А я стоял в стороне и не мог поверить, как естественно всё происходило. Без неловкости. Без напряжения. Как будто… так и было всегда.
Марина теперь заглядывала к нам не каждый день — «передаю пост полномочий», как она выразилась по телефону. Варя и правда всё больше стремилась быть с Алисой. Делилась с ней рисунками, спрашивала, как правильно выговаривать «румба» и «самба», и каждый вечер проверяла, будет ли Алиса читать ей сказку, а не я.
Меня это не обижало.
Наоборот. Это было счастье.
Алиса легко влилась в рутину: готовила с нами завтрак (хотя я не сразу простил ей кашу с тыквой), помогала Варьке с домашкой по английскому, оставляла мне на столе записки вроде: «Если ты не улыбнёшься до 10:00, я тебя укушу».
Вечерами мы сидели втроём на диване, смотрели кино. Варя — посередине, как маленький министр гармонии. А когда она засыпала, Алиса оставалась рядом, прижималась ко мне — и всё было так просто. Тепло. Надёжно.
Иногда я просыпался и не сразу понимал, в каком я мире.
В том, где я владелец фирмы на пике роста — или в том, где моя дочь учит плюшевого бегемота делать плие под руководством женщины, которую я люблю до чёртиков.
Фирма выросла.
Серьёзно выросла.
После того контракта — того самого, что мы вытащили почти на зубах — всё сдвинулось с места. Новые партнёры. Инвесторы. Запросы. Переговоры, встречи, расширения штата, новые помещения. У нас появилось подразделение в Москве, и двое из питерской команды теперь живут между городами. А я — мелькал в новостных лентах чаще, чем успевал сам это осознавать.
«Кому доверяют крупнейшие клиенты: три лица новой деловой сцены» — другой. И моя чёртова фотография — серьёзная, в галстуке, с таким выражением лица, будто я съел трёх конкурентов за завтраком.
А потом — вечерний эфир на городском канале. Прямой. С вопросами, с аналитикой, с цифрами. И с Алисой, которая смотрела дома и фотографировала экран.
— Ты, конечно, умный, но там свет падал тебе как-то… эээ, драматично, — прислала она сообщение.
Я смеялся. Потому что это была она. Потому что даже в этом новом, шумном, насыщенном мире — она держала меня на земле.
И Варя тоже.
Периодически она спрашивала:
— Пап, а ты станешь очень-очень знаменитым?
— Не уверен. А хочешь?
— Не знаю. Только если ты не забудешь, что у нас по пятницам варим какао.
Я клялся, что не забуду.
Потому что никакие заголовки, рост капитала, встречи и фонды не значили ничего — если не с кем было делиться этим вечером. Этой пятницей. Этим какао.
И да, теперь меня узнавали в деловых кругах. Подходили после конференций, жали руку, говорили: «Смотрим на вашу динамику, впечатляюще».
Но самое главное — это когда я открывал дверь домой и слышал:
— Пап, Алиса сделала пиццу! С моими огурцами, но ты всё равно должен похвалить!
Это была другая сцена.
Не деловая. Настоящая.
Моя.
В тот день я просто застрял.
Кажется, всё офисное пространство работало против меня: принтер жевал документы, Макс скидывал правки на уже утверждённое, кто-то перепутал цифры в отчётах для инвесторов, и я в какой-то момент понял, что если сейчас всё не доведу до конца — просто не смогу заснуть.
Было уже почти десять.
Телефон вибрировал на столе. Снова Алиса:
Алиса:
Ну ты где? Пицца уже не просто остыла, она обиделась и ушла в холодильник.
Алиса:
Я тоже жду.
Я смотрел на экран, прижимая к виску лоб. Хотел ответить — но в это мгновение дверь в кабинет распахнулась с такой силой, что я дёрнулся и чуть не опрокинул кружку кофе.
На пороге стояла Алиса.
Мокрые волосы падали на плечи, щеки порозовели от холода, а глаза... Глаза смотрели прямо на меня. Серьёзно. Жёстко. И с той самой искрой, от которой я всегда терял ровное дыхание.
Я только открыл рот, чтобы хоть что-то сказать — оправдаться, объясниться, извиниться, как вдруг она…
Развязала пояс своего плаща.
И он медленно распахнулся.
— Господи… — выдохнул я. Совсем не так, как мужчина, который должен говорить умные слова. А как тот, кто внезапно увидел чудо.
Под плащом — ничего, кроме чёрного, полупрозрачного белья. Тонкого. Почти кружевного. И её. Вся она — из ночи, из света, из моего желания.
Я не дышал.
Не потому что боялся испугнуть — а потому что сердце било так сильно, что воздух будто лишний.
Она шагнула в кабинет.
— Если ты не можешь закончить рабочий день — я помогу, — сказала она тихо, будто это обычный вторник.
Я сглотнул. Отодвинул стул. Встал.
— Сядь, — сказала она. Низко. Чётко. Почти властно.
И я подчинился.
Алиса сбросила плащ. Плавно. Будто шелест ветра — и вот он упал к её ногам.
На фоне тусклого офисного света её тело казалось почти нереальным: тонкие бретели белья, изгиб бёдер, прозрачная ткань, играющая на каждой линии.
Она не спешила. Сделала шаг ко мне.
И — не касаясь — посмотрела в глаза.
Потом — медленно, с улыбкой, от которой у меня потемнело в голове, — провела руками вверх по бокам, скользнула к груди. Слегка сжала. Пальцы замерли на сосках, обвела их подушечками и дерзко щёлкнула по одному. Я сглотнул.
— Смотри, — прошептала она.
