— Будет лучше, если ты сперва поешь. Потом я объясню тебе правила. А потом ты задашь вопросы.
— Я… я не хочу есть.
Он резко повернулся.
— Любопытно. Хорошо, тогда начнем. Послушай…
— Элина.
— Что? — Он поставил на комод какой-то камень и наклонил голову.
— Мое имя. Мы ведь до сих пор не познакомились.
— Элина… Элина… Хм… Не пойдет. Ладно, потом этим займемся. Эйден Гранд.
Я кивнула, а Эйден приблизился ко мне и сел на край кушетки, жестом предлагая сесть и мне.
— Элина… Ты не выйдешь отсюда, пока не прочтешь вот это. — Он наклонился и поднял с пола принесенную стопку книг. Я насчитала четыре корешка. — Это общая история для школьников, география, карты я завтра постараюсь принести. Словарь современной лексики и свод правил этикета. Без знаний хотя бы этих основ тебя моментально разоблачат. Даже если ты сменишь одежду. Но о ней позаботимся после.
Я приняла книги из его рук и кивнула. Значит, он все же планирует рано или поздно выпустить меня отсюда. Насколько скоро — зависит только от моей способности впитывать информацию, но за пять лет в универе на филологическом учишься поглощать куда больше книг одновременно. И не бездумно перелистывать страницу за страницей, но и запоминать прочитанное. С непрофильными предметами это окажется сложнее, но сейчас у меня не предвиделось других занятий.
— Из комнаты ты не выходишь ни под каким предлогом. Дверь запирается магией, так что не надо пытаться ее открыть. Ни при каких обстоятельствах не подаешь голос. Если кто-то стучит и просит открыть, ответить, позвать меня — замираешь и сидишь тихо, пока я не вернусь.
Я снова кивнула. Несложные правила, логичные и четкие, никаких «ни за что не открывай третий ящик второго комода в пятую ночь после полнолуния».
— Чтобы наша… кхм… совместная жизнь была выгодна нам обоим, ты должна начать уже завтра делать переводы. — Он поднял ладонь, предупреждая мои вопросы. — Я тебе все объясню. Запомни главное — теперь рискуешь не только ты. Если тебя поймают, разоблачат, вычислят, меня повесят как укрывателя. Но моя смерть будет легкой по сравнению с твоей, поверь.
Я снова кивнула. Сложно было сомневаться: такой спокойный
и невозмутимый Эйден сейчас выглядел очень встревоженно.
— Я поняла. — В горле пересохло, и я облизнула губы.
— Теперь давай займемся твоим именем. Элина звучит красиво, но слишком необычно… для нас. Так-так-так… — Он пощелкал пальцами. — Как насчет Линн? Немного созвучно, будет проще привыкнуть.
Я пожала плечами. Да хоть Навуходоносором пусть меня называет. От меня сейчас мало что зависит. Только изо всех сил стараться мимикрировать.
— Линн Ангрен. Теперь это твое имя. Сделай так, чтобы оно впечаталось в сознание. Старое имя придется забыть, увы. Ты должна моментально реагировать, без заминки. Сказали «Линн» — ты откликаешься. «Мисс Ангрен» — ты должна ответить. Никаких раздумий.
— Мне нравится.
Показалось, что на усталом лице промелькнуло подобие улыбки, но я не могла ручаться.
— Твоя история будет максимально проста. Пятикурсникам разрешается нанимать помощников. Те занимаются хозяйством, помогают с ведением бумаг, выполняют мелкие поручения. Хотя помощники ночуют в отдельном крыле, не возбраняется селить их в своей комнате — на случай срочной или ночной работы.
Я фыркнула. Представляю себе эту «ночную работу». Эйден неожиданно усмехнулся.
— Бывает и такое. Но те, кто пришел в Академию получать знания, а не ради галочки в родовом свитке, пользуются только бытовыми услугами помощников. Для большей убедительности я бы поселил тебя отдельно, к тому же здесь, как видишь, не так много места, но рисковать я не могу. Не беспокойся, как только я тебя представлю декану, я позабочусь о приличном одеяле и подушке. Если тебе еще что-то потребуется, запиши, постараюсь помочь.
Он замолчал, выжидательно глядя на меня. Пришло время моих вопросов.
— Я смогу отсюда когда-нибудь выбраться?
В его глазах отразилось удивление.
— Я же только что объяснил… а, ты не об этом. Не хочу лишать тебя надежды, но история пока не знает ни одного случая возвращения. Но если мы чего-то не знаем, это не означает, что этого не существует. Поэтому давай сперва займемся твоей подготовкой, чтобы ты смогла хотя бы покидать комнату.
— Сколько у меня времени? Ты ведь рано или поздно закончишь учебу и уедешь, а помощница не может находиться здесь без того, кому она помогает.
— Три месяца с четвертью.
— Всего сто дней, — пробормотала я, но Эйдан возразил:
— Семьдесят восемь.
— Сколько у вас длится месяц?
— Четыре недели по шесть дней.
Просто отлично. У меня меньше трех месяцев, чтобы что-то придумать. А я даже не знаю, с чего начать.
