– Готово.
Я перевернула сверток, но отпускать не спешила. Неприятный холодок проскользнул вниз по спине. Вновь проснулось укрепившееся недоверие к мужчинам. Вдруг Джейми специально заговаривал мне зубы, чтобы не платить оговоренную сумму?
– Триста фунтов, – твердо сказала я.
Он без раздумий достал из нагрудного кармана куртки портмоне и положил на прилавок шесть пятидесяти фунтовых купюр. Глянул на броскую упаковку и добавил ещё двадцатку.
– Спасибо.
Он забрал книгу и шлем, подмигнул мне и покинул книжный магазин. Я провожала его взглядом до того момента, пока мотоцикл со львиным рыком не скрылся из виду, оставляя после себя зияющую пустоту. Книжный вдруг показался мне слишком темным и тихим. Что за чертовщина?
Глава 2. Джейми «Неидеальный сын»
Я прибавил газу, чтобы не поддаться искушению вернуться в Диорлин. Какую папку прижимала к груди Мелани? Почему так испугалась, когда я положил свой шлем рядом? Вряд ли это был дневник с пересказом её грязных секретов. Она казалась слишком невинной для подобного в прямых синих джинсах, простом розовом топике и без грамма косметики на симпатичном лице. Или я ошибался? Потому что с того момента, как я вошел в книжный, она буквально пожирала меня глазами. Не зря же говорили: в тихом омуте черти водятся. Однако о том, чтобы прочитать её историю между строк, не могло идти и речи. Сразу после очередной командировки на Олдерни я умотал в Шотландию на день рождения сестры, и она наверняка уже ждала меня в доме наших родителей.
Мой первый официальный отпуск за много лет. Обычно я его не брал. Работа телеоператором на Би-би-си была непыльной, веселой, в окружении женщин и с минимумом ответственности. Как раз то, что мне нужно. В мире существовали всего две вещи, в которых я разбирался: как удовлетворить женщину и как правильно выстроить кадр.
Однополосная дорога нервно вильнула влево, и мне пришлось немного сбавить скорость, чтобы не улететь в кювет. Я проскочил между двумя каменными столбами с восседавшими на них львами. У левого льва много лет назад я отломил кусок каменного уха. Вдалеке показался огромный замок с десятью башнями. Подъездная дорога тянулась вдоль реки с одной стороны и зелеными полями с другой. Перед главным входом полукругом стояла многочисленная прислуга в черной униформе, напоминая стаю ворон, и отец с сестрой. Пока Грэхем Маккензи недовольно смотрел на наручные часы, 0ливия счастливо пружинила на носочках.
До дома оставалось пятнадцать футов, и я резко затормозил, повернув мотоцикл на девяносто градусов и подняв фонтан гравия. Отец поморщился, и я довольно улыбнулся. Мне нравилось действовать ему на нервы. Стоило мне снять шлем и слезть с мотоцикла, как Оливия сбежала с каменных ступеней. Её длинные светлые волосы развивались за спиной, а глаза лучились счастьем. В желтом платье до колена и с красным бантом на талии она сильно выделялась на фоне затянутого в серый костюм отца.
– Джейми! – взвизгнула она, падая в мои объятия.
Я обхватил её за талию и закружил, целуя в щеку.
– Ты опоздал на два часа, – раздался голос отца.
Холодный тон заставил мой желудок сжаться, как от удара, но я ещё два раза покрутить хихикающую Оливию и только потом поставил её на землю.
– Пунктуальность – точно не про меня.
– Что правда, то правда, – презрительно хмыкнул отец.
Я отвернулся к мотоциклу и достал из кофра маленькую дорожную сумку и ярко упакованную книгу. Мелани потрудилась на славу.
– Это мне? – Оливия запрыгала от волнения.
– Может быть.
– Покажи!
Ключи я убрал в джинсы, а книгу – во внутренний карман куртки.
– Что?
– Подарок!
– У тебя день рождения через две недели. Наберись терпения.
– Ну, Джейми! Это не честно!
Оливия заныла, будто ей пять, а не двадцать пять, и в этом была ее особенность – работа гинекологов в больнице не омрачала ее характер.
– И долго вы будете копаться? – спросил отец. – Мы тут ждем, между прочим.
Я кивнул слугам в знак приветствия, хотя они мне даже в глаза не смотрели.
– Ради чего людей на жаре мариновать? Зашли бы в дом…
– На все есть традиции, Джейми, – не терпящим возражений тоном перебил отец. – Усвой это наконец.
– Мы оба знаем, что я безответственный и эмоционально незрелый. Вряд ли у меня получится.
– Мой сын должен соответствовать моему имени.
– Жаль, что я не родился в другой семье.
Оливия схватила меня за локоть и потащила в дом.
– Если уж ездишь на мотоцикле, то мог бы взять англичанина, а не этого мерзкого итальяшку, – бросил мне в спину отец, видимо, желая оставить за собой последнее слово.
Наивный. Именно поэтому я и купил «Дукати», а не «Триумф», поэтому я приехал на мотоцикле, а не «Астон Мартине», подаренном дядей Дугласом. Это был средний палец, который не нужно поднимать.
