– Да, да, – кивнул Стас. – А теперь вот нас черти занесли в эту глушь.
– Не поминай черта к ночи. Ты только подумай, что тут было несколько столетий назад. И станет ясно, что за многие века почти ничего не изменилось. Если не считать этой единственной асфальтовой дороги. Ну, что ты молчишь?
– Думаю, что те огоньки – ну, которые сзади, – они не исчезли. Машина не идет на обгон и не отстает. Странно.
– Это называется: пуганая ворона куста боится, – Алла засмеялась. – Ты лучше меня знаешь, что нас никто не может преследовать. Мы давно оторвались от тех парней в зеленой «Хонде». Когда вернемся в Москву, я запишу тебя на прием к психиатру.
– Я не стараюсь тебя напугать. Но плохие мысли сами лезут в голову. Кстати, хотел тебе сказать, что слышал разговор со стариком. Там, на сеновале. Я спал наверху и проснулся, как раз когда вы вошли. Лежал, слушал и боялся чихнуть.
– Значит, ты знаешь, где спрятано золото?
– Когда старик стал говорить о деле, он перешел на интимный шепот, – вздохнул Стас. – И я ничего не услышал. Но понял одно: золота много, очень много. А этот старик со своей бабкой всю жизнь караулили это богатство. А себе отказывали в сладком куске или обновке. Чтобы никто не подумал, что они богаче нищих. Жили в таких местах, где нормальный человек недели не выдержит, – на Крайнем Севере или здесь. Ты пробовала воду из колодца? Не вода, а скипидар. Плесни такую воду на собаку, с нее слезет шкура. Ради чего эти муки и лишения? Чтобы оставить тебе гору золота, с которым ты не знаешь, что делать? Кстати, я могу ввести тебя в состояние гипноза, и ты мне расскажешь все свои тайны. Вот так.
– Но ты этого не сделаешь, – улыбнулась Алла. – Потому что мы друзья, а ты не способен на подлость. Дядя Алеша и тетя Зоя думают, что я хочу судиться с бывшим мужем из-за имущества. Из-за тех же денег.
– Как я понимаю, ты хочешь восстановить свое имя, вернуть права, которые у тебя отняли…
– Я должна вернуть себе имя и свою жизнь, чтобы бороться дальше. Чтобы узнать, кто убил ту женщину, которую сожгли в крематории вместо меня. Чтобы убийцы Максима Карлова сели на скамью подсудимых и сгнили в тюрьме. Точнее, я уже знаю ответы на некоторые вопросы. Нужно только доказать в суде. И я это сделаю. Умру, но сделаю.
– Ты веришь в справедливость?
– Дело не в этом, – покачала головой Алла. – Понимаешь, я рано вышла замуж. По существу, у меня и настоящей любви никогда не было. А Солод, он показался мне тогда очень мужественной, сильной натурой. И отец настаивал на этом браке. До замужества у меня была весьма интересная жизнь. Я училась на филологическом факультете Московского университета, состояла в байкерском клубе «Триумф». Ездила на байке по ночным улицам и думала, что у меня много друзей, а впереди большая счастливая жизнь. И тут, растолкав всех друзей, в мою жизнь ввалился Солод.
– Это твое решение выйти замуж. Ты ведь не по приговору суда жила с ним.
– Но я была глупой девчонкой. Я думала, что мне нужен такой человек, как Солод. За которым как за каменной стеной. Но я ошибалась. Кроме того, Леонид как-то незаметно рассорил меня с друзьями и знакомыми. Потом восстал против байкерского клуба. И я снова уступила. Как уступала потом сотни раз – и в большом, и в малом. И осталась одна. Мы редко приглашали гостей. А если приглашали, то это были какие-то бизнесмены или чиновники. И сами редко выбирались на люди. Ребенка Солод не хотел, говорил, что еще не настало время. Последние годы я была очень одинока. И страдала от этого. А Солоду, кажется, нравилось наблюдать, как я тоскую по людям, по человеческой дружбе. И по любви. Я давно поняла, что мы с Солодом должны расстаться. Но все тянула с этим разговором, не решалась начать.
– Когда отношения выяснили, Солод стал тянуть с разводом?
– Точно. Мне назло. И тут я встретила певца Максима Карлова, – Алла закрыла глаза и потерла веки пальцами. – Господи, я как вспомню о нем, у меня мурашки по коже бегают… Это был квартирный концерт. Он пел под гитару для друзей. И я попала на вечеринку с одной знакомой. Она позвонила, предложила сходить…
– Квартирный концерт? Это что: один исполнитель и двое слушателей?
– Слушателями была заполнена большая комната. Но мне казалось, что в тот вечер он пел только для меня. И смотрел только на меня одну. Представь. Он допел романс, который заканчивается такими словами: «И снова низко голову склоняя, я эти руки женские целую». А потом вдруг встал, подошел ко мне, опустился на колени и поцеловал руку. Я взглянула в его глаза и подумала: «Боже мой, это судьба». А потом все закружилось, потеряло очертания и понеслось куда-то. Это как будто с горки на санках несешься. Дух захватывает. И страшно, и сладко. А потом убили Макса – и остановка. Это был единственный человек, которого я любила по-настоящему. Всей душой, как только могла. И сейчас люблю. У тебя была в жизни настоящая любовь?
– Не знаю, – ответил Стас.
