— Вот как ты это делаешь? Я ведь тебе показала один раз! — возмутилась она. — Нет в мире справедливости.
— Ты про блины? Ой, дочь, да чего тут делать? Хоп–хоп и всё. Я попробовала, у меня с первого раза получилось, как ты тогда показала. Потом попробовала, как в тв–шоу, чтобы прямо до потолка. Оказалось, что не сложно, и готовить так весело, мне нравится. Буду теперь всегда так делать, малышарики точно будут в восторге. — Лариса Ивановна достала две тарелки и положила верхние, ещё горячие, блинчики, отнесла на стол. — Расскажи лучше, как приняли Димку твоего.
— Ой, ма, — Настя широко зевнула и поползла в сторону холодильника за сметаной. Хлопнула дверцей, вернулась за стол и только после этого продолжила: — ты ж бабуле звонила по сто раз, сама знаешь.
— Ну, мне интересно, как ты всё восприняла. — Мама хлопотала по кухне, убирая небольшой бардак и сразу подмывая посуду, что снова заставило Настю удивлённо покоситься. Обычно она так делала, а вот мама любила бросить всё как есть. По крайней мере, в последнее время.
— Да нормально приняли, как–то сразу, мне показалось. Дедуля даже не проверял на вшивость, ба ему выговаривала на ночь глядя, мы слышали и ржали. Она–то рассчитывала на развлечение.
Настя говорила медленно, следя за тем, как мама разливает чай, кладёт ей сахар, мешает. Эта забота, такая желанная и уже непривычная, трогала до слёз. Девушке казалось — а быть может, и не казалось! Отчаянно хотелось верить, что не казалось! — что вернулась та, прежняя мама, добрая и ласковая, готовая обнять их всех, защитить, утешить.
— Зайчик, ты чего? — спросила Лариса Ивановна.
Тем самым голосом. Так она говорила, когда встречала её из школы, зарёванную из–за двойки. Так спрашивала, если чувствовала, что случилось что–то непременно важное и ужасно страшное, и это «что–то» требовало разбора на винтики, а дочь — утешения и объятий.
И Настя не выдержала, разрыдалась. Всё было так хорошо! Так по–домашнему, по–прежнему. Будто и не было тех месяцев, когда она обходила маму стороной, пряталась в спальне, сбегала к Маришке с ночёвкой под разными предлогами, лишь бы не находиться здесь, с ней. Когда она шла пешком в дальний магазин, просто чтобы подольше не идти домой. Когда сидела в библиотеке до закрытия или забирала близнецов и сбегала, натуральным образом сбегала от ужасной атмосферы, воцарившейся в их доме.
На вопрос матери ответить Настя не могла. Да и не требовала та ответа — сама поняла, обняла бережно, крепко, прижала к себе дочь.
В крохотной кухне весело болтал диктор радио из приёмника, пахло кофе, ванилином, блинами и рыдали две женщины. И обе они были счастливы. Каждая по–своему и в то же время одинаково. И как прежде они болтали обо всём на свете, делились секретами. Как прежде подшучивали и подначивали. Как прежде ехидничали и вредничали. Но слёз уже не было. Лишь доброе, светлое чувство любви, тёплое и всепроникающее, воодушевляющее.
Когда Дима не выдержал тишины и написал любимой, спрашивая, как прошла встреча с матерью, та вместо ответа просто прибежала к нему домой. Радостная, воздушная, безумно счастливая. И сама бросилась на шею, зацеловала в щёки, нос, лоб, шею. Да куда пришлось!
— Идём к нам! — Настя потянула его за руку в сторону двери и Димка напрягся. После столь бурного проявления чувств он как–то не планировал знакомство с будущей тёщей, а вот соблазнить красавицу–невесту — очень даже. — Сейчас самое удобное время. Идём!
— Я так понимаю, сопротивление бесполезно? — осознал парень очевидное и нервно хохотнул.
— Ага! — задорно подтвердила Настя и подтолкнула уже в спину любимого, застывшего посреди коридора памятником самому себе. — Топай–топай. Она в офигенном настроении, лучшего времени и не придумаешь.
— Боже, как страшно! — выдохнул Димка, но шаг за порог сделал. — Подожди, а цветы, подарки? Надо ведь по–человечески всё делать.
— Нетушки! Мы идём прямо сейчас! — безапелляционным тоном заявила Настя и потащила любимого вниз по лестнице. — Дим, да не парься ты. Мама в настроении. Самое страшное, что могло произойти — это если бы Борьке ты не понравился, а вы с ним закорефанились так, что я до сих пор… Кстати! А ну–ка расскажи, как вы с ним так нашли общий язык.
Настя остановилась прямо на середине лестницы и посмотрела с прищуром, даже руку в бок упёрла, показывая всю свою решимость стоять в данном вопросе до конца. Уже сколько раз он переводил стрелки, не сосчитать.
— Ой, Насть, давай в другой раз, ладушки? Или хотя бы после разговора с мамой, — предложил Дима, но она была непреклонна. Что–то в его тоне показалось ей жутко подозрительным, и от этого желание узнать правду лишь усилилось.
— Только не злись, ладно? — то ли спросил, то ли предостерёг Димка, и Настя сразу же насупилась.
— Колись!
Они пошли к лифту, и пока тот, жужжа мотором и поскрипывая канатами, поднимался, Дима начал признание:
— Чёрт, такая дурная ситуация! Если честно, я не хотел тебе вообще об этом рассказывать, но Борис сразу сказал: «Даже не вздумай скрывать, она потом надуется».