Я не отводил взгляда.
Алиса прикусила губу, руки скользнули ниже. Медленно. Уверенно. Через плоский живот к тонкому треугольнику прозрачной ткани.
Она коснулась себя. Один раз. Потом другой. Легко. Дразняще. Пальцы исчезли под кружевом, и её веки дрогнули, дыхание сорвалось.
Я едва не сдвинулся с места. Но она остановила меня взглядом.
— Нет. Пока — только ты смотришь.
Ты работал. Я скучала. Я злилась. А теперь — ты запоминаешь. Каждый мой жест.
Она села на диван — не спеша, словно это была её сцена, её правило, её территория.
Кожа в мягком полумраке светилась, как фарфор, дыхание у неё участилось, но глаза по-прежнему не отпускали меня.
— Я хотела, чтобы ты забыл, кто ты, — прошептала она. — На час. На один вечер. Ни директор. Ни глава фирмы. Ни папа. Только ты. Мужчина, который мне нужен.
Я кивнул. Молча. Потому что голос бы всё испортил. Потому что я уже не дышал — я горел.
БЛЯЯЯДЬ, член стоял колом и мне казалось что если она до него дотронется я кончу.
Она чуть раздвинула колени, пальцы легли на бёдра, скользнули вверх по внутренней стороне, медленно, как в танце, как в вызове. И всё это время она не отводила от меня взгляда.
— Ты всё ещё хочешь быть хорошим мальчиком? — её голос был обманчиво спокойным. — Или уже готов просто… хотеть?
Я сглотнул. Не ответил. Только сжал подлокотники кресла.
— Скажи, — прошептала она, проводя пальцами по себе, — тебе нравится, когда я делаю это на твоих глазах?
— Да, — вырвалось почти срывающимся голосом.
Она улыбнулась. Её дыхание сбилось.
— Я думала об этом весь день, — прошептала. — Как ты придёшь, уставший, мрачный. Как сядешь за стол… А я — вот так. Перед тобой. Только в этом.
Она выгнулась, закрыв глаза на секунду, и продолжила:
— А ты будешь сидеть, молчать, сдерживаться. Потому что ты — взрослый. Правильный. Потому что у тебя дела. Подчинённые. Счета. Ответственность.
Потом снова посмотрела прямо в меня. Глаза блестели.
— А теперь скажи мне: ты всё ещё думаешь о работе?
Я покачал головой. Медленно.
— Я думаю только о тебе.
— Тогда встань, — прошептала она. — И подойди. Я хочу, чтобы ты почувствовал, как сильно я скучала.
Я подхватил её за талию, прижал к себе резко, голодно, как будто держал голыми руками огонь — и уже не боялся обжечься. Её кожа была горячей, гладкой, будто выжженной желанием.
Она обвила меня ногами — жадно, властно, как будто это она всё затеяла, и теперь я должен ей подчиниться.
— Скажи, что ты думал обо мне, когда сидел за этим чёртовым столом, — прошептала она, прижимаясь губами к моему уху. — Скажи, что хотел сорваться. Бросить всё к чёрту. Прижать меня к стене. Раздеть. Сильнее.
Я сжал её ещё крепче. И сорвался. Прижал к стене. Целовал, как безумный — не аккуратно, не нежно, а голодно, срываясь на дыхание, на стоны, на жажду, которую слишком долго сдерживал.
— Я хотел тебя с утра, — выдохнул я, губами касаясь её шеи. — Ещё когда ты просто прислала сообщение. Хотел — как животное. До судорог. До помутнения. До грани.
Она выгнулась, потянула за волосы. Её грудь прижималась к моей коже сквозь тонкую ткань, и я сходил с ума — от каждого сантиметра, от каждого дрожащего вздоха.
Я сорвал с неё бельё, как будто оно мешало нам дышать. Поднял, посадил на край стола — жёстко, властно, сдерживая дрожь только на тонком краю.
Она раздвинула колени, встретила меня взглядом — и в этот момент не было ничего, кроме нас. Ни кабинета. Ни дел. Ни мира.
Глава 28
Алиса
Телефон зазвонил в самый неподходящий момент — я стояла на кухне, в обнимку с чашкой, в полной тишине, пока Виктор с Варей строили башню из подушек в гостиной.
На экране — "Мама".
Я вздохнула. Внутри мелькнуло лёгкое беспокойство.
— Привет, мам, — сказала я, прячась в коридор, — как вы там?
— Мы в Питере, — заявила она бодро. — Только что высадились у бабушки. Ты почему не знаешь? Мы тебе вообще-то писали в чат.
— Я... у меня тут немного… завал. Работа, дела…
— Ну так бросай всё. Собирайся. Приезжай. И своего мужчину бери. Мы с папой все хотим с ним познакомиться. Бабушка уже пироги печёт. У неё, по-моему, интуиция — она сразу поняла, что ты не одна теперь.
Я замерла. На секунду. Потом выдохнула:
— Мам… Только он не один. У него есть ребёнок. Дочка. Варя. Ей пять. И… она живёт с ним.
На том конце повисла пауза. Та самая, когда ты отчётливо слышишь, как в голове у собеседника скачут мысли и аргументы.
— У него… ребёнок? — переспросила она. Голос стал чуть выше.
— Да. И она — потрясающая. Я её обожаю.
— Так. Понятно. — ещё секунда молчания, а потом… — Значит, приезжайте все вместе. С ребёнком тоже. Мы тут уже все собрались: бабушка, тётя Лена, Сашка с Настей. Все хотят увидеть, кто этот человек, который смог тебя в себя влюбить.