В холле звуки шагов отскакивали от деревянных полов и высоких сводчатых потолков. На круглом столе перед раздваивающейся лестницей стоял букет размером с Эйфелеву башню, а воздух наполнял интенсивный аромат роз из маминой оранжереи. Лепестки были упругими и бархатными, а стебли толстыми и прямыми. Лучше этих роз я ничего не встречал. Рядом с вазой я положил шлем и сумку.
– Все собрались в желтой гостиной и очень ждут тебя, – сказали Оливия.
– Не понимаю, почему ты не захотела отметить день рождения в Эдинбурге, – пробубнил я. – Зачем сидеть в этом серпентарии целых две недели?
Оливия обняла мою руку и посмотрела с мольбой.
– Но ты же не сбежишь, правда?
– Ничего не могу обещать.
В желтой гостиной, которую также называли малой, хотя она была около ста квадратных метров, собрались члены нашей семьи. Мама полулежала на кожаном диване в облегающем бордовом платье и листала глянцевый журнал. Её роскошные светлые волосы были искусно уложены крупными локонами. На лице – вечерний макияж, подчеркивающий голубые глаза и пухлые губы. На ногах – черные туфли-лодочки на высоком каблуке. Даже дома она одевалась так, словно собиралась на официальный банкет королевской четы. Честно говоря, я не мог припомнить дня, чтобы она позволила себе выйти из своих покоев в халате.
На противоположном диване сидел мой старший брат Маркус и его жена Пенелопа.
– Наконец приехал, – без особого энтузиазма сказал брат, оторвав взгляд от смартфона.
Маркус выглядел как юная версия отца – такой же холодный, равнодушный кретин, прячущий скверный характер за дорогими костюмами.
– Привет, Пенелопа, – поздоровался я, проигнорировав его.
Она робко улыбнулась. Золовка пыталась походить на мою мать, но окрашенные волосы тонкими прядями обрамляли бледное лицо. Она пережила три замершие беременности, что делало её уязвимой, а Маркуса – нетерпеливым. Ему исполнилось тридцать восемь, и он считал, что в этом возрасте полагалось давно иметь наследника. Его совершенно не заботило, что каждая последующая попытка причиняла Пенелопе ещё больший вред. Как я уже сказал – холодный, равнодушный кретин.
– Явился – не запылился, – сказала мама. Она наморщила аккуратный носик, оглядев меня с ног до головы. – Хотя… Ты похож на клубок пыли и дорожной грязи.
Она грациозно поднялась с дивана, подошла ко мне и подставила поочередно щеки для поцелуев. Меня уже давно перестало задевать подобное поведение. В детстве, когда няни приводили меня к ней, и я рвался, чтобы на радостях обнять ее, она поступала точно так же.
– А ты все так же божественно красива, – любезно сказал я, толком не касаясь губами её щек, но она все равно провела про ним ладонями, будто я мог их испачкать.
Господи, ну почему я не мог родиться младшим братом Сэма? И он, и его родители тоже были аристократами, но каким-то образом остались адекватными!
– Мне кажется, или я вижу на твоей куртке трупы комаров? Фу-у-у… – Мама взяла Оливию под локоть и оттащила от меня. – Перепачкаешься же. – Она окинула дочь придирчивым взглядом и принялась выправлять светлые волосы Оливии из-за ушей. – Ну сколько раз повторять, чтобы ты не выставляла свои уши напоказ. Они же топорщатся…
– Мама, у Оливии идеальные уши, – вмешался я.
– С которыми её никто не возьмет замуж.
– Я пока не собираюсь искать мужа, – сказала Оливия.
– И очень зря. Чем дальше, тем меньше достойных мужчин. Когда ты наконец соберешься, все хорошие уже будут заняты.
– Оливия только начинает жить, – возразил я.
Она была потрясающим врачом. Закончив школу экстерном на два года раньше положенного, Оливия бросила все силы на изучение медицины. Не понимаю, как мама может говорить про брак, когда её дочь десять лет горбатилась ради возможности помогать людям.
– Тогда пусть не плачется мне потом. Я ее предупреждала. – Мама снова села на диван и принялась листать журнал, хлестко переворачивая страницы, практически отрывая их.
Отец прошел мимо, задев меня плечом, хотя в гостиной размером со школьный спортивный зал было предостаточно места, и сел на диван рядом с матерью.
– Надеюсь, вы не собираетесь весь вечер стоять в дверях? – с недовольством спросил он.
– Это удобно, так можно быстрее уйти.
В одно мгновение на меня посмотрели все присутствующие. Наверное, каждый их них сейчас продумывал мое убийство. «Думай о сестре, – напомнил я себе. Мысленно я открутил крышечку фляжки, припрятанной во втором внутреннем кармане куртки, и осушил её до дна.
Это будут чертовски долгие две недели.
Я ночевал в своей спальне, а на утро в примыкающей к ней гардеробной нашел свои старые вещи, предусмотрительно выстиранные и выглаженные слугами. Хорошо, что они позаботились об этом, потому что в кофр мотоцикла влезли только бритва с трусами, а мои любимые белые майки, черные джинсы и кожанки, которые я носил лет так с семнадцати, никогда не выйдут из моды.
Весь день я провел с Оливией: мы объезжали на лошадях территорию замка, купались в озере и дурачились, как дети. За ужином я набросился на еду, будто был героем ДиКаприо из фильма «Выживший». Роуз как-то назвала мой желудок черной дырой.