– Ты решила бросить медицину? – в совершенной растерянности спросил я.
Оливия мечтала стать врачом с рождения. Она делала кардиограммы куклам, выписывала кроликам клубнику в качестве лекарства против глистов, заклеивала девяносто процентов моего тела пластырями от укусов комаров. И, конечно, мы все очень радовались, когда ей предложили работу в лучшей приватной клинике Шотландии.
– Нет! Ради этого я готова рискнуть всем!
– Тогда в чем дело?
Мне не нравилось стоять посреди спальни и не понимать, что происходит. Кто-то обидел мою сестру? Она забеременела от какого-то безответственного придурка? В клинике передумали? Господи, из кого мне надо вытрясти душу, чтобы все исправить?
Оливия перебирала пальцами волосы, перекинутые через одно плечо, и явно тянула время.
– Сразу после дня рождения я уезжаю в Африку по программе «Врачи без границ», – наконец призналась она. – Мою заявку одобрили.
Мне стало одновременно горячо и холодно.
– Ты уедешь из Шотландии?
Она кивнула.
– Но… – Я перебрал в уме все, что знал об этой программе. – Если я не ошибаюсь, продолжительность минимум год!
Ещё один кивок.
Мой пульс подскочил, кровь зашумела в ушах.
– И давно ты об этом знаешь?
– Месяц, – прошептала она, опустив глаза в пол.
Матерь Божья…
– Как ты могла утаивать такое от меня?
Мы всегда были искренними друг с другом. Я должен был иметь право голоса при выборе этого опасного пути. Бог знает, куда её забросят! Может, там даже питьевой воды не будет. А вдруг там эпидемия? Военное восстание? Мое воображение рисовало одну кошмарную картинку за другой. Сердце бешено колотилось о ребра.
Оливия положила теплую ладонь на мою грудь.
– Со мной все будет в порядке.
Паническая атака, а это определенно должна была быть она, ослабила свою хватку. Как сквозь туман в голове проступила мысль: вместо того, чтобы обхаживать богачей в частной клинике, Оливия будет работать с людьми, остро нуждающимися в медицинской помощи. Это было правильно… Но она знала, что я буду волноваться, и молчала. Глупая девчонка. Я сгреб ее в охапку, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
– Значит, в Греции ей жарко, а в Африке нормально… Ну-ну…
Она хихикнула.
– Я должна признаться родителям. Не могу уехать, не объяснившись. Джейми, я понимаю, как тебе тут тошно, но, пожалуйста, останься со мной. Мне страшно. Я смогу все рассказать, только если ты будешь рядом.
Я обреченно вздохнул.
– Ты используешь мою безграничную любовь против меня.
– Спасибо, Джейми.
Я поцеловал её в лоб. Мой желудок требовательно заурчал, а потом я припомнил, чем завершился вчерашний ужин.
– Как Пенелопа?
– Ещё бледнее обычного. Не понимаю, как она терпит выходки Маркуса.
– Вопрос на миллион. Или сто миллионов. Не помню размер её приданного.
– Как будто деньги все решают, – покачала головой Оливия. – Ладно, не наше дело. Я буду ждать тебя в столовой.
– Хорошо, я только душ приму.
Под струями воды, такими горячими, что кожу пощипывало, я пытался привести мысли в порядок. Что на меня нашло вчера? Я подвел сестру и напугал Мелани.
Мелани…
При воспоминаниях о ней в груди образовалась ноющая пустота. Почему Мелани оттолкнула меня, если таяла от желания у меня в руках?
Мои родители были правы – я безответственный и такой же целеустремленный, как панда, но до вчерашней ночи каждая женщина добровольно запрыгивала в мою постель и всегда покидала её удовлетворенной. С Мелани же все пошло не по плану. В своем любовном романе она мечтала о сексе с рыжим парнем, но почему-то вышвырнула меня из книжного.
Я вылез из душа и протер запотевшее зеркало. Сбрил рыжую щетину, решив, что, может, Мелани не понравилось, как жесткие волоски на скулах и подбородке царапали ее кожу? Нет, чушь собачья. Дело было в чем-то другом. Её поведение сбивало с толку. Может быть, из-за литра виски, который плескался вчера в моем желудке, мой компас сбился, и вместо страстного секса ей требовались скучные ухаживаниями и кольцо на безымянном пальце? Нет-нет, это противоречило всему, что она рассказала.
В гардеробной я оделся в свежие джинсы и белую майку и собрался отправиться в столовую, чтобы утолить адский голод, но не сдвинулся с места. Сколько я не приказывал себе развернуться и уйти, руки тянулись к дверцам верхней полки. А может, там внутри уже ничего и не осталось? Может, моль давно съела театральный костюм? Смешок сорвался с губ. Глупости. Слуги вылизывали каждый уголок замка и, видимо, даже регулярно стирали все мои шмотки. Если его не выкинули, то он все ещё там.
Я взялся за бронзовые ручки, чтобы открыть полку, но опять помедлил. Что мне дадут эти разорванные лоскуты? Только разбередят старые раны. А они не зажили… Только покрылись коркой, которую отец сдирал раз за разом.
