— Спасибо, — горделиво произнес будущий отец и покраснел.
— Ты в самом деле думаешь, что твои родственники станут приезжать к нам чаще? — спросила Луиза, уже по-настоящему обеспокоенная.
— Родственники — вряд ли, — сказал Гарольд, — а вот мама — да.
— О боже!
— Она будет вне себя от счастья, дорогая.
Съев спагетти, Оливия промокнула губы салфеткой.
— У меня нет матери, и я не знаю, будут ли у меня дети, но я считаю, что вам просто повезло, если мать Гарольда станет чаще навещать вас, — сказала Оливия.
Услышав, что у Оливии нет матери, Мак испытал потрясение. Собирая о ней сведения, он прочел некролог. Однако теперь, услышав об этом из уст самой Оливии, он почувствовал желание защитить ее. Он знал, что такое терять родителей.
Луиза сочувствующе улыбнулась Оливии.
— Извините, я не знала. Когда вы потеряли мать?
— Когда училась в школе.
Мак невольно протянул руку и коснулся ладонью под столом руки Оливии.
— Это ужасно! — Луиза покачала головой и посмотрела на мужа. — Ладно, пусть твоя мать выводит меня из себя. Я намерена впредь улыбаться и терпеть ее ради нашего будущего ребенка.
— Я рад это слышать, дорогая, — произнес Гарольд и, повернувшись, подмигнул Оливии, ответившей ему улыбкой.
Пока они обедали и разговаривали, Оливия наслаждалась прикосновением Мака к своей руке. Оливия развернула свою ладонь и пожала ладонь Мака. Ей было очень хорошо.
Оливия нанизывала на нитку желтые и красные шарики, создавая гирлянду для елки. Пристроившись на коврике у елки в своей комнате, она пыталась объяснить Маку, как делаются украшения для новогоднего дерева. По радио звучала известная песня Джуди Гарланд о Рождестве. У Мака ничего не получалось. Он был финансовым гением и отменно целовался, но когда дело доходило до нитки с иголкой, он становился беспомощным.
— Проклятье! — выругался он, испортив очередную гирлянду.
Оливия рассмеялась.
— Да брось ты! Не нужно ругаться, когда поет Джуди Гарланд.
— Почему? Я расстроен, а она поет унылую песню.
— Эта песня не унылая, — поправила Оливия, — а сентиментальная.
— Для меня это одно и то же.
Оливия присела на ворсистую кушетку и вздохнула.
— Нам с мамой нравились такие песни.
Мак посмотрел на нее так, будто она воткнула ему в бок иглу.
— Мы же шутили, а ты предалась воспоминаниям. Теперь я кажусь себе дрянью.
Оливия улыбнулась.
— Нет, — произнесла она и добавила: — Моя мама тоже любила пошутить.
— Когда она умерла? Ты что-то говорила за обедом…
— Я тогда училась в школе, — Оливии по-прежнему было трудно рассказывать о себе.
— Сколько тебе тогда было? Шестнадцать?
— Да.
— Это сложный переходный возраст. Мама умерла, и отец… — он запнулся и наклонил голову набок. — А что твой отец?
Разговор начинал тревожить Оливию. Мак был умен и мог легко обо всем догадаться. Девочка шестнадцати лет осталась без матери и ищет утешения…
— Папа был вне себя от горя, и он ни на что не обращал внимания. — Заметив, что Мак пристально смотрит на нее, она спросила: — В чем дело?
— Оуэн перестал обращать на тебя внимание, так?
— Нет, он просто переживал, — она стиснула зубы.
— Тебе тоже было нелегко, Оливия.
Она отвернулась и посмотрела на огонь в камине. К горлу подступил ком. Оливия не хотела, чтобы кто-то узнал о том, что отец тогда перестал заниматься ею и ушел в себя. Маку не следовало этого знать.
— Как ты справилась с горем, Лив? Как тебе удалось все вынести в одиночку?
— Я была не одна, черт побери! — хрипло выкрикнула она. Мак все-таки доконал ее. Она тогда была не одна. Оливия нашла утешение, которого не мог дать ей отец. Ей хотелось хотя бы на время забыть об одиночестве. Оливия схватила сделанную гирлянду. — Первые полтора года после смерти матери я, можно сказать, свихнулась. Однако потом все уладилось, понял?
— Понял, — он кивнул.
— Я больше не хочу об этом говорить.
— Хорошо, — он указал на шарики. — Я попробую сделать гирлянду снова.
Оливия наблюдала, как Мак нанизывает шарики на нитку и потом по неосторожности давит их. Она покачала головой.
— Для такого парня, как ты, это занятие слишком необычное.
— Ты права, черт возьми! — сказал он. — Однако мне ясно, что чем раньше я закончу украшать ель, тем скорее смогу поцеловать тебя.
Оливия рассмеялась.
— Умница! Ты не украшал новогоднюю ель в детстве?
— Нет. По меньшей мере до четырнадцати лет точно не украшал.
— А что произошло, когда тебе исполнилось четырнадцать лет?
— Меня усыновили профессор университета и его жена. Они не очень любили домашний уют и не были настоящими домоседами, однако устраивали милые, умиротворяющие праздники.
— Они не любили домашний уют и не были настоящими домоседами…
Мак нанизал на нитку пять красных шариков и горделиво посмотрел на Оливию.