— А что потом? После того как ты покинешь Академию?
— Все зависит от того, что ты найдешь в нужных книгах.
Мы опять вернулись к моим обязанностям.
— Эйден, что ты изучаешь? Что именно я буду искать?
— Ты будешь только переводить. Искать буду я.
— Ты представляешь, сколько времени займет перевод одной книги? А тебе наверняка понадобится больше. Ты же знаешь, по какому принципу пишутся научные работы. Из всей воды можно выжать тонюсенькую методичку, где все будет по сути. Если
я буду знать, что искать, тебе же самому будет удобнее.
Он поморщился.
— Надо что-то делать с твоей лексикой. Но я тебя понял. Надеюсь, и ты меня поймешь. Но это завтра, сегодня уже поздно для лекций.
Следующие четыре дня были неотличимы друг от друга. Эйден с самого утра уходил на занятия, к обеду приносил полную корзину еды и все новые и новые книги. Они громоздились уже везде, так же как и мои записи. Совершенно неудобная система свитков меня доконала на второй же день, и я выпросила у Эйдена нож, нитку с иголкой и чистые свитки. Непонятно, почему в мире, где уже открыто книгопечатание, до сих пор не изобрели обычные тетради. Я, как могла, сделала себе блокнот. Теперь хотя бы писать стало удобнее. Чернила и перо все еще оставляли кучу помарок, но мне было плевать. Главное, что я сама могла разобраться в своих записях. После короткого перерыва Эйден вновь исчезал за дверью, а я продолжала погружаться в особенности этого мира. Когда больше не могла впитывать новую информацию, делала перерыв на еду и бралась за латынь. Это занятие поначалу шло со скрипом, но мало-помалу я выработала удобный способ: вместо полного перевода каждого предложения сперва прочитывала абзац целиком и конспектировала содержание. Получалось что-то вроде шпаргалок, которыми мы пользовались еще на втором курсе.
Когда я повторила вопрос касательно темы перевода, Эйден замялся. То ли сам не мог сказать, что именно он хочет найти, то ли боялся, что я не пойму. Впрочем, «замялся» плохо подходило ему. Он просто все с таким же невозмутимым видом взял паузу и около минуты сверлил меня взглядом.
— Кровь. Все, что может быть связано с кровью: рецепты, поверья, легенды. Особенно обращай внимание на магию, замешанную на крови. Алхимия, проклятья, опыты на людях.
Я похолодела. Так ли безопасно находиться рядом с Эйденом? Учитывая, как высоко здесь ценится кровь таких, как я. Кто знает, на какую тему он будет защищать свою выпускную работу.
— Не беспокойся. Ценность твоей крови была обнаружена гораздо позже. Вряд ли ты найдешь в этих книгах что-то, что могло бы касаться тебя напрямую. Мне всего лишь нужно знать истоки. Возможности. И если, в самом крайнем случае, мне понадобится кровь попаданки, я знаю куда более простой способ достать ее, чем вскрывать тебе вены.
— Почему у вас не изучают латынь, если на ней написано столько книг?
Я поспешила сменить тему, а то от слов про вены в горле встал неприятный комок. Эйден пожал плечами.
— Это мертвый язык. В нашем мире ею сейчас владеют не больше десятка человек. И они слишком дорожат своими привилегиями, чтобы учить других. Книги есть, а читать их некому. А вот откуда ты ее знаешь? Латынь жива в вашем мире?
Я покачала головой.
— Мы учим ее в университете. Хотя все книги уже давно переведены.
Его брови на секунду взметнулись вверх. Надо же, я смогла его удивить.
— Значит, у тебя есть образование. Похвально. Сколько же тебе лет?
— Двадцать. Как и тебе, примерно?
— Двадцать три. Академия принимает учеников исключительно старше семнадцати лет. Значит, в вашем мире все могут читать на латыни?
— Нет, только историки, филологи, юристы и медики. И то не все.
— Медики — это от медицины? То есть целители?
Я кивнула.
— Юристы и филологи?
— Первые занимаются судебными спорами. Вторые изучают язык и литературу.
Он хмыкнул.
— Довольно бесполезные знания. Языку учат с ранних лет, для чего тратить время на это в университете?
— Чтобы уметь читать на латыни! — с вызовом заявила я.
Я и сама считала, что филологический факультет выпускает не таких ценных и востребованных сейчас специалистов, как технические факультеты, но его презрительный тон меня возмутил.
— То есть ты из филологов. Ясно.
Он вернулся к своим занятиям, а я вновь уткнулась в книгу. Внутри кипела обида, хоть я и понимала, что обижаться особо не на что. Я выбрала филфак в том числе по причине «легче поступить». На первом месте стояла любовь к чтению, на втором — не такой высокий конкурс, как на престижных факультетах, и только на третьем — желание в будущем связать свою жизнь с окололитературной темой. Стать журналистом или работать в издательстве.
В семнадцать лет сложно однозначно сказать, кем ты хочешь быть. Порой люди и в тридцать, и в сорок лет с трудом отвечают на этот вопрос, что уж говорить о вчерашних школьниках.