– Я хочу, чтобы ты понял главное. Все, что я делаю, – из-за него. Если бы вопрос был в деньгах, я бы, наверное, отступила. Но все это – ради Макса. И неважно, что его больше нет. Неважно, верю я в справедливость или не верю. Важно, чтобы убийцы ответили за смерть этого человека. Ты бы лучше понял меня, если бы знал Карлова ближе. Это был по-настоящему талантливый поэт и музыкант. И прекрасный человек с тонкой ранимой душой большого художника. Он рано лишился родителей. Рос в детдоме. Там у них на праздник давали на десерт кусок хлеба, на который сыпали натертую морковь, а сверху – сахар. Ему не везло в жизни, но он не озлобился, не затаил обиды на людей. Как бы Макса ни обижали при жизни, за него никогда никто не заступался. Теперь ты понимаешь, почему я поступаю именно так, а не иначе.
– Стараюсь понять, – кивнул Стас. – Позвони старикам, пока еще есть возможность дозвониться. Мы удаляемся от города. В степи мобильный телефон сигнала не поймает.
Минуту Алла возилась с телефоном.
– Трубку никто не берет, – сказала она. – Видно, спать легли.
– Старик говорил, что они ложатся поздно, – возразил Стас. – Это я точно помню. Он сказал: теперь мне не нужно много времени на сон. Мол, мы ложимся поздно ночью, а встаем рано утром.
– Сегодня они устали. И легли раньше. Тете Зое нездоровится.
– Звони снова.
Стас видел сзади огоньки автомобильных фар и думал о том, что пистолет остался в сумке Радченко.
Глава 21
Алексей Алексеевич Романенко лежал в большой комнате на неровных досках пола. Он наблюдал, как кровавое пятно медленно расплывается вокруг его головы, и слышал бесконечные телефонные звонки. А на кровати сидела и плакала, прижимая ладони к лицу, жена Зоя.
Сначала Романенко было больно, потом он несколько раз терял сознание, но быстро приходил в себя. Он видел, как жену бросили на кровать и стали хлестать по спине собачьим ошейником. А дальше снова кровавый туман. Сейчас он видел, как какой-то мужик поднял полено из тех, что были свалены у печки, подошел к Зое, размахнувшись, ударил ее по шее. Полено отскочило куда-то в темноту, женщина закричала.
– Не бейте ее, – прошептал Романенко. – Прошу вас, ради бога… Она больной человек.
– Зато ты, гляжу, здоровый, – сказал Вадим Гурский. – Говори громче, тварь. Или тебе зубы жмут?
– Чего? – с усилием переспросил Романенко.
– Я говорю: зубов во рту у тебя много, вот они и жмут. Ну, это дело поправимое…
Гурский сидел на стуле задом наперед, положив предплечья на спинку, и дымил сигаретой. Когда казалось, что табак горчит, сплевывал на пол. Вытянув ногу, он пнул старика в лицо подметкой башмака, норовя попасть по передним зубам. Толик Тузенко стоял возле кровати. Он хотел приложить старуху кулаком, но передумал, решив, что с этой сволочью надо поделикатнее, а то еще откинет лыжи. А с него спросят. Он накрутил волосы старухи на пятерню и стал давить ей на затылок ладонью, пока та не закричала в голос. Другой рукой хлестнул по спине обрывком телефонного провода. Старуха снова закричала, повалившись на бок, перепачкала кровью подушку. И стала дышать тяжело и часто.
Стас увеличил скорость до ста десяти километров. Машина мчалась по ровному шоссе в темноту. Огоньки фар, отраженные зеркалом, не исчезали и не становились ближе. Водитель идущей сзади машины тоже прибавил скорость, но сохранил ту же дистанцию, метров триста с гаком. Стас сбросил газ, нажал на тормоз и, съехав на обочину, остановился.
Он увидел, что задняя машина – кажется, внедорожник – тоже притормаживает. Вот она остановилась, через мгновение тачка пропала из вида. Это водитель выключил фары и габаритные огни. Наступила тишина, только в степи стрекотали цикады, и ветер гонял по асфальту отломившиеся от корней клубки спутанной травы.
– Ну, что? – спросил Стас. – И сейчас скажешь, что едут не за нами?
– И сейчас скажу, – ответила Алла. – Какой-то придурок просто развлекается от нечего делать. Но нам-то зачем шутки шутить? Поехали.
– Дай телефон. – Стас взял трубку, по памяти набрал новый номер Радченко. И, услышав его голос, обрадовался. – Привет, ты уже едешь?
– Все еще на станции торчу. Поезд подали с опозданием почти на час. Когда все расселись по местам, выяснилось, что у них локомотив неисправен. Сейчас его меняют. Я успел перекусить в буфете. Теперь гуляю по перрону. И мучаюсь изжогой.
Стас коротко обрисовал ситуацию и добавил:
– Может быть, это лишь пустые страхи, но… Я сердцем чувствую: что-то идет не так.
– Где вы сейчас?
– Примерно в пятидесяти километрах от города. Справа по шоссе – кусты и приметный издали, покосившийся телеграфный столб с подпоркой. На столбе выцветшей краской написан номер – пятьдесят один. Сейчас я сверну с дороги налево. Следы протекторов на такой почве видны сутки. Ну, если нет очень сильного ветра. Это я так сказал, на всякий случай. Ты нас в степи не ищи, езжай с богом. А я довезу Аллу до места.
– Обязательно довези, – сказал Радченко. – Чего бы это ни стоило, довези. Обещаешь?