысла, и такая реакция, не особо присущая ему ранее, то раздражала, то забавляла.
— Не уходи, я быстро. Надо поговорить, — коротко сообщил Дима, когда умытая и порозовевшая (как он подумал, от наверняка неприличных мыслей) Настя выпорхнула в квадратный предбанник–тамбур.
— Ладушки, — беззаботно ответила она.
Только вот когда он вышел, Настя стояла с идеально прямой спиной и смотрела в окно. Нервничала.
— Чего ты такая последние дни? — спросил Дима, обнимая за тонкую талию, привычно укладывая большую горячую ладонь на животик. — Извини, что сейчас спрашиваю, но я не знаю, как там у твоих всё устроено, мало ли, вдруг толком не будет времени пообщаться наедине. — Ладонь ещё раз огладила немного округлившийся живот и Настя почувствовала, как замер парень, затаил дыхание на пару секунд. Но вывод сделал верный. — Ты не беременна, да? Наоборот, да?
— Угу, — едва слышно выдохнула Настя и вся сжалась. Её тут же обняли ещё нежнее, ещё бережнее, поцеловали в шею, плечико, чисто кошачьим жестом потёрлись лохматой головой о её щёку.
— Ты из–за этого так расстроилась или есть что–то ещё? Я ведь тебе говорил, что мы могли попасть в безопасные дни, ничего страшного не случилось, попробуем ещё, и ещё, и ещё… — жарко шептал он в порозовевшее ушко. — Я тебя люблю, котёночек, очень сильно люблю.
— Я… — Настя обернулась в кольце его рук и подняла глаза на коварного искусителя. Он смотрел таким взглядом, что все мысли разом вылетели из головы напрочь, осталось лишь желание. Не такое, как всегда, с примесью солнца и весеннего тепла, а тёмное, страстное, будто концентрированное. Квинтэссенция страсти, обладания, власти.
Настя и не думала, что способна на такие глубокие чувства. Собственнические. Непримиримые. Бушующие. Но сейчас, после предательства отца, неподдельных боли и отчаяния матери, после собственных переживаний и страхов, она словно родилась заново. Для любви. Для счастья. Для него, Димы.
И пусть это случилось в неромантичном месте, в неподходящее время, и наверняка за ними подглядывали через стеклянное окно проснувшиеся пассажиры. Ей было наплевать. Она была просто счастлива. Она любила и её любили. Он, её мужчина.
Огромные прозрачные капли стремительно прокатились по щекам и упали на грудь, но Настя этого не почувствовала, это было неважно. Она целовала его со всем безумием и страстью по–настоящему любящей женщины. И обнимала сильно, жадно. И гладила тонкими пальчиками по спине нежно, чтобы через мгновение впиться пальцами, прижимая к себе сильнее.
— Вот это я понимаю «доброе утро», — немного ошарашенно, хоть и довольно, вымолвил Димка, когда они наконец разорвали объятия.
— Дурак, — глядя в пол, отвечала ему Настя. — Я просто тоже тебя люблю. Давай потом поговорим, ладно? Наверняка сейчас все поползут в туалет, а мы здесь мешаем.
— Да и пофиг. Насть, что случилось? Я правильно понял, что…
— Да правильно, правильно, — нетерпеливо перебила девушка. — У нас дома просто звездец. Не хочу рассказывать, так как ударюсь в слёзы, и малые будут переживать, они всегда просекают, если я реву.
— А у нас…
— … всё хорошо, — закончила Настя, в очередной раз перебив любимого. — Идём к мелким.
— Иван Иванович и Полина Семёновна, Иван Иванович и Полина Семёновна, — бормотал под нос Димка, стоя с чемоданами и сумками в тамбуре.
Близнецам, как обычно вовремя, захотелось в туалет, и они с Настей удалились, оставив парня одного. И не появлялись, хотя проводник десять раз предупредил, что остановка чисто символическая и выскакивать на перрон надо ну очень оперативно.
Поезд уже тормозил, а хулиганьё так и не появлялось, и Дима начинал всерьёз нервничать. Выгружаться ему без них, не выгружаться — было совершенно не ясно. А если они не успеют выйти? А вдруг у них с собой нет денег и они не смогут вернуться, если проедут? Можно ли бросить эти чёртовы чемоданы и запрыгнуть в вагон на ходу при необходимости? И можно ли вообще их бросать, или там не одежда, а стекло и какая–нибудь мелкая техника?
— А ну бегом! — донёсся сквозь перестук колёс голос Насти, и он облегчённо выдохнул. Успели!
Проводник уверенными привычными движениями за доли секунды открыл двери, выпустил ребят и даже помог с багажом. Коротюсенький перрон оказался совсем в другом месте, и компании пришлось выгружаться прямо на сырую землю, поэтому помощь оказалась не лишней.
— С приехалом! — с непривычным Диме акцентом поприветствовал их мощный, статный мужчина.
— Деда! — в два голоса заорали мальчишки и через секунду уже сидели у того на руках.
— Дедуля! — не менее звонко крикнула Настя и тоже не стала чинно стоять и дожидаться — подбежала к дедушке, обняла прямо вместе с повисшими на нём братьями.
— Здравствуйте. — Дима вытянулся по струнке смирно. Отчего–то шуточка «можете не переживать, я сверху прыгать не буду» застряла где–то в горле, а имя дедушки вылетело из головы, будто он его и не знал. Да и не казался этот высокий, крупный мужчина дедушкой, уж больно молодо выглядел.
— Ишь, как замер–то! Правильно! — раскатисто заявил Иван Иванович. — Поглядим сперва на тебя, а то, может, и не придёшься ко двору.
Мужчина заломил бровь, и Дима понял, что его откровенно подкалывают. Только вот отмереть пока не получалось. Не думал, не гадал он, что знакомиться с роднёй любимой девушки в статусе не просто друга, а уже парня, даже жениха — такое нервнозатратное дело. И оказался не готов. Абсолютно не готов.
— Дедушка, ну чего ты так? — попеняла ласковым голосом Настя.
— А ты, красавица, в мужские разговоры не лезь, уж будь добра, — посмотрел на внучку из–под тёмных с явной проседью бровей дед. — Мы сами разберёмся.
Фраза «Этого я и боюсь» буквально повисла в воздухе. Настя только посмотрела на дедулю предупреждающе, защищая своего мужчину и свой выбор, но вслух спорить не стала. Может, и есть смысл, чтобы они поговорили по–мужски. Кто его там знает, что это значит, в конце концов?
Близнецы, никого не дожидаясь, умчались по тропинке к бабушке, Иван Иванович шёл молча, что–то обдумывая, а не болтая с внучкой, как это обычно бывало, и Настя с Димой смогли наконец отдохнуть от шума, который в больших количествах производили два мальчугана уже почти восьми лет.
Запах травы, полевых цветов и речной тины, ярко палящее солнце, щебет птиц, стрекотание сверчков и, вполне возможно, ещё каких–то незнакомых насекомых настраивали на благодушный лад настолько, что Дима смог немного расслабиться. Несколько минут перерыва до знакомства с бабулей своей ненаглядной.