Барбара бушевала и негодовала. Она готова была взорваться от злости. И хуже всего то, что этот сукин сын сидит сейчас в Майами, в полной недосягаемости. Он сбросил на нее свою бомбу, а сам спрятался. Поскольку ей не на кого было направить свой гнев, она быстро остыла. Она чувствовала неловкость за свою столь бурную реакцию и радовалась, что еще неделю Ната не будет. У нее есть время подумать.
Она давно знала, что рано или поздно вопрос о втором замужестве встанет. Тем не менее она не сомневалась, что это произойдет нескоро, где-то там, в отдаленном будущем. Стоило ее матери заговорить об этом, как она обрывала ее: всему свое время. Никто ведь не предлагает, так что об этом толковать.
Ей и в голову не приходило, что Нат Баум сделает ей предложение. Ведь он сам говорил, что у них всего лишь роман? Что всякий роман, в силу самой сути своей, имеет начало, середину и конец. Правда, они были едины в том, что этот конец наступит нескоро, что со временем они надоедят друг другу и их чувства умрут естественной смертью. И одновременно они соглашались жить сегодняшним днем и наслаждаться друг другом, не думая о последствиях и каких-то обязательствах.
И вот, совершенно неожиданно, Нат Баум всерьез делает ей предложение и, Барбара чувствовала, ждет от нее серьезного ответа. Надо же было сначала развестись, ведь это дело не такое уж быстрое.
И еще кое-что беспокоило Барбару, хоть она старалась не придавать этому значения, – впрочем, безуспешно. Где-то в глубине души у нее таилось опасение, что если Нат бросит одну женщину, он сможет оставить и другую. А этой другой будет уже она сама. Барбара чувствовала себя виноватой, что донимает себя низкими подозрениями, и изо всех сил старалась отогнать эти мысли. Но они не отставали от нее: она представляла себя в сорок пять, брошенную заскучавшим мужем. А в сорок пять развод будет намного тяжелей, чем в тридцать один. Она будет дважды проигравшей, и кому она тогда будет нужна?
Барбара и удивлялась, и огорчалась тому, каким важным для нее оказался вопрос замужества. Ей было не по себе при мысли, что она так зависит от мужского внимания и одобрения. Неужели и сейчас, когда ей за тридцать, она все еще так же не уверена в себе, как когда ей было меньше двадцати? Эта мысль пугала ее.
А дети? Что будет с детьми? Они только-только начинают оседлую жизнь. Оба хорошо учатся, завели друзей, хорошо относятся к отцу, который видится с ними на каникулах, и к матери, навещающей их по выходным. Они приспособились к переменам в своей жизни. И Барбаре казалось жестоким и несправедливым заставлять Кристиана и Аннетт приспосабливаться снова. Разве справедливо будет притащить им незнакомого мужчину и представить его как нового отца? А дочь Ната, Джой? Ей уже почти двадцать, и, если верить Нату, эта девочка себе на уме. И она всего лишь на двенадцать с небольшим лет моложе Барбары. Каково это будет – иметь ее в качестве падчерицы? Здесь очень о многом надо думать, не только о себе и Нате. Это касается по меньшей мере пятерых. Нет, шестерых, если брать в расчет жену Ната.
Жена Ната. Эвелин.
Для Барбары Эвелин Баум как бы не существовала. Нат редко говорил о ней, а Барбара, из вежливости и безразличия, никогда не спрашивала. Она понятия не имела, как выглядит Эвелин, как она проводит время и как мирится с вопиющей неверностью Ната. Насколько Барбара могла понять, это была женщина, которой как бы не было. Судя по всему, она никогда не спорила с Натом, ничего не требовала и смотрела сквозь пальцы на его похождения. Может быть, ей просто плевать на все, думала Барбара.
Да, у Барбары была тысяча причин не выходить замуж за Ната Баума. И все они были весомы, и все они ничего не значили. Главной же причиной, по которой Барбара не хотела замужества – а ведь она безумно любила Ната, – было на самом деле то, что брак в ее сознании ассоциировался с неудачей.
Барбара росла во времена, когда брак считался единственным смыслом жизни для женщины и должен был длиться, как говорится, «пока вас не разлучит сама смерть». Ее собственный опыт показал ей, что ее обманули, она научилась осторожности и глубокому цинизму. Выходя замуж за Дика Розера, она и помыслить не смела, что настанет день, когда она с ним разведется. Никто ни в ее, ни в его роду никогда не разводился. Развод– удел кинозвезд и богатых наследниц. Разводы происходили в какой-то несуществующей стране, которая не имела к Барбаре и Дику никакого отношения. И вот теперь она едва может вспомнить лицо Дика, как он выглядел, как звучал его голос.
Замужество? Оно пугало ее. Скорее всего, из него ничего путного не выйдет. Оно означает поражение, а для Барбары еще одно поражение будет уже слишком.
Однако мысль о нем заставила Барбару посмотреть в лицо самой себе, и за это она еще сильней ненавидела Ната Баума. Проблема заключалась в том, что, любя Ната, она легко могла его ненавидеть, но была не в силах его отвергнуть. Нат Баум стал частью ее. Они так похожи, как будто слились в одну личность.
