Второе событие, о котором Дима до сих пор вспоминал с заиканием — встреча с бабушкой. Вот уж чего он рад был бы избежать. Но Настя упёрлась как мул: мол, вот сейчас они узнают точно, беременна она или нет, и просто обязаны сообщить бабуле такую важную новость лично.
Вообще Димка заметил, что Настя стала болезненно относиться ко всему, связанному с семьёй, с тех пор как узнала о существовании потенциального отчима. Это стало последней каплей в её личном аду. Как ни пытался он объяснить, что это хорошо, мама будет счастлива, у близнецов появится отец, притом не далёкий где–то там существующий, а реальный, под боком, но Настя всё ещё дулась на мать.
— Я понимаю, что это ужасно по–детски, — говорила она ему плаксиво, сидя дома на диване, — и отец поступил просто отвратительно, но мама… Блин, я не знаю. Это ведь мама! Знаешь, мне почему–то сложно принять мысль, что она может с кем–то спать. Фу! Божечки! Нет, я не могу даже думать об этом!
— Господи, Настя! — Дима не знал, плакать ему или смеяться. — О, я придумал! Позвони бабуле, она тебе быстро мозги вправит.
— Бабуле? — девушка заинтересовано посмотрела на любимого и тут же сварливо запричитала: — Вот ты вечно, как что–то не то, сразу бубнишь: «Позвони бабуле, позвони бабуле», а сам что, не можешь меня утешить?
— Беременных не бьют, беременных не бьют, даже по аппетитной круглой жопке не бьют, — паясничая приговаривал Димка и бежал прятаться от кидающей в него подушки Настьки.
— Я ещё и не беременна, может, — возражала ему девушка и целилась тщательнее.
— Я тебя умоляю! Точно тебе говорю: «Беременна!». Ты ж посмотри, какая вредная да противная стала, — Димка высунулся из–за угла и тут же получил подушкой по голове. — Нет, я тебя точно отшлёпаю, — радостно крикнул он и бросился к вооружённой и очень опасной девушке.
Только бить не стал, конечно. Зацеловал, защекотал, утащил на руки, обнял крепко.
— Настька, ты такая иногда вредная, но люблю тебя ещё сильнее. И, это, давай к врачу сходим, а? Я уже хочу точно знать, — попросил он.
— Ой, да тут осталось–то. Тесты с первого дня задержки показывают, — отпиралась девушка.
Она хотела ребёнка и чувствовала, что он у неё уже есть, но боялась. Боялась, что это лишь игра воображения. Во время небольших перерывов на работе она читала–читала–читала о подобных случаях. И боялась ещё сильнее.
— Ну, чего ты отпираешься, а? Страшно?
— Угу, — призналась Настя.
— Давай бояться вместе, да? — Дима чмокнул трусиху в щёку и ласково погладил по спине. — Котёночек, ну мне ведь нужен убедительный аргумент, чтобы называть тебя бегемотиком. Ну пожалуйста. Давай уже узнаем точно и или расскажем всем на свете, или будем загадочно молчать и хихикать у всех за спиной.
— Лучше молчать, — сказала тогда Настя.
Да только молчать не смогла.
Дима помнил из того дня всё, вплоть до мельчайших деталей.
— Можно, я хотя бы Маришке скажу? — Настя сидела на пассажирском сидении машины. Сообщение с результатом анализа пришло на электронную почту как раз в тот момент, когда они ехали домой из магазина.
— Да ладно, небось уже скинула ей смс, признавайся. — Дима нервно хохотнул и так лукаво посмотрел, что, похоже, ответа и не требовалось — догадался и был уверен в своей правоте.
Они припарковались у обочины, так как эмоции били через край и парень обоснованно опасался попасть в аварию или спровоцировать её. Руки задрожали, кровь ударила в голову, тошнотворный комок — в горло, как только он услышал Настино протяжное «О–о–о». После фразы: «О, анализы готовы. Ничего себе, как быстро» особо гадать не приходилось, что вызвало столь бурную реакцию у девушки.
Страх быстро сменился радостью, только вот состояние пока оставалось слишком нестабильным, чтобы ехать дальше. Надо было немного переждать, смириться с мыслью.
Дима не ожидал, что результат анализов так взволнует. Он ведь был готов. Ему казалось, он готов услышать: «Я беременна», но по факту мысль оглушила, ошеломила, испугала едва ли не до икоты. И лишь затем пришла радость. И осознание. И принятие. Действительно свершилось.
— Нет, не скинула, — упёрлась Настя. — Но сейчас скину.
— Ладно, сделаю вид, что поверил. — Димка подмигнул строптивице. Он спокойно воспринимал женские слабости и относился к ним снисходительно. Лучшая подруга — это святое, а уж настроенная положительно по отношению к нему лучшая подруга — так вообще сокровище. — Но тогда и родителям скажем, и друзьям остальным, а то как–то не очень честно.
Настя замерла на мгновение, оторвалась от телефона, посмотрела неуверенно, но спорить не стала. Как смол чать, когда хочется кричать на весь мир?
— Давай. Я всё равно не смогу утаить. Хотя Маришка пишет, что лучше после трёх месяцев сообщать, когда уже нет рисков первого триместра.
— Каких рисков? — Дима выпучил глаза, не скрывая ужаса, даже не стал комментировать, как Настя «не рассказала» подруге о беременности, что та уже успела советов надавать.