— Я имею в виду, что они не пекли пироги, не пели мне колыбельные и не пытались советовать, с какими девочками дружить. Однако я был не против такого воспитания. Многие хотели сделать из меня того, кто нравился бы им, а не мне. Эта же семья состояла из настоящих учителей. Они задавали мне вопросы и заставляли думать. Они вдохновляли меня на усердную работу. Именно они убедили меня поступать в Гарвард.
Интересно, подумала Оливия. Теперь понятно, почему Мак всю жизнь только и делает, что работает. Неудивительно, что он захотел защитить свою фирму и отомстить конкуренту.
— Они усыновили тебя официально?
— Нет, — он пожал плечами. — Я жил с ними до тех пор, пока мне не исполнился двадцать один год.
— Они живы?
Мак покачал головой.
— Они умерли с разницей в год.
— Извини, — тихо сказала Оливия. — Должно быть, тяжело жить одному.
Мак продолжал делать гирлянду.
— Теперь я не одинок, — он взглянул на нее из-под густых ресниц.
Оливия никогда прежде не встречала мужчин, подобных Валентайну. Ни один мужчина не привлекал ее так, как Мак. Всего за какие-то несколько секунд он мог заставить ее грустить, испытывать разочарование, чувствовать неуверенность, злиться, защищаться и волноваться.
— Детство у тебя было не из легких, но ты хочешь, чтобы у тебя были дети?
В его взгляде Оливия не увидела отвращения или недовольства. Он смотрел на нее искренне.
— Я не могу представить, что когда-нибудь стану сильно любить кого-нибудь. Я не думаю, что вообще способен на это… способность любить закладывается в детстве.
Слова Мака удивили ее.
— Возможно, она закладывается именно в детстве, однако это не обязательно. Я думаю, что любви можно научиться так же, как выучить историю или научиться читать.
— Или вызубрить химию, — весело сказал он.
— Точно, — Оливия кивнула, потом наклонилась и поцеловала его в губы. Мак насладился нежным прикосновением ее губ. Она вздохнула. — Я не намерена ждать, пока ты закончишь свою гирлянду.
— Дорогая, — хрипло произнес он, — я думаю выбросить эту проклятую ель в окно.
Мак провел кончиком языка по ее губам, и она улыбнулась, потом коснулась рукой его лица, покрытого дневной щетиной. Наклонив голову, Оливия с жадностью поцеловала его снова. Мак издал нечленораздельный звук и ответил на ее поцелуй, потом сжал губами ее нижнюю губу.
— Сегодня я подготовился, мисс Уинстон, — сказал он и посмотрел на нее с нескрываемым желанием.
— Я надеюсь, ты подготовился к тому, что сегодняшняя ночь будет долгой.
Мак хрипло рассмеялся.
— Я рад, что мы желаем одного и того же, и я не дам тебе спать до рассвета.
Как только он собрался снова поцеловать Оливию, раздался тихий стук в дверь. Мак грубо выругался.
— Я сейчас убью этого визитера.
Поднявшись на ноги, он подошел к двери и открыл ее. Это был помощник Джонни. Он казался смущенным.
— Извините за беспокойство, сэр, — сказал он, потом, заметив Оливию, добавил: — И вы извините меня, мисс Уинстон, однако мистер Дебоулд хочет немедленно видеть мистера Валентайна.
Когда Мак зашел в дом Дебоулдов и увидел Гарольда, сидящего на кушетке в гостиной с бутылкой пива в руке, он не представлял, зачем тот хотел видеть его. Возможно, Гарольд, гадал Мак, очень волнуется из-за беременности Луизы и своего скорого отцовства, хочет поговорить об этом? Может быть, Гарольд желает пересмотреть планы по размещению финансов с учетом интересов будущего ребенка?
Потом Мак заметил на журнальном столике еще одну открытую бутылку пива. На этот раз, впервые после встречи с Дебоулдами, Мак почувствовал, что может потерять клиента своей фирмы.
— Я прошу прощения за то, что испортил вам вечер, — Гарольд указал Маку на диван.
Мак не был готов выслушивать любезные извинения, особенно сегодня.
— Что произошло?
— Я не знал, что Оливия — дочь Оуэна Уинстона.
Мак нахмурился.
— Он своего рода легенда в финансовом мире, — продолжал Гарольд.
Маку не нравился такой поворот разговора. Он пристально посмотрел на Гарольда.
— А почему вы об этом заговорили?
— Хотите выпить? — спросил Гарольд, чувствуя раздражение Мака, и указал ему на бутылку пива. — Это отличное пиво из…
— Гарольд, — натянутым тоном перебил его Мак, — при всем моем уважении к вам я откажусь, пока не узнаю, почему вы заговорили об Оуэне Уинстоне.
Гарольд улыбнулся, потом кивнул.
— Я только что беседовал с ним по телефону, Мак.
— Вы звонили ему?
— Нет, он сам позвонил мне.
— Он искал свою дочь?
— Он хотел предупредить меня насчет вас, — Гарольд сделал большой глоток пива. — Однако он определенно недоволен тем, что вы находитесь здесь с его дочерью.
Мак схватил с журнального столика бутылку и отпил пива, потом встал.
— Спасибо за то, что уделили мне время, Гарольд.
— Знаете, я считаю, что вы человек находчивый, раз наняли ее.
Находчивый? Возможно, лучше было бы назвать это неэтичным поступком. Прежде Оливия считала его и вовсе аморальным типом, однако Мак никогда не обманывал своих клиентов.