— С трудом, как и все люди. Ты наконец вступила в реальный мир, Анна. Это жестокий, непростой мир. Я понимаю твою боль, дорогая, но оттого, что ты будешь лежать здесь как героиня викторианских романов, вряд ли тебе станет легче! — почти резко произнес Алекс.
— По-твоему, это доставляет мне удовольствие?
— Знаю, знаю… Прости меня, любовь моя.
— Нет, ты ничего не знаешь и не можешь знать! — сердито возразила Энн, садясь на постели. — Много ли тебе известно людей, с которыми случилось то, что со мной? Отвечай! Можно подумать, что такие происшествия бывают каждый день! — кричала она, сердясь на него за сочувствие. Сердясь на жизнь, нанесшую ей такой удар, а больше всего на себя за то, что в собственной семье она не сумела распознать зло.
— Криком делу не поможешь. Ты должна встать, начать двигаться! Нельзя все время оставаться взаперти, изводя себя тяжелыми мыслями. Так и в самом деле недолго заболеть!
— А из-за кого я здесь? Кто рассказал мне обо всем? Кто разрушил мое счастье?
— Анна, это несправедливо…
— Несправедливо? Не начни ты копаться в вещах, которые тебя не касаются, ничего этого не случилось бы! Все оставалось бы по-прежнему!
— Ты сама захотела узнать обо всем и вынудила Лидию рассказать тебе. Твоя противоречивость выводит меня из себя, Анна. Ты требуешь, чтобы тебе все рассказали, а узнав правду, отказываешься ее принять!
— Правда! Боже мой, есть ли на свете женщина, способная примириться с такой правдой? Если бы ты не совал нос в чужие дела, мне не пришлось бы так страдать!
— Дорогая, я понимаю, как ты мучаешься! Подумай, однако, если ты будешь возлагать на меня ответственность за грехи твоего покойного мужа, это никому из нас не поможет. Я хотел защитить тебя, вот и все, Я думал, что если буду знать все обстоятельства, то смогу уберечь тебя от страданий, но мне это не удалось.
— Защитить меня? Тебе хочется только одного: изолировать меня от всех, приставить ко мне надзирателя!
— Анна, Анна…
— Ты загубил карьеру моего сына и ждешь, чтобы я благодарила тебя! — Она все больше распалялась, ее голос звучал все пронзительнее.
— Этот разговор никуда не приведет… Мне сегодня нужно лететь в Швецию. Хочешь поехать со мной?
— Нет, я никуда не хочу! — раздраженно ответила она.
— Что ж делать, придется ехать одному.
— А уж ночь, конечно, проведешь с какой-нибудь пустоголовой красоткой, как милый старина Бен! — Она засмеялась каким-то скрипучим смехом.
Алекс неприязненно посмотрел на нее и направился к двери.
— Надеюсь, к моему возвращению настроение у тебя улучшится, — холодно произнес он и вышел.
Энн снова упала на подушки и расплакалась. Она сама толком не знала, что вызвало ее слезы: возмущение той правдой, которая ей недавно открылась, огорчение оттого, что она незаслуженно обидела Алекса, или жалость к самой себе.
Услыхав стук входной двери, она вскочила с постели, подбежала к окну и стала из-за занавеси смотреть, как Алекс садится в машину. Она увидела его холодное, сердитое лицо, и ей стало стыдно: она зашла слишком далеко и рискует потерять его, если и дальше будет так с ним обращаться. Нужно взять себя в руки.
Но до этого придется выполнить задачу, которая под силу только ей.
Энн быстро оделась, положила в сумку самое необходимое и вызвала Робина.
— Я решила поехать к дочери, — сказала она, — и дождаться у нее возвращения мистера Георгопулоса. Вы можете отвезти меня к ней, а потом несколько дней отдыхать. — Она с улыбкой посмотрела на Робина.
— Мистер Георгопулос сказал, чтобы я оставался с вами, что вы никуда не собираетесь.
— О, Робин, мне будет гораздо спокойнее с Фей. Перед отъездом мужа я еще не приняла окончательного решения, но предупредила его, что, возможно, уеду, так что он знает об этом, — солгала Энн.
И Робин отвез ее в Лондон. Поблизости от дома Фей не было стоянки, и он не знал, где оставить машину.
— Это не имеет значения, Робин, — сказала Энн. — У меня с собой только эта сумка, она ничего не весит. Просто высадите меня.
Она видела, что он колеблется. Пока она шла вдоль тротуара, он провожал ее взглядом. Дойдя до входа в дом, она обернулась и помахала ему.
В холле она просидела минут пять, заверив портье, что хочет просто передохнуть, и при этом многозначительно провела рукой по животу. Потом, выглянув на улицу и убедившись, что Робин уехал, она вышла, подозвала такси, поехала в аэропорт Хитроу и купила билет на самолет до Эдинбурга.
Был ранний вечер, когда Энн позвонила у дверей элегантного георгианского особняка в районе Нью-Таун в Эдинбурге.
Дверь открылась. Энн чувствовала, как колотится ее сердце.
— Боже мой, вы! — приветствовала ее Салли.
— Да, Салли. Я решила, что мне пора увидеть Эмму.
— Входите. Питер еще не вернулся с работы и… — Салли помолчала, оставаясь на пороге. — По правде сказать, Энн, я не думаю, что он обрадуется, застав вас здесь.
