— Ну, если честно, то вот прямо чтобы жить в такой глуши — да, впервые. Мы, конечно, ездили с друзьями отдыхать, но как–то всё больше на базы отдыха. А если и в деревню, то на день–другой, без экстремальщины. Хотя как без неё? Вечно драки какие–то с местными. Странно, что здесь никто не наезжает.
— Шутишь? Боря на местных отрабатывал все приёмчики, что им в секции самбо давали! Потом ещё меня натаскал. Мы в авторитете, если что. — Настя разве что «Йо» не сказала, такой крутой вид сделала, важничая. — А у тебя бабушки–дедушки в городе живут? — любопытствовала она ещё через пять минут пути.
Они уже шли по широкой лесной тропе. Кругом стрекотали насекомые, шелестела трава, шумела листва, вдали раздавался шум воды. Характерный речной запах смешивался с запахом листвы и цветов, и хотелось вдыхать его бесконечно.
— Ага. У меня только по папиной линии бабушка, по маминой уже никого нет давно. Я и не видел никогда, — признался Димка и ощутимо погрустнел. — А бабушка у меня, э, специфическая, если можно так сказать. И с мамой они не ладят.
— Ясно. Ну, мои, если что, уже тебя в семью приняли, так что можешь считать, что у тебя есть ещё бабушка и дедушка по моей линии. — Настя взяла любимого под руку, придвинулась к нему на секундочку вплотную, чмокнула в плечо.
— Спасибо, котёночек. Я себя где–то так и чувствую, если честно. Они у тебя невероятные!
— У нас. Уже у нас, — поправила Настя и тут же переключилась, не желая, чтобы Димка почувствовал неловкость: — Так, вон первая полянка. Я в прошлом году два раза на неё бегала, столько земляники было! Хотя здесь всегда так. Идём скорее! Я уже чувствую её запах! Боже, как пахнет–то, а!
Полянка казалась сказочной. Стоило присесть на корточки, и огромные красные ягоды, словно дразнясь, выглядывали из–под изумрудных листочков и снова прятались. Дима даже не сразу сообразил, что столь необычный эффект — результат его тяжёлого дыхания. Вдох — он чуть приподнимается и земляника исчезает под прикрытием зелени, выдох — красные капельки снова в зоне видимости.
Настя уже вовсю лопала землянику. Плоские корзиночки из бересты валялись в стороне, позабытые и ненужные.
— Ням–ням–ням, — приговаривала она, качая головой и причмокивая от удовольствия.
Дима вспомнил наставления Полины Семёновны — сперва есть, потом собирать, иначе ягода слежится и потечёт. И последовал примеру любимой девушки.
— Ом–ном–ном, — присоединился второй довольный чавкающий голос к первому.
— Здесь всё лето ягода разная, не только земляника, — принялась рассказывать Настя. — Можно будет брать отпуск и хотя бы на неделю приезжать. Лучше, когда голубика поспеет, землянику у нас можно пособирать, хоть и не такую крупную, конечно.
— Ты выглядишь как вампирёнок, — рассмеялся Димка, когда оторвал взгляд от ягоды и посмотрел на свою красавицу. — Иди сюда, вытру.
— Ой, измазалась? — всполошилась Настя и принялась утираться манжетой специальной рубашки с длинными рукавами на резинках.
Помочь даме сердца — святая обязанность настоящего мужчины, решил Дима и пошёл на выручку. Он совершенно не планировал её целовать или уж тем более соблазнять. Оно само.
По крайней мере, так он оправдывался потом перед отчитывающей его Настей.
Свежий запах травы, сладкий и пряный — земляники, не так будоражили, как неповторимый, родной и любимый аромат Насти. Он лишь коснулся её в естественной попытке стереть алый липкий сок с губ. Коснулся — и пропал.
Наваждение, безумное наваждение захватило его, затянуло в омут страсти. И не было кругом ни леса, ни реки, ни назойливо жужжащих доселе комаров. Была лишь она. Его Настя. Её сладкие податливые губы. Её нежные руки, бережно ласкающие его. Её покорное, манящее тело.
Она отдавала ему всю себя, позволяя чуть больше, чем обычно. Открываясь полностью. Не только телом, но душой. И не было в этом ничего наносного, показушного. Только бесконечное доверие, преданность, любовь.
Прохладная трава ласково щекотала обнажённые тела, тёплый летний ветерок укутывал невесомым одеялом, утреннее солнце деликатно скрылось за невесомым белым, пушистым облачком. Будто сама природа благословляла их союз.
— Есть что–то дикарское в любви на природе, — глядя в ясное голубое небо, сказал Дима.
Они лежали в траве, тесно прижавшись друг к другу, и балдели. Парень жевал соломинку и едва не мурлыкал от счастья. На душе царили мир и покой. И в кои–то веки Настя не выговаривала, какой он бессовестный соблазнитель почти невинных дев, а лежала расслабленно, тоже наслаждаясь происходящим.
— Ага, — согласилась девушка. — Место волшебное. Я себя чувствую ужасно энергичной. И почему–то снова хочу тебя.
Дима приподнял голову, чтобы заглянуть в счастливые зелёные глаза своей лесной ведьмы.
— Серьёзно? — он даже не пытался скрыть удивление, оно заглавными буквами было написано у него на лице.
Настя агакнула и единым движением, плавным и в то же время стремительным, перетекла в сидячее положение, удобно устроившись на мужских бёдрах. Немного поёрзала, запрокинула голову, изогнулась призывно, посмотрела бесстыдно, жарко. Одна её рука скользнула на его грудь, бережно погладила, шаловливо царапнула ноготком. Вторая — распустила волосы, отбросив резинку в сторону, не заботясь о её сохранности, разлохматила тёмную шевелюру так, что локоны укрыли плечи и немного скрыли грудь.
