Алиса
Я дошла до раздевалки на автопилоте.
Не помню, как. Только это яркое, пронзительное “Это мой папа!” всё ещё звенело в голове.
Села. Не раздеваясь. Просто рухнула на скамейку, как будто ноги отказались дальше держать.
Боль?
Да, была. Но не та, что сжимает грудь. А другая.
Яркая. Кислая. Злая.
— Он. Соврал. Мне. — выдохнула я вслух, глядя на пустую стену. — Молча. Хладнокровно. День за днём.
Потому что так удобно. Потому что, видимо, я — очередная история, которой не нужно знать правду.
Потому что что? Я не заслужила? Я недостаточно "готова"?
Алиса, да ты спала с ним! Смотрела ему в глаза. Смех, поцелуи, “не отпускай”.
А он в это время…
Просто молчал.
Искры перед глазами — не от боли. От ярости. Настоящей, чистой.
Он прятал ребёнка.
РЕБЁНКА.
Господи, Виктор. Ты взрослый мужик. У тебя дочь. А честности — как у подростка.
Я резко вскочила. Сдёрнула кофту. Пинком запихнула балетки в сумку.
Горло горело. В груди стучало.
Он не имел права.
Так просто…
Иметь меня. И при этом прятать от меня целую свою жизнь.
Я ненавидела себя за то, что мне всё ещё было больно.
Что всё ещё внутри — еле слышно — звучало его имя.
Но ещё сильнее я ненавидела его. За то, что дал мне это чувство. А потом выдернул почву. Без объяснений. Без права выбора.
Я не поехала домой.
Не могла.
Не хотела.
Вся я — внутри — сжималась при одной мысли, что сейчас зайду, открою дверь... а он будет там.
Или — не будет.
И оба варианта были одинаково невыносимы.
А самое паршивое — ключи я ему оставила.
Сама.
С легкой руки, с глупой улыбкой:
«Возьми, закроешь потом».
Дура.
Сентиментальная идиотка.
Которая подумала, что это всё — настоящее.
Я ехала в такси и судорожно писала Полине:
«Ты дома?»
«Мне надо куда-то деться. Прямо сейчас. Не спрашивай пока».
Ответ пришёл быстро:
«Заходи. У меня вино и ненависть к мужчинам. Всё, как ты любишь.»
Когда я вошла, она уже стояла с двумя бокалами.
Не обняла — не стала сюсюкать. Просто поставила в руки вино и включила музыку.
— Сажусь. Говори.
— Только не перебивай, — попросила я.
Я выдохнула. Глоток. Второй. И вывалила всё, как было. Без прикрас.
Про ночь. Про утро. Про Варю. Про этот момент в коридоре, когда всё рухнуло с одного детского “Это мой папа!”
Полина слушала молча. Только губы сжала.
— Он мне не сказал, Польку. Ни слова. Хотя… видел, как я смотрю на неё. Как с ней общаюсь.
— Урод, — выдала она тихо. — Красивый, опасный урод.
— А я… я ведь отдала ключи. — Голос сорвался. — И теперь сижу тут и думаю — придёт ли он? Или просто вернётся ко мне домой, будто ничего не случилось?
— Алиса… — она потянулась ко мне. — Ты бы его пустила?
Я замолчала.
Вот в этом-то и дело.
Я не знала.
Я злилась. Мне было обидно.
Но я всё ещё хотела его видеть.
И от этого хотелось орать.
Полина встала, пошла за шоколадом и вернулась с пледом.
— Значит так. Сейчас ты напьёшься, посмотришь со мной старую комедию, и никто сегодня никуда не идёт. А завтра, если этот “папа года” приползёт, ты ему скажешь всё, что думаешь. Прямо в глаза.
Я кивнула.
Телефон мигнул в полутьме.
Раз.
Ещё.
Я перевернулась на другой бок, забралась глубже под плед. Полина спала рядом, свернувшись клубком на втором диване, где-то между подушками и остатками чипсов.
Я не хотела смотреть.
Не хотела видеть.
Но рука сама потянулась к экрану.
Виктор
Алиса, нам нужно поговорить.
Пожалуйста.
Где ты?
Я уставилась в текст.
Долго.
Без движения.
И как-то внутри всё зазвенело — как при переохлаждении: кожа горячая, а внутри — лёд.
Он пишет. Он ищет.
А я…
Я хочу, чтобы он страдал.
Пауза.
Я не ответила. Просто уставилась в экран.
Виктор
Я знаю, что всё вышло неправильно.
Но это не так, как ты думаешь.
Я должен объяснить. Тебе. Лично.
Я зажала телефон в ладонях.
Дышала неровно.
Было обидно. Было злобно. Было... больно.
Гораздо больнее, чем я хотела признать.
Виктор
Где ты? Я не приду. Просто скажи, что ты в порядке.
Никакой реакции.
Не хотелось быть там, в квартире, где он мог бы стоять на пороге. Где лежат ключи, которые я, дура, ему оставила.
Виктор
Если ты не хочешь разговаривать — я пойму.
Но, пожалуйста… хоть слово.
Я выключила экран.
Не потому что не хотела читать.
А потому что каждое слово било по ребрам.
Пятница.
Проклятая пятница.
Раньше она была моим любимым днём — короткий рабочий, сладкое предвкушение выходных, чуть больше улыбок на лицах детей.
А теперь — как мина под ногами.
Два дня.
Ровно два дня — и ни одного моего ответа.
