– Где тут можно помыть руки? – спросил милиционер. – Полотенце там есть?
– А вы электричкой приехали? – спросил Афонин, чтобы завязать дружескую беседу.
– Это тебя не касается, – ответил милиционер и заперся в ванной.
Затем он побаловался чайком, съел банку консервов и полбуханки хлеба, почитал газету и спросил:
– Слушай, а где тут прилечь можно? Ну, отдохнуть? Ночь ни хрена не спал.
– Бессонница?
– Это тебе знать не положено, – строго ответил опер. – Хотя чего уж тут… Одна баба шустрая попалась. Заснуть не дала.
Афонин показал на единственную в доме кровать, застеленную свежим бельем и солдатским одеялом. Мешков положил под подушку заряженный пистолет, отвернулся к стене и захрапел. Кажется, от такой охраны толку немного. Когда задребезжали стекла, Афонин подсел к окну и от скуки стал считать вагоны товарного состава, проходившего по железной дороге. Получилось восемьдесят шесть. Звонок мобильного телефона заставил вздрогнуть.
– Привет, страдалец, – голос Девяткина источал оптимизм. – Мы с Сычом к обеду подъедем. Тебе надо взглянуть на новые фотографии. На людей, которые в тюрьмах не сидели, но стоят у нас на учете. И у Сыча к тебе есть вопросы. Наш сотрудник на месте?
Афонин посмотрел в темный угол, где стояла кровать. Милиционер, не проснувшись от звонка, перевернулся с бока на спину и зачмокал губами.
– Приехал.
– И чего делает?
– Ясно что: охраняет. Чего ж ему еще делать?
Афонин дал отбой и снова уставился в окно, приближался новый товарняк.
Глава 8
Звонок мобильника раздался, когда Радченко сел за рабочий стол и стал листать записную книжку.
– Я только что пообедал, а у вас еще раннее утро, – сказал Олег Иванович Носков после короткого приветствия. – После обеда иногда в голову приходят дельные мысли. Ты уже проснулся?
– Я уже на работе. Слушаю вас.
– Я так понял, что у вас с Аллой проблемы, – Носков вздохнул. – Вы не можете найти в Москве людей, которые бы подтвердили, что Алла – это именно Алла, а не какая-то другая женщина. М-да… Были времена, когда от так называемых друзей у нее отбоя не было. А теперь мою дочь никто не хочет узнавать. Что ж, подлость становится нормой жизни. Или уже давно стала.
– Ну, во-первых, одного человека, который согласен подтвердить личность Аллы, мы нашли, – сказал Радченко. – Это ее школьная учительница математики. Я обрисовал ситуацию, не приукрашивая фактов, и она согласилась помочь. Нужны еще два человека. В моем списке еще есть люди, к которым я пока не обращался. Это два одноклассника Аллы, одна ее старая подруга и еще кое-кто. Короче, надежда есть. Вот только время… Времени совсем нет. Я боюсь, что угрозы Солода – не пустой звук.
– Ты так думаешь?
– А вы другого мнения? – вопросом ответил Радченко. – Разрешите, я кое-что скажу. Итак… Времени в запасе нет. Соперник пока обыгрывает нас по всем позициям. Но остается шанс спасти жизнь беременной женщины, вашей дочери. И младенца, которого она носит под сердцем. Есть возможность слепить Алле заграничный паспорт. Дело не совсем законное, но тут особый случай. Алла покинет Россию и не будет появляться тут до тех пор, пока не наступят лучшие времена. В ее отсутствие я сделаю все, чтобы восстановить справедливость.
Ответ Олега Ивановича оказался неожиданным.
– Я не принимаю решений за дочь, – сказал он. – Если она захочет уехать – вздохну с облегчением. К черту Солода и деньги, которые он украл. Если Алла решит остаться… Что ж, попрошу вас защитить ее.
Старик с усилием выдавил из себя последние слова и, кажется, всхлипнул. Радченко хотел сказать, что он всего-навсего адвокат, а не командир группировки вооруженных наемников. Он не может дать гарантий безопасности, твердых обещаний; он не может даже обратиться в милицию. Чтобы защитить Аллу, менты пальцем не пошевелят. Скажут, что это за баба? У нее даже паспорта нет. А пока нет документов – и разговор не состоится. От ментов только одного жди: они продадут информацию Солоду и немного заработают на чужой крови.
– Я еще вот что скажу. Перед родами Аллу придется поместить в частную клинику. Это очень опасный момент – частная клиника. Там много лишних глаз, лишних ушей. А люди, которые работают на Солода, наверняка найдут концы, и тогда… Надо смотреть правде в глаза. Велик риск, что Алла погибнет. Прямо в том месте, где нормальные люди детей рожают.
– Слушай, Дима, я все это знаю. Я просчитал все варианты. Но ничего не могу сделать. Я не в силах повлиять на решение Аллы. Но одна идея есть. Теперь запиши или запомни: люди, которые нам нужны, живут в городе Элиста. Это в двух тысячах километров южнее Москвы. Супруги Алексей и Зоя Фрумкины. Некоторое время назад они сменили фамилию на Романенко. Только не спрашивай «зачем» и «почему», это долгая история. Они мои близкие друзья, с ними я долгие годы работал на Севере. Когда я уезжал куда-нибудь в командировку или на дальний прииск – а в ту пору я ездил много, – оставлял дочь с Фрумкиными. Можно сказать, что они для Аллы – все равно что вторые мать и отец. Вчера я переговорил с Алексеем Алексеевичем. Он сделает все, чтобы помочь.