— Она не сказала. Пишет только, что лучше вообще не читать ничего в интернете, так как там страшилки одна хлеще другой, просто ходить к врачу своевременно и радоваться малышам.
— Малышам? — Дима сглотнул. Он ещё не переварил новость о реальности ребёнка, а тут вдобавок ещё и намёк на нескольких детишек сразу.
— Ну, она так написала, — Настя чуть нахмурилась. — Т 9, наверное, исправил. Хотя в нашем случае это действительно могут быть малыши, я же тебе объясняла, что это от женщины зависит, а у нас в роду… Ой, надеюсь, что всё–таки будет один ребёнок, как–то я не готова нянчиться сразу с двумя. Как вспомню этот ужас с близнецами, дурно становится. Один ползёт в одну сторону, другой — в другую. У одного на шоколад аллергия, у второго на цитрусовые. В итоге, как ты понимаешь, в доме ни того, ни другого, только в виде подлежащей наказанию со стороны мамы контрабанды. А всё это ещё так пахнет, хрен спрячешь…
Настя говорила что–то ещё, жаловалась, делилась воспоминаниями, и Дима немного отошёл от нервного потрясения, завёл машину и выдвинулся в сторону дома медленно–медленно, в правом ряду.
В голове его кадр за кадром прокручивался фильм: вот он со страхом протягивает руку, чтобы прикоснуться к малышу, вот Настя хмурится и отдаёт ему сразу два свёртка с голубыми бантами и напутствием «Привыкай». Ему радостно и боязно одновременно, но спорить с женой бесполезно, и он берёт их немного неловко, осторожно, страшась упустить, прижимает крепко к себе.
Вот они подросли и, как озорные черепахи, шустро расползаются в разные стороны. А вот пытаются утащить его гирю, но даже с места сдвинуть её не могут и ревут в два голоса от обиды. Громких голоса. Безумно громких.
А вот они уже играют в пиратов и ломают рундук, который стоял себе спокойно и был целым лет двести. И ему чертовски жаль раритет, но расстроенные мордахи флибустьеров топят суровое мужское сердце в два счёта, словно это льдинка в стакане с горячим чаем. Настя выговаривает ему, что, слава богу, у них не дочь, иначе с таким потакающим во всём отцом она точно выросла бы той ещё принцессой–недотрогой и жуткой эгоисткой. И чуть ли не тут же беременеет дочуркой.
Внутренняя камера смещается, и Дима видит дочь уже взрослой, словно сработало заклинание «О, Джонни, я хочу как в синематографе! Прошу тебя — сделай монтаж» из фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Она темноволосая и сероглазая, безумно красивая копия его самого, но с Настиной мимикой. В этом кадре она с недовольным выражением на лице, так как дядя Боря в очередной раз прогнал её поклонника, дежурящего у подъезда. И ситуация до боли напоминает ту, в которой оказался он сам почти пять лет назад.
Настя усиленно переписывалась с Маришкой, выливая на ту водопад эмоций и страхов, и не видела, как её мужчина украдкой смахнул слезу, но как прочистил горло — услышала и перевела внимание на любимого.
— Нам, наверное, лучше сегодня дома побыть, да? У меня руки до сих пор трясутся, пишу Маришке и постоянно мимо клавиш попадаю. Она ржёт с меня. — Настя тоже хихикнула, но немного натянуто.
— Это вообще без вариантов, — согласился Дима. — Как раз позвоним родителям, обрадуем новостью.
— А они точно обрадуются? — насторожилась Настя. Она не была уверена в их реакции. Одно дело — говорить с ними о гипотетических внуках, которые могут представляться им в очень отдалённой перспективе, и совсем другое — ошарашить вот так, с бухты–барахты.
— Настя, родителям главное, чтобы мы были счастливы. Мы ведь счастливы? — Дима на секунду оторвался от дороги, посмотрел вопросительно, и она кивнула. — Счастливы, — продолжил парень. — А это значит, всё будет хорошо. Короче, не парься!
— Тогда и бабушке твоей скажем сразу, — напомнила Настя о неизбежном и нужном, но таком нежеланном, и Димка, нарочито тяжело вздохнув, согласился.
Воспоминание о встрече с бабушкой выбило его из тёплых, уютных воспоминаний о том дне, когда они узнали о малыше. Он знал, что бабуля будет язвить и пытаться унизить и оскорбить Настю, и заранее настраивался на неприятную встречу. Только вот нельзя к ней было морально подготовиться.
И бабуля не подвела. Чуть ли не с порога открыла рот и выдала тираду о гулящих девках, молодом поколении без царя в голове и прочее, прочее. Настя не успела и пикнуть, как Дима сурово и резко высказал бабушке всё, что думал, не забыв и об отношениях с его матерью.
Настя тогда только и успевала хлопать ресницами и напоминать себе о необходимости поднимать бесконечно падающую челюсть. Таким Диму она ещё не видела. Злым, непримиримым, властным, жестким, даже страшным.
И бабушка поняла. Прониклась. И даже соизволила извиниться. И позвонила через пару дней Насте, и щебетала ласково, обещала сидеть с правнуком и помогать по мере сил.
— Знаешь, — признался тогда Дима любимой, всё ещё ошарашенной после встречи с бабушкой, — мне кажется, я понял, что не так в отношениях мамы и ба. Папино поведение. Если бы он так же, как я сейчас, поставил её на место в своё время, она бы маму грязью не поливала всю жизнь. И, быть может, у меня была бы нормальная бабушка.