Он больше не писал. Или перестал в какой-то момент — я не проверяла. Просто убрала звук, перевернула экран вниз, и жила, как могла. Без воздуха. Без сна. Без…
Никак.
Но расписание есть расписание.
А в пятницу у меня младшая группа.
Те самые пятилетки.
И в этой группе — она. Варя.
Я собиралась быстро, по делу: волосы в хвост, свитшот, чёрные спортивные брюки. Минимум косметики. Ни аромата, ни серёжек, ни… лишнего.
Я не собиралась выглядеть красиво.
В студии было шумно — как всегда.
Кто-то бегал по коридору, кто-то спорил, у кого красивее балетки.
А я просто... ждала.
Словно в животе сидел таймер.
С каждой минутой — тик.
С каждой секундой — укол.
И вот, ближе к четырём, открылась входная дверь.
Я, как дурочка, обернулась.
Но в зал первой зашла Марина. Няня.
Следом — Варя.
Без него.
Внутри что-то вздохнуло. Не то чтобы разочарование…
Скорее смесь. Из обиды, облегчения и какого-то странного пустого ожидания.
Варя сияла, как будто не помнила, что мир треснул посередине.
— Алиса! — крикнула она, едва не уронив рюкзак. — А я выучила новое! И принесла тебе рисунок!
Я улыбнулась. Автоматически.
Потому что Варя — не виновата.
Потому что дети всегда знают больше, чем мы думаем.
Потому что даже если сердце болит — работать я умею.
— Покажешь после занятия? — спросила я, наклоняясь к ней.
— Обязательно! — кивнула она. — А ещё... — она вдруг понизила голос. — Сегодня мой папа может прийти. Но если не успеет, ты не обижайся. Он правда очень занят.
Я замерла на секунду. Но потом собрала себя в кучу и сказала:
— Никаких обид. Обещаю.
Варя кивнула, взяла мою руку и потянула в зал:
— Пошли! Сегодня я как ветер! Только без падений!
Господи, как же она мне нравилась.
Очень.
Варя была из тех детей, от которых не устаёшь.
Светлая, настоящая, с этим взрослым взглядом, который не врёт. С ней было просто. Даже в моменты, когда всё внутри болело.
Жаль только, что её папа — такой… козёл.
Да, именно так. Без красивых слов.
Козёл.
Глава 19
Виктор
Два дня.
Два грёбаных дня.
И она молчит.
Я проверял телефон каждые десять минут.
Смотрел в чат. Обновлял. Перечитывал свои сообщения.
И ничего.
Пусто.
Я не знал, где она.
С кем она.
Дома ли. Читает ли.
Злится ли.
Плачет ли.
Внутри — каша. Тревога, вина, злость на себя.
Я знал, что облажался.
Просто хотел... сначала. Сам. По-человечески.
Но теперь — всё не так. Она узнала это от Варвары. От ребёнка.
Больше всего я боялся, что теперь для неё я — не просто мужчина, который соврал.
А тот, с кем она больше не хочет иметь дело.
И всё равно — я ждал.
Думал: дать ей пространство. Время.
Пусть остынет. Пусть переварит. Пусть решит сама.
И вот прошёл третий день.
Была глубокая ночь.
За окном — тишина. Ни машин, ни голосов. Только редкий ветер, раскачивающий деревья за окном.
Я лежал в темноте, уставившись в потолок.
Варя давно спала. Рядом, за дверью, дежурила Марина — она осталась на ночь, зная, что у меня тяжёлые дни.
Слава Богу.
Потому что я больше не мог.
Я задыхался.
Я не спал. Я сгорал.
И в какой-то момент — щёлк.
Тишина лопнула.
Я встал.
Накинул куртку. Схватил ключи.
Никаких звонков, никаких «можно?» — нет.
Сейчас или никогда.
Проехал город насквозь, как во сне.
Асфальт был мокрый. Светофоры — как пульс.
Внутри всё горело.
Я даже не знал, что скажу.
Но знал — если не скажу сейчас, не скажу никогда.
Её дом.
Я поднялся.
Стал у двери.
Постоял.
Прислонился лбом к холодной стене.
Выдохнул.
Потом — постучал.
голове только одно:
Открой. Пожалуйста, открой.
За дверью — тишина.
Ни шагов, ни звука.
Может, спит. Может, нет дома.
Может, просто решила не открывать.
И, чёрт возьми, имела на это полное право.
Но я не ушёл.
Я стоял, как идиот, в три часа ночи в её подъезде.
С колотящимся сердцем.
С мыслями, которых никогда в жизни не было так много и так сильно сразу.
Я услышал движение.
Шорох.
Щелчок замка.
Дверь открылась.
Медленно. Осторожно.
И вот она — Алиса.
В футболке. Без макияжа. Волосы растрёпаны.
Сонная. Недоверчивая. Прекрасная до боли.
— Виктор?.. — Она моргнула, сбитая с толку. Голос хриплый, сонный, почти шепот. — Что ты тут делаешь?..
Я не сразу нашёл слова. Глотнул воздух, как будто из него можно было собрать объяснение.
— Я не мог… ждать до утра, — выдавил я наконец. — Я знаю, поздно. Я знаю, как это выглядит. Но я не мог больше лежать, не зная… ты меня вообще ещё слышать хочешь?
Она стояла босиком на пороге, прижимая ладонь к косяку. Дверь была приоткрыта, но не полностью — как и она сама. Половина тела во тьме, половина — в свете.