— Что–то я уже чувствую некоторую раздутость в теле, — процедила Настя. Заговоры за спиной ей никогда не нравились, а уж когда они касались её семьи — и подавно.
— Насть, там ничего ужасного нет. Просто мы с Борисом побеседовали ещё на первом курсе и…
— Что? — Настя повысила голос, и её «что» разлетелось по подъезду, отражаясь от поверхностей и звеня.
Двери лифта со скрипом разъехались, и Дима легонько подтолкнул свою почти безосновательно разгневанную барышню внутрь. Он не считал, что в чём–то провинился, но реакция Насти, точно предугаданная Борисом, его немного смутила.
— Ну, я тогда хотел с тобой поговорить, ты от меня бегала. Вот я как–то почти набрался смелости подловить тебя у дома. — Дима замолк на секундочку, глядя в сторону, и признался: — А вышло, что подловили меня.
— Боря, — утвердительно сказала Настя, зная своего братца. У того, что называется, была чуйка на её поклонников, вычислял на раз.
— Ага, он. В общем, мне немного досталось, но потом мы поговорили.
Настя думала, что вот сейчас ей выложат всю историю на тарелочке с голубой каёмочкой, но Дима замолчал, а потом перевёл разговор на погоду, начал задавать вопросы о маме. Не тут–то было!
— Так, стоп, стоп, стоп! — Настя забежала чуть вперёд и остановилась посередине тротуара, выставив вперёд ладони. — Давай–ка, милый друг, колись дальше. Что он тебе сказал?
— Ну Настя! — протянул Дима, показывая и интонацией, и кислым выражением лица, и даже позой своё нежелание продолжать неприятный разговор.
— Что Настя? Сказал «а», говори и «б». Мы бы всё равно вернулись к этому разговору рано или поздно. Чего скрывать? Ты ведь знаешь, что такое от девушек утаивать нельзя, иначе они надумают себе невесть что. Так вот: я уже думаю! — Настя говорила откровенно угрожающе, и ему ничего не оставалось, кроме как признаться во всех смертных грехах разом.
— Да там ничего такого не было, не выдумывай даже. Идём на лавочку. Садись — Дождавшись, когда Настя усядется, он сел рядом и рассказал то, в чём не хотелось сознаваться: — Ну, ты знаешь своего брата, поэтому представишь это в ярких красках. К сожалению. Ты ведь помнишь, каким я тогда был…
— Клёвым, — с улыбкой подтвердила Настя и кивнула.
— Дрыщём, — Дима в упор посмотрел на любимую девушку, не давая ей возможности опровергнуть его слова. — Так вот, Борюсик мне непрозрачно намекнул… Хотя, какие намёки с твоим братцем? — Он многозначительно закатил глаза. — Что такая куколка, как ты, не для такого, как я.
— Чего?! — возмутилась «куколка» и даже привстала от ярости.
— Да всё он правильно по сути сказал, Насть. Борис мне объяснил, что таких «девчуль», — Димка сказал это слово, умело пародируя Борю, — надо оберегать, холить и лелеять.
Настя захихикала против воли. Братец довольно долго всех девчонок её возраста называл девчулями. Она об этом давным–давно позабыла, но сейчас Дима напомнил, и её просто разрывало от смеха, столько историй с этими «девчулями» было связано.
— В общем, — продолжал Дима, — мне посоветовали подкачать мышцы, мозги, и скилл «общение с девчулями» [скилл — умение, навык], а потом подходить к нему с серьёзным мужским разговором, а не пытаться всё сделать, как «тупоголовый молокосос».
Все фразы Борьки явно угадывались в этом монологе, и теперь Настя прекрасно понимала, почему он так не хотел рассказывать про этот эпизод. То, что он и через столько лет едва ли не цитировал брата, тоже о многом говорило.
— Подожди, ты ведь мне сказал, что стал романчики читать из–за моей влюблённости в главных героев!
— Ну, скажем так: всё сработало в комплексе. Борис тогда мне основательно мозги промыл, ну и даже кое–чего подсказал. Если ты не знала, он у тебя пользуется популярностью у противоположного пола ещё похлеще, чем я в свои лучшие времена. — Дима говорил это не завистливо, просто констатируя факт, и Настя успокоилась.
— Да знала, конечно. Мы ведь в одном районе живём. Ко мне одно время даже подкатывали его девицы, хотели «подружиться». — Она руками показала кавычки. — И что, получается, ты снова к нему подошёл поговорить, да? Когда это было? После клуба, когда я ночевать у тебя осталась?
— Э, — протянул Димка, раздумывая, признаваться или не стоит. — Нет.
— Так, ну, перед Таиландом — это поздновато. Хм, — задумалась Настя. — Не могу понять, в какой момент. Интересно, интересно.
— Перед Новым годом.
— Когда? — Девушка выпучила глаза. Она просто не могла поверить своим ушам.
— Я тебе звонил тридцатого несколько раз, ты не брала трубку. Ну, я сперва думал, что занята, салаты там режешь или ещё чего, потом начал волноваться. Тридцать первого с утра тебе написал — тишина. Маришка тоже не отвечала, потом, где–то ближе к обеду, ответила, что ты не на связи, и снова пропала. Ну, я чуток психанул и позвонил Боре.
— Он тебе что, сказал про Женю? — заподозрила неладное Настя.