Я выгнулась.
— Господи…
Я села на него сильнее, подалась бёдрами, чувствуя, как он давит под тканью.
— Хочешь? — прошептал он в моё ухо. — Скажи.
— Уже мокрая, — прошептала я. — Думаешь, я просто так ехала с тобой в лифте с дрожащими коленями?
Он замер. Только пальцы на моих бёдрах напряглись — как будто его ударило током.
Вдох — тяжёлый. Взгляд — тёмный, затянутый туманом желания.
— Алиса… — хрипло выдохнул он.
Но я уже знала, чего хочу.
Медленно, с умыслом, я соскользнула с него вниз, опускаясь на колени у края кровати.
Он смотрел на меня сверху — будто не верил. Будто хотел остановить, но одновременно не смел даже дышать.
Я провела ладонью по его животу, ниже.
И он весь напрягся — как струна, как зверь, затаившийся в ожидании.
— Ты ведь хотел, чтобы я сказала, — прошептала я, проводя ногтями вдоль линии бедра. — А я хочу показать.
Я осторожно потянула вниз пояс, потом ткань…
И он остался передо мной — настоящий, твёрдый, пульсирующий от ожидания.
Я смотрела на него снизу вверх, и он зарычал.
— Алиса… не мучай…
Но я не спешила.
Я дышала на него, касалась языком легко, почти мимолётно, наблюдая, как его бёдра дёргаются, как в пальцах напрягаются сухожилия.
Потом — глубже.
Горячо.
Влажно.
С полной отдачей.
Он застонал, глухо, сдавленно, словно сдерживал что-то дикое.
Обе руки — в моих волосах, но не жёстко, не насильно.
Он дрожал. Я чувствовала это всем телом — как его держит на грани.
Как он не может поверить, что это происходит.
— Господи, Алиса… — прошипел он, запрокидывая голову. — Ещё чуть-чуть — и я сорвусь.
Но я не хотела пощады. Я хотела, чтобы он забыл себя, забыл всё.
Я хотела его сломать сладко. До беспамятства.
Когда он схватил меня за плечи и вытянул наверх, взгляд у него был безумный.
— Всё. Хватит.
— Уже не можешь? — усмехнулась я, вытирая губы, дерзко, медленно.
— Могу. И ты сейчас узнаешь, насколько.
Он развернул меня резко, так, что я оказалась под ним, раскинув руки на простынях.
Его ладони — горячие, тяжёлые — легли на мои бёдра, раздвигая их уверенно, будто не спрашивал разрешения.
Да и не нужно было.
— Хочешь жёстко? — прошептал он, касаясь губами моего уха.
— Хочу тебя, — выдохнула я.
Он вошёл резко — одним сильным толчком.
Я захлебнулась стоном, выгнулась к нему — и он поймал моё запястье, прижал к кровати, не давая вырваться.
Не потому что я сопротивлялась.
А потому что я сгорала, и он это чувствовал.
— Скажи, как ты меня хочешь, — рыкнул он. — Громко.
Я хрипло выдохнула:
— До боли. До срыва. До потери всего.
— Отлично, — прошептал он. — Потому что я хочу тебя точно так же.
Он двигался так, будто вбивал себя в меня, с каждым разом глубже, сильнее, точнее.
Я хваталась за него ногтями, обвивала ногами, как будто могла удержать.
Как будто хотела, чтобы он остался внутри навсегда.
— Ты — наркотик, — прорычал он. — Я от тебя ломаюсь.
— Тогда ломайся, — прохрипела я. — Но только внутри меня.
Он застонал, поймал мои губы, и поцелуй был грязный, влажный, голодный, как будто мы сражались.
Я знала, что завтра не смогу ходить.
Что голос осипнет.
Что кожа будет в отпечатках его рук.
Но мне было всё равно.
Потому что это был он.
Мой. Сейчас. Целиком.
Он поднял мою ногу выше, изменил угол — и я закричала, не сдерживаясь.
Оргазм накрыл, как удар волны — обрушился, разорвал, выбил из тела.
Я дергалась под ним, цеплялась за воздух, пока он сам не сдался, не вжал меня в матрас и не прошипел мне в ухо:
— Алиса… чёрт… ты…
Он сорвался. Глубоко. Жёстко. До последней капли.
И остался внутри, тяжело дыша, уткнувшись в мою шею, в волосы.
Я обняла его. Молча.
Потому что слов просто не было.
Только биение двух тел.
И ощущение, что внутри — мы уже неразделимы.
Глава 16
Виктор
Я не сразу понял, сколько времени прошло.
За окном светало.
Внутри — всё ныло. Но не от усталости. От того, как сильно я хотел её снова.
Даже после того, как мы трахались всю ночь.
Это не было просто сексом.
Это было… одержимостью.
Мы начинали жадно, будто срывали с себя остатки контроля.
А потом — волна за волной.
Она смотрела на меня с вызовом и ртом, распухшим от поцелуев.
Царапала спину.
Сидела на мне, наклонялась к моему лицу, тяжело дышала и шептала такие вещи, от которых у меня мозг плавился.
Первый раз был быстрым. Почти агрессия.
Она сама подалась, сама раздвинула ноги, сама прошептала: "Сильнее. Ещё."
Я вбивался в неё до конца, слышал, как она стонет в подушку, царапает простыню.
Потом — перерыв.
Пять минут. Может, семь.
Я лежал, думал: ну всё. Финал.
