— Записал, — улыбнулся я. — Ботинки, шлем, крылья — всё, что скажешь.
Она фыркнула и, кажется, впервые за день окончательно успокоилась. Я провёл ладонью по её волосам, аккуратно поправив одну упрямую прядку, которая всё время лезла ей в глаза.
— Ладно, марш мультики смотреть. Я сейчас.
Варя кивнула и уселась обратно в подушки, мгновенно уткнувшись в экран. Уже снова смеялась. Только слегка потирала пластырь, будто он был её боевой наградой.
Я тихо прикрыл дверь в детскую, прислушался к Вариному хихиканью из-за мультиков — и выдохнул. Кажется, всё действительно обошлось.
Я прикрыл дверь в детскую. Варя снова смеялась — уже над каким-то мультяшным котом, который падал в ведро с краской. Всё было почти спокойно. Почти.
Я вышел в гостиную. Марина уже ждала — с рюкзаком на плече, бутылкой воды в руке и лёгким напряжением на лице. Она всегда чувствовала, когда я был на пределе.
— Всё нормально? — спросила она, кивая в сторону детской.
— Уже да, — кивнул я. — Спасибо, Марин. Серьёзно. Но можешь идти. Сегодня я сам. Хочу немного просто побыть с ней.
— Вы уверены? — уточнила она, не торопясь к двери. — У вас ведь был рабочий день… какая-то важная встреча?
— Был, — коротко ответил я. — Но встреча подождёт. А вот Варя — нет.
Марина чуть улыбнулась.
— Ладно. Я ей на завтрак гречку сварила, она в термосе. В холодильнике овощи, компот, мороженое — прячьте сами. Если что — на связи.
Я проводил её до двери.
— Спасибо тебе, Марин. Без тебя было бы в десять раз тяжелее.
— Вы справляетесь, — ответила она просто. — Только иногда забываете это.
Она вышла, а я остался в тишине.
На кухне — недопитый кофе, на столе — её кружка с котиком. Варя просила не мыть. Говорила, что «это моя счастливая кружка, с неё всё начинается».
Я посмотрел на свой телефон. На экране — непрочитанное сообщение от Алисы так и не появилось.
Потому что я ещё не написал.
Я снова посмотрел на телефон.
Пусто.
Никакого «привет». Никакого «ну и где ты». Даже холодного «всё понятно».
Она молчит.
И я тоже.
И не потому что гордый. Или упрямый. А потому что не знаю, что сказать.
Что ты скажешь женщине, с которой провёл ночь — настоящую, без масок — а потом просто сорвался и исчез без объяснений?
“Извини, у меня дочь”?
“Прости, что ты не в курсе моего прошлого”?
“Я испугался, что всё станет слишком настоящим”?
Как это вообще звучит?
Я сел на край дивана. Варя смеётся в своей комнате — беззаботно, искренне. В её мире всё просто: если больно — плачешь. Если страшно — зовёшь. Если хорошо — обнимаешь.
Почему мы, взрослые, всё усложняем?
Я чувствую, как сильно меня тянет к Алисе. Это больше, чем просто влечение. Это как будто я... хочу рядом человека, перед кем не нужно держать фасад. Кому можно не доказывать, что я справляюсь. Не прятать Варю. Не бояться быть собой.
Но я боюсь.
Боюсь, что если она узнает — уйдёт. Просто скажет: «Мне не нужно. Я не готова». И я останусь — как раньше. Как всегда. Один.
Я уже жил так.
Улыбался на совещаниях. Подписывал контракты. Молча мыл голову пятилетней дочери по вечерам и читал сказки, чтобы заглушить тишину.
А сейчас…
Сейчас появилась она.
И я впервые не хочу оставаться один.
Но если расскажу всё — может быть, именно это и случится.
Поэтому я снова гляжу на экран.
Контакт: Алиса.
Никаких входящих. Никаких исходящих.
Ноль. Пауза. Молчание.
И я не нажимаю «написать».
Потому что не знаю, с чего начать.
Потому что слишком важно — и слишком страшно.
Глава 12
Алиса
— Ты даже не представляешь, какая тут вода, — говорила мама в трубке с восторгом. — Бирюзовая! Ни один фильтр так не покажет. Мы с отцом с утра пили кофе прямо на палубе. Я в халате, он — в панаме. Полный восторг.
Я улыбнулась, вжимая телефон плечом, пока перебегала через улицу.
Сумка билась по бедру, в голове уже вертелось расписание занятий: малыши, потом младшая группа, потом старшие. И всё — на второй день после мини-отпуска.
— Радуюсь за вас. Правда. Только не рассказывай про круассаны, ладно? Я голодная и бегу на работу.
— Ладно, не буду, — засмеялась мама. — Хотя у них тут крем фисташковый… Боже, Алиса, я чуть не умерла.
— Мааам! — простонала я, но с улыбкой.
— Ладно, всё. Я замолкаю. Просто хотела услышать тебя. Как ты?
Я на секунду сбавила шаг.
Как я?
— Сама не знаю, — честно ответила. — Вернулась в город два дня назад. И вроде как должно быть привычно… но внутри странное. Будто я осталась где-то на паузе, а вокруг всё идёт дальше.
— Опять кто-то? — уточнила мама мягко.
Я не сразу ответила. Потом — тише:
— Возможно.
— Серьёзно?
— Пока — непонятно. Мы… просто провели ночь вместе. Но после этого он ушёл. Срочно. И не написал.
— А ты?