Вся неделя, пока Нат отсутствовал, ушла у Барбары на раздумья. Она была поражена, что это заняло у нее так много времени. Ведь это же очевидная вещь. Нат должен оставить жену, и тогда они смогут просто-напросто жить вместе. Люди сходятся и расходятся, живут в чужих домах, и консьержи давно не удивляются, почему жильцы носят иные фамилии, нежели те, что указаны на почтовых ящиках.
Жить вместе. К черту брак. Брак не в моде.
Барбаре не терпелось сказать о своем решении Нату.
Встреча была ознаменована шампанским, икрой и ландышами.
– Вот уж не думал, что буду скучать о ком-то, как сейчас о тебе, – сказал Нат.
– Ты хочешь сказать, что меня не заменили даже оптовики и «Фонтенбло»?
– И даже собачьи бега, – ответил Нат. – А я выиграл. – Он вынул из портфеля целую кипу банкнот, которые дождем посыпались с кровати на пол. Десятки, двадцатки, изредка полусотенные. – Одиннадцать тысяч долларов, – сказал он.
– Я столько для тебя стою?
– Больше. Иди сюда, я покажу тебе.
Она повиновалась, и он сдержал слово. Они занялись любовью прямо среди денег, сминая их своими телами. В этом было что-то упадочническое и продажное.
– Точь-в-точь Берлин тридцатых годов, – заметила Барбара. Она только что посмотрела «Кабаре».
– Если бы это был Берлин тридцатых годов, я бы уже направлялся в Бухенвальд.
– О Господи! Я бы этого не вынесла. – Барбара попыталась поглотить его своим телом и защитить от нацистов, которые существовали только в их воображении. – Я бы им тебя не отдала.
Первую ночь по возвращении в Нью-Йорк Нат провел у Барбары. Она истолковала это как свою победу над его женой. Как доказательство того, что Нат любит ее. Но она понимала, что это доказывает и ее неуверенность: ей все еще требовались знаки внимания и подтверждение привязанности, хотя она получила уже предложение выйти замуж. Интересно, думала Барбара, сколько вам должно быть лет, чтобы чувствовать полную уверенность в себе?
– Что ты сказал жене? – Барбару интересовали подробности.
– Да ничего. Она не знает, что я вернулся.
– А-а.
Барбару восхищало хладнокровие Ната. Когда она обманывала Дика, то вечно придумывала всякие небылицы в оправдание своего опоздания. В половине случаев Дик и не замечал ее отсутствия, и она громоздила свои басни без надобности. Умолчание намного лучше лжи, поняла она теперь. Оно упрощает жизнь. Надо поменьше говорить, и если тебе хоть чуточку повезет, то все будет спущено на тормозах.
– А тебя не гложет чувство вины перед Эвелин?
– А тебя – когда ты обманывала Дика?
Сейчас уже не вспомнить. Это было так давно, да и она была другая.
– Иногда я чувствовала себя виноватой. А иногда гордилась собой. Даже торжествовала. Вроде того пирога: сам испек и сам ем.
– То же самое и я. Мужчины и женщины мало отличаются, – сказал Нат. – Анатомия разная, а чувства одни и те же.
Барбара была с ним согласна, в особенности с утверждением, что различия между мужчинами и женщинами чисто физические.
– Знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она.
– Нет. За что?
– За то, что ты даешь мне чувство равенства.
На следующее утро они пили в постели кофе и апельсиновый сок. Позже отправились завтракать в ресторан. Они заказали яичницу с беконом и тосты, и оба думали о предложении Ната. По разной причине ни один из них не хотел первым затевать разговор.
Не выдержала Барбара:
– Я думала о том, что ты сказал мне в аэропорту.
Нат издал нечленораздельный звук.
– Это нечестно. Ты заставляешь меня все делать самой.
– Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, – сказал он, отпив кофе. – Так тебе легче? – Нат улыбнулся, и морщинки вокруг глаз на его загорелом лице стали глубже и еще симпатичней, чем всегда. Барбара растаяла, и он взял ее руку в свою. – Ты выйдешь за меня?
Барбара едва не ответила «да». В глубине души она чувствовала– «да», но «да» означало бы лишь новые проблемы.
– Я буду с тобой жить, – сказала она. – Я все просчитала.
Она начала речь, которую долго репетировала, и, ей показалось, произнесла ее удачно. Она объяснила ему все преимущества совместной жизни по сравнению с супружеством.
– Мы будем жить вместе, – сказала она в заключением. – Так мы сможем наслаждаться друг другом, и не будет этой склоки с разводом.
Она ждала, что Нат согласится. Все, что она ему выложила, было так разумно и логично. И говорила она так убедительно.
– Чепуха. Я уже слишком стар для бродяжничества. Это для зеленых юнцов. Это для моей дочери, но не для меня. Я взрослый человек и хочу взрослых отношений. То есть женитьбы. Со всей ответственностью, всеми обязательствами. И с этой склокой, как ты выражаешься.
– Я и так беру на себя обязательство, – сказала Барбара. – Я просто не вижу смысла в женитьбе. Да и кто сейчас женится?
– Зато я вижу смысл в женитьбе, – ответил Нат. – Пусть я старомоден, но меня не привлекает вариант вроде того, когда через месяц люди разбегаются, – «вот и хорошо, попробовали, посмотрели, а теперь до свидания». Мне нужно все. Или ничего. Я слишком стар, чтобы играть в семью.