Всю младшую школу я играл в театральных постановках: то в адаптации «Золушки», где получил роль принца, то в «Спящей красавицы», где скакал на белом коне из швабры, покрытой белой тканью. Но я никогда не звал родителей на представления: мама была занята на светских раутах, а отец – в дистиллерии. Только в пятом классе, бесконечно гордый тем, что мне дали роль Гамлета, я пригласил их, ничего не объяснив заранее. Мне очень нравилось, как учитель поставил пьесу Шекспира, и я был доволен тем, как сам отображал метания принца на сцене. Именно поэтому я хотел удивить родителей и показать им, что, собственно, не такой уж и никчемный по сравнению с братом.
Представление прошло без запинок и закончилось десяти минутными овациями. Я парил от счастья над сценой и высматривал родителей в зале, но в последнем ряду почему-то увидел только маму. Отца я увидел позднее, когда дошел со всеми актерами до класса, который служил нам гримеркой. Он стоял перед закрытой дверью и сжимал кулаки. Его лицо было покрыто пятнами гнева. Ещё никогда в жизни мне не было так страшно, как при взгляде на него.
Случившееся смазалось в одно ужасное пятно…
Я резко развернулся и, сжав кулаки, быстрым шагом вышел из гардеробной.
Глава 5. Джейми «Игры горцев»
В столовой рядом с Оливией сидела Пенелопа, и если сестра уплетала за обе щеки обильно политый клубничным вареньем круассан, то золовка щипала пустую пшеничную булочку без особого аппетита.
– Доброе утро, – сказал я.
Пенелопа вздрогнула, быстро глянула на меня, а потом снова опустила глаза. Я подошел к ней и, присев перед ней на корточки, заглянул в глаза.
– Пенелопа, мне очень жаль, что я спровоцировал Маркуса.
– Не стоит, – перебила она. – Каждый имеет право говорить то, что считает нужным.
– Но не тогда, когда причиняет своими словами боль.
Она сцепила пальцы на животе. Под тонкой кожей на тыльной стороне ладоней сильнее проступили синие вены.
– Маркус – мой муж и он никогда не обидит меня намеренно.
Я беззвучно выругался и беспомощно посмотрел на сестру. Может, у нее был какой-то толковый совет, как вразумить Пенелопу? Она пожала плечами, отрицательно качнув головой. Прекрасно. Снова обернувшись к золовке, я открыл рот, но она отодвинула свой стул и поднялась.
– Пенелопа…
Она обошла меня, не проронив ни слова, и вышла из столовой. Отличное начало дня, ничего не скажешь.
– Не понять мне ее, – пробормотал я, усаживаясь на свободное место.
– Муж и жена – одна сатана, – сказала Оливия.
В этом сестра была права. Именно поэтому Маркус крутил Пенелопой, как хотел.
Откуда-то снаружи донеслись предупреждающие сигналы, словно перед домом парковался грузовик, а следом послышались обрывки мужской речи.
– Что происходит? – спросил я Оливию.
– Сегодня началась подготовка к Играм горцев, – ответила сестра. Её сотовый заиграл тихую мелодию и она, нахмурившись, приложила его к уху. – Извини, Джейми, это руководитель программы. Я должна ответить.
С этими словами она покинула столовую, а я проглотил тост с лимонным джемом, вытер руки об атласную салфетку и подошел к окну. Слева от дома на большой территории, служившей парковкой, стояло пять микроавтобусов и четыре грузовика. Задняя дверь одного из них была откинута, а четверо мужчин в синих комбинезонах вытаскивали из него сложенные шатры.
Как я мог забыть, что из года в год Игры горцев проводились накануне дня рождение Оливии? А значит, в ближайшее время вокруг замка будет стоять кутерьма, пока она не достигнет апогея, когда здесь соберутся тысячи шотландцев и туристов. Отец мог бы организовывать Игры в любой день года, но неизменно выбирал середину августа из-за самой хорошей погоды. Сам по себе праздник, призванный чтить шотландскую культуру, мне нравился. Перетягивать канат, метать бревна и танцевать под волынку – это всегда весело. Но из-за этого день рождения Оливии отходил на второй план. Это злило меня раньше и злит не меньше сейчас. Да, мы выросли, но, черт побери, почему нельзя хотя бы раз уделить все внимание дочери?
– Наконец-то ты соизволил проснуться, – раздался голос отца за спиной.
Я резко обернулся, желая бросить в ответ колкость, но, увидев, в сопровождении кого он появился, поражено открыл рот.
– Ангус?
Главный репортер областной газеты улыбался мне от уха до уха. Пышные усы забавно контрастировали с блестящей лысиной. Рядом с ним стоял паренек лет шестнадцати. На носу, лбу и подбородке красной россыпью сидели прыщи. Чертов подростковый возраст. У обоих на шее висели фотокамеры, а в руках они держали блокноты с остро заточенными карандашами. Моего любимого наставника явно сопровождал новый практикант. Давным-давно я точно так же ходил за ним хвостом, пытаясь разобраться, хочу ли стать репортером.
– Джейми, мелкий засранец! – с искренним энтузиазмом воскликнул Ангус.
Оставив отца позади, он пошел в мою сторону, раскинув руки. Время оставило след на его лице: вокруг проницательных карих глаз собрались морщинки-лучики, а у носа залегли глубокие складки.
– Тебя не узнать! – воскликнул Ангус, обрушиваясь на меня с медвежьими объятиями.