А она — развернулась, уселась поверх, медленно опускаясь, и прошептала:
— Ты думал, я наелась?
Нет, Виктор. Я только начинаю.
Второй раз — дольше.
Медленнее.
Глубже.
Она смотрела мне в глаза, пока двигалась, будто проверяла, выдержу ли.
Не выдержал.
Но продержался дольше, чем думал.
Третий…
Она лежала на животе, а я гладил её спину и просто не смог остановиться.
Это было тихо, тяжело, интимно.
Она не говорила ничего — только захлёбывалась дыханием, когда я двигался в ней медленно, как будто боялся потерять.
А потом она уснула.
На мне. В руках.
Голая.
Разбитая.
Моя.
Она зашевелилась.
Сначала едва заметно — пальцы сжались в простыне. Потом — вздох. Лёгкий, неглубокий.
Она не открыла глаза сразу, будто сопротивлялась утру. Или пыталась продлить это чувство — безопасности, тепла, близости.
Я не шевелился.
Просто лежал и смотрел на неё.
На мягкие изгибы, на плечо, которое касалось моего.
На растрёпанные волосы. На ресницы. На чуть приоткрытые губы.
И думал только об одном:
Сказать сейчас — или нет.
Сказать, что есть ещё одна. Маленькая. Пятилетняя.
Что есть мир, который она пока не знает.
Мир, в котором я каждый вечер читаю сказки. В котором есть мультики, царапины на коленке, капризные «не хочу гречку» и кружка с котиком.
Я почти слышал, как внутри нарастает паника.
Потому что если скажу — всё изменится.
Навсегда.
Она моргнула, открыла глаза.
Взгляд ещё сонный, расфокусированный. Потом — нашёл меня.
И она улыбнулась.
Просто. По-настоящему.
Как будто ничего не боялась.
— Привет, — прошептала она, проводя пальцами по моей щеке.
— Привет, — ответил я, и голос чуть дрогнул.
Сейчас?
Сказать сейчас?
Растоптать этот момент?
Эту хрупкую, живую тишину, где всё — просто?
Я смотрел на неё — и не смог.
Не сегодня.
Потому что я хочу ещё один день быть с ней в этом пузыре.
Где нет обязательств. Нет страхов.
Есть только она. Я. И память о ночи, которая изменила всё.
— О чём думаешь? — спросила она, приподнимаясь на локте.
— О том, что ты невероятная, — ответил я. И это было правдой.
Пока единственной, которую она могла вынести.
Она рассмеялась и потянулась ко мне.
Мы лежали в молчании ещё несколько минут.
Слов не нужно было.
Тело помнило. Сердце билось ровно.
Пальцы Алисы лениво скользили по моему плечу, и я даже думал — может, вот так всегда?
Но потом я глянул на часы.
И охнул.
— Почти восемь.
— Что?! — Она вскинулась, будто я выстрелил рядом. — Господи… Я опаздываю! Чёрт-чёрт-чёрт!
Она вылетела из кровати, натягивая платье наизнанку и одновременно ища туфли.
Я смотрел, как она мечется по комнате — дикая, с мятой простынёй вместо плана, и почему-то хотел, чтобы это утро не заканчивалось.
— Подожди, — сказал я. — Куда ты летишь?
— На работу, — бросила она, застёгивая браслет зубами. — У меня уже должна быть растяжка. Или хотя бы хвост. Хотя бы мозги.
— А где ты работаешь?
Она чуть сбавила темп, бросила на меня быстрый взгляд:
— Преподаю бальные танцы.
— Правда?
— Правда, — выдохнула она. — Не хобби. Не временно. Настоящая работа, вот это всё.
— А почему я только сейчас об этом узнаю?
Она снова засмеялась, запихивая волосы под резинку:
— А ты не спрашивал.
Честно. И больно в точку.
Я встал, натягивая джинсы:
— Поехали. Я тебя отвезу.
— Нет-нет, ты чего, — отмахнулась она. — Тебе же тоже на работу. Не отвлекайся. Я сама, честно. Там недалеко.
Я нахмурился. Хотел было настаивать — но её глаза уже бегали, в руках крутился телефон, в голове, судя по всему, был полный список задач и «чёрт-чёрт-чёрт».
— Ты уверена?
— Сто процентов, — кивнула она, подбегая к зеркалу и кое-как собирая волосы в хвост.
— Запасные ключи вон там, в ящике у входа. Возьми и просто закрой дверь за собой, ладно?
Я кивнул, удивлённый её собранностью среди этого хаоса.
— Увидимся вечером? — спросила она, уже на пороге.
Я сжал челюсть.
— Не смогу. Дела.
Она замерла. Легко кивнула.
Но в её лице что-то изменилось — мелькнуло и ушло, прежде чем я успел понять.
— Ну… тогда завтра?
— Завтра — точно, — сказал я. — Я напишу.
— Хорошо. Пока, — улыбнулась она. Почти по-настоящему.
Дверь захлопнулась.
Я остался один. В тишине.
С её запахом на простынях. С её смехом в ушах.
И с тупым, глухим уколом внутри.
Потому что я видел: ей было немного больно.
И оттого — больно стало мне.
Я вошёл в здание почти автоматически.
Тревога внутри чуть стихла, но не исчезла.
Слишком много мыслей, слишком мало сна.
И одна чёртова улыбка — в голове с утра, будто гравировка под кожей.
— Ну, здравствуй, король мрачных лиц, — услышал я, ещё не дойдя до турникета.