– Спасибо, – Радченко записал на визитной карточке адрес и телефон Романенко. – Постараемся добраться до них.
– Ехать лучше на машине, – сказал Носков. – Если отправитесь поездом или самолетом, вас можно будет легко выследить. Нельзя допустить, чтобы Солод узнал адрес моих друзей. Понимаете? Это очень важно. Будут вопросы, звони.
Носков положил трубку. Радченко долго раскачивался в кресле, разглядывая трещину на потолке.
Серый седан, за рулем которого сидел Вадим Гурский, въехал в поселок Луговой около полудня. Палило солнце, ветер налетал из открытого поля, поднимая тучи пыли. Впереди тянулась улица с разбитым асфальтом, ее обступили приземистые деревянные дома. Проехали вперед, свернули на другую улицу, здесь дома были в два этажа и дорога приличная. Увидев единственного пешехода, Гурский остановил машину, опустил стекло и крикнул:
– Эй, мужик, где тут Строительная улица?
Человек остановился, задумался. Вытер лоб рукавом рубахи.
– Туда езжай, – он махнул рукой вперед. – Второй поворот направо. И до конца.
– А железная дорога где?
– Тут ближайшая дорога далековато, – мужчина усмехнулся. – Считай, километров двадцать, а то и больше.
Люди, сидевшие в машине, выразительно переглянулись и поехали дальше, пока не увидели вросшее в землю строение, которое при ближайшем рассмотрении оказалось закусочной «Уют». На стеклянной витрине, серой от пыли и засиженной мухами, была нарисована тарелка, полная то ли пельменей, то ли морских гребешков. Гурский решил, что время обеденное. Нет хуже, чем работать на пустой желудок.
Меню закусочной оказалось коротким. Тут можно было взять суп из говядины, второе блюдо – отварная говядина из того же супа; и, наконец, компот, пахнувший говяжьим бульоном. Устроились у витрины за круглым столиком. Неторопливо разделались с едой, разговаривая о планах на лето. Иван Ерофеев, уже побывавший в отпуске, рассказал, как в предгорьях Урала туристы на лошадях забрались в одну деревню, где всего три дома. Быстро стемнело, возвращаться, не зная дороги, боязно, вниз запросто упадешь. А местные жители с незнакомцами говорить почему-то боятся. Тогда путешественники взялись за хвосты лошадей и пошли следом за животными. Через пару часов оказались на дороге, по которой спустились к базе отдыха.
– Люблю я лошадей, – Иван Ерофеев вытер салфеткой губы и пышные седые усы. – Лошадь больше человека понимает. И ей, в отличие от человека, можно доверять.
Ерофеев протер темные очки, закрывающие пол-лица, пригладил густые бакенбарды. Через минуту все сели в машину и поехали к другому поселку: по его окраине проходила железная дорога. Вадим Гурский смотрел вперед и думал, что таким способом, наспех, без подготовки, свидетелей не убирают. Хорошо бы встретиться с представителем преступной группировки, которая контролирует тот район, изложить свою просьбу и договориться насчет оплаты. Местная братва выберет подходящее оружие, найдет киллера и все сделает быстро и без лишнего шума.
Но сейчас все правила летят к черту. Если свидетеля прячут менты, значит, этот рыночный торгаш что-то знает. Тут надо действовать быстро, своими силами. «Тойота», на которой они сейчас едут, не значится ни в каких базах данных, номера липовые. И ребята с Гурским верные, оба хорошие стрелки. Им терять нечего. Ерофеев осужден заочно на двадцать пять лет тюрьмы – на нем несколько трупов и много всякого другого; попадать живым к ментам он не захочет. А про Пашу Пулемета и говорить нечего…
Девяткин и Сыч прибыли к дому номер семь по Строительной улице к обеду. Они велели водителю казенной машины никуда не отлучаться, потому что, может статься, здесь они долго не задержатся. Сыч вошел в квартиру первым, за ним поднялся Девяткин. Милиционер, проснувшийся незадолго до появления начальства, пил на кухне чай и по второму разу читал вчерашнюю газету. Он коротко доложил, что за время дежурства никаких происшествий не было.
Девяткин включил верхний свет, уселся за столом в большой комнате и вытащил из портфеля два альбома с фотографиями. Усадив Афонина рядом, сказал:
– Петя, ты только не торопись. Смотри внимательно. Некоторые снимки сделаны два-три года назад. За это время человек может измениться. Располнеть или похудеть, покрасить волосы или отпустить усы. Люди в первом альбоме – несудимые, но с законом не в ладах. То, что они гуляют на свободе, – недоработка милиции. Во втором альбоме – относительно молодые люди: бандиты, убийцы, грабители. Еще та публика. Смотри внимательно. Если никого не узнаешь, у меня с собой компьютер. Там есть еще фотографии.
Афонин, прикурив папироску, пустил дым и перевернул первую страницу альбома. Он уже видел множество таких физиономий. От обычных людей уголовники ничем не отличаются, только на плечах, спине и груди наколки: церкви, кресты, распятья, фашистская символика и похабные рисунки… Вот этот хмырь похож на продавца винного отдела в магазине «Восток», а этот чем-то смахивает на дворника из соседнего дома. А этот, молодой и здоровый… Афонин поднялся из-за стола, дошагал до подоконника и остановился. Этот человек из альбома смахивает…