— Я тоже нет. Я жду. Как дура.
Мама вздохнула. Где-то на фоне — шум волн, чирик птиц, и голос папы: «Скажи ей, что я скучаю, и пусть ест нормально!»
— Передай ему, что я взрослая и с гречкой у меня всё в порядке, — буркнула я, но теплее, чем собиралась.
— Алиса, — снова заговорила мама, — ты боишься не потому, что он не пишет. А потому что ты почувствовала что-то серьёзное. И тебе страшно признать, что хочешь продолжения.
— Может быть.
— Так не убегай от этого. Дай себе шанс. Даже если он не такой, как ты ожидала.
— Ты у нас теперь философ, да?
— Я на лайнере в Средиземном море, милая. Тут все становятся философами. Особенно с бокалом просекко.
Я рассмеялась. У подъезда уже виднелись мои ученицы — старшие девочки грелись на солнце, кто-то показывал на телефоне тикток, кто-то растягивался у перил.
— Всё, я прибежала. Меня ждут.
— Удачи тебе, Алиска. И... не молчи, если захочется что-то сказать. Даже первой.
— Посмотрим, — тихо ответила я.
Я отключилась и убрала телефон в карман.Открыла дверь студии, и на меня сразу обрушился детский гомон.
— Алиса Юрьевна! — закричала Катя, пятилетняя заводила в розовом трико. — А я дома крутилась и чуть не уронила кошку!
— Надеюсь, кошка выжила, — хмыкнула я, проходя внутрь.
— Выжила, но не разговаривает теперь, — важно сообщила Катя.
Вздохнув, я переобулась, поправила волосы, включила музыку. В зеркале отразились носы, хвостики, колготки с принтами и танцы “в стиле бабочки”.
Всё вроде было как всегда.
Я включилась в процесс, как могла: хлопала в ладоши, показывала движения, хвалила за старание и останавливала тех, кто слишком старался уронить соседей.
— Не падаем на попы! — напомнила я. — Красиво! Как балерины!
Но в голове всё равно — тишина от него.
Виктор не писал. Ни слова. Ни намёка.
Словно того вечера не было. Словно я всё придумала.
Я поймала себя на том, что уже третий раз подряд говорю одной и той же девочке, как нужно ставить носочек.
И каждый раз — слишком мягко, чтобы было по-настоящему строго. Меня это злило. Я сама на себя злилась.
— Алиса Юрьевна, а вы сегодня почему грустная? — вдруг спросила Маша, серьёзная девочка с косой до пояса. — Вы что, конфеты забыли дома?
— Почти, Машенька, — выдохнула я. — Забыла кое-что поважнее.
Она задумалась.
— Телефон?
Я усмехнулась.
— И его тоже.
Занятие длилось час, но тянулось вечно. Каждая минута казалась мне доказательством, что я зря что-то жду. Что взрослые мужчины не исчезают просто так — они исчезают потому, что не хотят оставаться.
К четырём у меня осталась последняя группа.
Мои новенькие пятилетки.
Те самые, которых я должна была взять ещё в до моего мини отпуска.
Пришлось отодвинуть.
Потому что я тогда сбежала к бабушке.
Прятаться.
Делать вид, что усталость — это просто переутомление, а не попытка собрать себя заново.
Теперь они — с меня. Маленькие, взволнованные, в новеньких пачках и с бантиками, как флажки на корабле. Родители передавали их мне, как хрусталь. Некоторые даже остались в коридоре — наблюдать, вдруг кто-то заплачет.
Я знала это чувство. Оно возвращалось каждый раз — начало.
Я улыбнулась, опустилась на корточки, чтобы быть на уровне глаз самой маленькой, и заговорила:
— Привет, меня зовут Алиса. Я ваша новая подружка. Мы будем танцевать, как бабочки, птички, звездочки и даже как драконы. Иногда. Но только красивые.
Они заулыбались. Кто-то хихикнул. Один мальчик нахмурился — явно был не готов к конкуренции со звёздами.
— А если я не хочу быть бабочкой? — буркнул он.
— Тогда будешь вертолётом, — пожала я плечами. — Главное — не тараканом.
Через десять минут зал наполнился хаосом наивной грации: крохотные фигурки путались в счётах, наступали друг другу на тапочки и постоянно забывали, какой рукой махать. Но это было хорошо.
Это было живое.
Я уже собиралась объяснить новый элемент — «перышко на ветру» — когда заметила, что одна девочка встала как вкопанная у стены и не двигалась. Совсем. Только смотрела на остальных — исподлобья, испуганно, почти с вызовом.
— Ты в порядке? — мягко спросила я, подходя ближе.
Она молчала. Губы поджаты, руки зажаты в кулачки, подбородок напряжённый. Маленькая львица на грани слёз. Кто-то из девочек уже начал хихикать, указывая на неё.
— Так, все продолжают танцевать, — сказала я вслух. — Перышки, помните? Ветер! Лёгкий, добрый! Пошёл!
Музыка снова заполнила зал. Я присела рядом с этой маленькой неподвижной фигуркой и чуть наклонила голову.
— Сложно, да?
Она молчала.
— Первый день — всегда самый страшный. Я тоже когда-то пришла в новый зал. И стояла в углу. И никто не знал, как меня зовут. А внутри всё дрожало. Прямо вот тут, — я постучала пальцем себе по солнечному сплетению.
Она моргнула.
— Но потом… одна девочка подошла и сказала, что у меня красивые тапочки. И всё стало чуть легче. Только капельку. Но с этого началось.