Дима заворожено разглядывал новую Настю — раскованную, страстную, неожиданно властную.
— Амазонка, — только и успел вымолвить он, прежде, чем рот его заткнули поцелуем. Горячим и дерзким. Восхитительно диким. Неистовым.
Эмоции били через край, Настя стонала и кричала, не сдерживая себя, полностью отдавшись первобытным инстинктам и опьяняющему ощущению свободы. Ей можно было всё. Абсолютно всё. Здесь. С ним. Только с ним.
— Ты великолепна, просто великолепна, — севшим голосом произнёс Дима, когда страсти поутихли. — Если бы уже не любил тебя до потери пульса, сейчас ты точно свела бы меня с ума окончательно, ведьмочка моя.
Настя ощущала странное единение с миром, с собой, с мужчиной, который сейчас признавался ей в любви. Во всём произошедшем чувствовалась какая–то правильность. Будто так и должно быть. Он, она, окружающий мир, естественный и прекрасный.
Взгляд рассеяно скользил по траве, местами примятой, по мелким цветочкам разных оттенков голубого и жёлтого, по стволам деревьев…
— Дима, клещи! — всполошилась Настя, перебивая парня и подскакивая. — Срочно! Срочно давай смотреться! Они не сразу кусают обычно, но мы же голые!
— Да ты что! Серьёзно? Не может быть! — Димка привстал на локте и любовался обнажённой язычницей.
— Не паясничай. Посмотри, пожалуйста, на мою спину.
— А на жопку можно? Спина у тебя, конечно, тоже красивая, но…
— Дима! — Настя сердито топнула босой ножкой.
Осмотревшись и перетряхнув вещи, молодые люди оделись и приступили к тому, за чем, собственно, они пришли в лес — к землянике. Крупные сочные ягоды одна за другой отправлялись в корзинки, а парочка болтала обо всём на свете.
— Кстати, я вот что тут подумал сейчас, — очнулся Дима. — Нас, похоже, бабуля твоя специально вдвоём в лес отправила.
— Почему ты так подумал? — Настя выгнула бровь один–в–один, как это делал он.
— А потому, что с нами близнецов не отправили.
— Слушай, а ведь точно! Нас всегда всей бандой отправляли за ягодой, а здесь… Ну, бабуля! Сводница, — недоверчиво рассмеялась Настя. Она всё ещё не могла свыкнуться с мыслью, что родные уважают и принимают её право на личную жизнь.
— Я и раньше счастливый был, а теперь в два раза счастливей стану! — заявил Димка голосом Кота Матроскина. — Они у тебя охренительные. Вот правда.
Настя и не спорила. Она вообще не ожидала такого понимания и поддержки от старших родственников. А здесь всё складывалось на диво удачно, словно в противовес тому, что творилось дома.
Даже дедуля, строгий и немного тираничный, и тот полюбил Димку. В комплиментах дед, конечно, не рассыпался, да и вообще об этом не говорил, но по его поведению, по некоторым фразочкам Настя сама сообразила, что к чему.
Дима, между тем, делился сокровенным:
— Что Полина Семёновна, что Иван Иваныч — это просто мечта, а не бабушка с дедушкой. Моя золотая мечта. У меня бабушка одна, я тебе уже говорил. Её зовут Елизавета Дмитриевна. И характер у неё… Знаешь, она мне очень напоминает жену старика из Золотой рыбки. Ей сложно угодить. — Он отставил наполненную корзину в сторону и взял другую.
Со стороны казалось, будто он тянет время, подбирая слова, и это на самом деле было так. Когда Дима продолжил сбор ягоды и рассказ, Настя едва не прослезилась.
— Я пытался, честно пытался… Только это бесполезно. А мама всё таскала и таскала меня к ней. Не по своей воле, не подумай, что у меня ма — какой–то изверг. Просто если она меня не привозила, бабушка выносила мозг папе. Чего там только не было! Потом мама психанула, разругалась с ней вдрызг и, ты знаешь, это, конечно, нехорошо, но мы зажили куда спокойнее. Даже отец признал. Бабушка дуется до сих пор, но в наши дела больше не лезет. А я… — Он медленно выдохнул, успокаиваясь. — Короче, я к ней ни ногой. Не могу. Как вспомню, что она про ма говорила, как её унижала! Зла не хватает.
Настя сидела с круглыми глазами, даже землянику собирать прекратила. Ей всегда казалось, что у Димки — добродушного, весёлого, открытого Димки, — отличная семья и никаких скелетов в шкафу. Когда она впервые побывала в доме его родителей, только убедилась в своём предположении. И сейчас она просто обалдела. Это казалось просто невероятным.
С каждым днём Дима открывался всё больше. Он давно перестал казаться ей легкомысленным, но именно сейчас она поняла, как глубоко он чувствует, как сильно переживает.
Его голос не дрожал, руки тоже действовали чётко, не выдавая внутреннего волнения, но она видела, чувствовала, ощущала каждой клеточкой тела — ему больно.
— Дим, — Настя стала на колени рядом с сидевшим на корточках парнем и обняла, — мне кажется, ты не совсем прав. Она ведь тебе тоже родная и по–своему наверняка тебя любит, просто не умеет выразить. Её не научили. Они жили в тяжёлое время. Ты, наверное, даже лучше меня знаешь, как там после войны всё было. Я стараюсь не читать и не смотреть об этом, мне ужасно не по себе становится. А они там жили. Это же ужас! — Она немного отстранилась, ровно настолько, чтоб