— А почему, Салли? Что я такого сделала? — Она без улыбки посмотрела невестке прямо в глаза. В лице Энн появилось жесткое выражение, которое не было ей свойственно прежде. Увидев это выражение, Салли покраснела. — Мне так и оставаться на пороге?
— Извините, Энн, входите.
Салли ввела ее в длинную, изящно обставленную гостиную. Энн с удовольствием отметила некоторые предметы из своей прежней обстановки и две подаренные ею картины. Место и освещение для них были выбраны удачно.
— Какая прелестная комната! Мебель из Мидфилда здесь к месту. Здесь более просторно и, по-видимому, гораздо лучше для всех вас. — Сделав над собой нечеловеческое усилие, Энн старалась говорить непринужденно.
Она заметила, что Салли начинает понемногу оттаивать.
— Да, нам очень нравится в Эдинбурге. Здесь столько интересного… такая красивая архитектура, — говорила Салли, пытаясь вести светскую беседу и не отрывая глаз от стенных часов. Она ни разу не встретилась взглядом с Энн.
— А где Адам? Я, собственно говоря, приехала, чтобы повидаться с ним.
— Его сейчас купает девушка, помогающая мне по хозяйству. Знаете, из студенток, приезжающих по обмену. Что вам предложить? Джин с тоником?
— Если можно, белого вина с минеральной водой. Видишь ли, я беременна.
— О, Энн, вы, должно быть, очень счастливы! А как вы себя чувствуете? — Салли всем корпусом повернулась к ней. Ее лицо выражало искреннюю радость.
Естественность, с которой Салли отреагировала на ее новость, помогла Энн в свою очередь избавиться от сковывавшей ее неловкости.
— Чувствую я себя хорошо, несмотря на свой возраст. Расскажи мне про Эмму.
— Это чудная девочка. Сейчас она спит. Мне кажется, она похожа на вас… Поверьте, я хотела, чтобы вы увидели ее, но Питер… он решил порвать с вами всякие отношения.
Сейчас можно было, наверное, начать откровенный разговор, но Энн подумала, что лучше сперва повидаться с Адамом. Ей хотелось знать, что она почувствует, увидев внука. Она была уверена, что сразу все поймет.
Дверь открылась, и мальчик вошел в комнату. Он был уже в пижаме и сжимал в руках старого потрепанного медвежонка.
— Здравствуй, Адам! — тихо проговорила Энн.
Ребенок помедлил, недоуменно глядя на незнакомую женщину.
— Бабушка? — неуверенно произнес он. — Бабушка! — Его лицо озарилось радостной улыбкой.
— Дорогой! — Энн наклонилась и протянула к нему руки. Адам пробежал через всю комнату и бросился в ее объятия. Прижимая ребенка к себе, она почувствовала, как любит его. Этой любви ничто не могло изменить. Больше того: она всем сердцем поверила, что этот мальчик ее внук, что в его жилах течет ее кровь. — Какой же ты умник, что не забыл меня, хотя прошло столько времени!
— А почему ты раньше не приезжала? — с упреком спросил мальчик. — Знаешь, я очень по тебе соскучился.
— Видишь ли, Адам, я теперь очень занята. Я разъезжаю по свету в красивом самолете. Но обещаю, что в будущем непременно найду время и опять приеду к тебе.
Энн просидела с Адамом около получаса. Мальчик — ему было уже почти шесть лет — рассказывал ей о школе, в которой учился, о своих друзьях, о том, кем он хочет стать, когда вырастет. Она слушала как завороженная. Адам говорил с ней как с любимым, близким человеком, будто они почти не расставались. Энн обнаружила у него шотландский выговор.
Салли сидела на краю стула и нервно поглядывала на стенные часы, сверяя их со своими, теребила юбку, стряхивая с нее воображаемые пушинки. Энн, напротив, чувствовала, как ее охватывает необъяснимое спокойствие.
— Когда должен прийти Питер? — спросила она с мягкой улыбкой.
— Обычно он в это время уже дома. Его можно ждать в любую минуту.
В это время Энн услыхала поворот ключа в замочной скважине. Адам пулей вылетел из комнаты.
— Папа, бабушка приехала! — раздался его голос.
Питер стоял на пороге. С тех пор как Энн видела его в последний раз, морщины, прорезавшие его лоб, стали глубже. Энн заметила, что на нем, как обычно, потрепанные вельветовые брюки со свитером. Он мог бы теперь позволить себе хорошо одеваться, невольно подумала она, глупо, что он так небрежно относится к своему внешнему виду, — ведь он выглядел бы гораздо лучше.
— Здравствуй, Питер! — спокойно сказала она.
— Я подумал, что Адам говорит о твоей матери, — обратился Питер к Салли, не обращая внимания на Энн.
Пройдя через комнату, он налил себе виски.
— Чему мы обязаны этой честью? — осведомился он затем.
— Я приехала, чтобы узнать правду, — просто ответила Энн.
— Пойду уложу Адама спать. — И Салли торопливо вывела мальчика из комнаты.
— Останься, Салли. Я хочу, чтобы мы все участвовали в этом разговоре. Попроси няню заняться им.
Салли неохотно вернулась в комнату, поручив Адама помогавшей ей девушке. Энн, стоя, смотрела на обоих.
— Итак, прошу вас рассказать мне правду.
— Правду о чем? — спросил Питер, глядя на нее поверх края бокала.
— Хорошо. Салли, ты была любовницей моего мужа?