Александрия всегда нравилась Джорджу. За свою карьеру она не разбила и даже не повредила ни одного корабля. Могла заменить панель управления быстрее, чем другие техники найдут подходящую отвёртку.
— В каком смысле? Ты сообщила, что «игра окончена», и отключилась. Ты в шаттле? Приём.
— О, я в шоколаде. Наложила жгут на предплечье и собираюсь вколоть «Морфинекс-Д». Прекрасное универсальное средство для астронавтов: болеутоляющее, седативное и антибиотик в одном флаконе. Именно то, что сейчас требуется. Корабль на автопилоте и автостыковке, потому что я скоро буду в небе с алмазами. Не смогу управлять. Но надеюсь, док подготовит меня к работе уже через четыре недели. И если старик Джонс думает, что я оплачу ремонт костюма — то будет выглядеть хуже чёртовой системы маневрирования, когда я с ним потолкую. Приём.
— Пока мы всё это обсуждаем, люди в центре управления очень волнуются. Ты связываешься с нами, говоришь, что умираешь — и отключаешь связь… Это было не очень приятно, Алекс. Ни капельки не приятно. Приём.
— Извини, Джордж… Не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал, как я плачу. Если бы я сломалась, понимаешь? Так что прости… Я проставлюсь пивом, как только смогу держать кружку. И скажу Джонсу, чтобы дал премию дизайнерам часов. Я бы расцеловала их всех. Конец связи.
Claudine Griggs. Рука помощи (2015)
Перевод Андрея Миллера, редакция Олега Хасанова
Джо P. ЛансдейлРыбная ночь
День был выцветшим добела, как кость, с безоблачным небом и чудовищным солнцем. Воздух дрожал, словно масса студенистой эктоплазмы. И никакого ветра.
Сквозь зной пронесся, кашляя, потрепанный черный «плимут», извергавший из-под капота белый дым. Он дважды крякнул, оглушительно выстрелил и умер на обочине.
Водитель выбрался из машины и подошел к капоту. Это был человек, переживавший суровые зимние годы жизни, с мертвенно-сухими каштановыми волосами и тяжелым животом, что свисал на бедра. Его рубашка была распахнута до пупка, а рукава закатаны до локтей. Грудь и руки поросли седым волосом.
С пассажирской стороны вышел парень и тоже встал перед машиной. Желтые пятна пота, похожие на облачка взрывов, проступили в подмышках на его белой рубашке. Развязанный полосатый галстук был накинут на шею, как умершая во сне змея.
— Ну? — спросил парень.
Старик ничего не ответил. Он открыл капот. Из радиатора, тонко свистнув, белым облачком вырвался пар, поднялся в небо и растворился в воздухе.
— Черт, — сказал старик и ударил ногой по «плимуту», как будто пинал в зубы врага.
Это действие не доставило ему особого удовольствия, всего лишь скверную царапину на мыске коричневого «вингтипа» и адски болезненный ушиб на лодыжке.
— Ну? — повторил парень.
— Что «ну»? А сам как думаешь? Он мертв, как продажа консервных ножей на этой неделе. Даже еще мертвее. Радиатор весь в дырках, как будто подцепил ветрянку.
— Может быть кто-нибудь проедет и поможет нам.
— Ну да, конечно.
— Рано или поздно проедет.
— Думай, как тебе хочется, студент.
— Кто-нибудь обязательно появится, — сказал парень.
— Может быть. А может быть нет. Кто еще пользуется этими объездами? Все сейчас на главной дороге, вот где. А не на этом кружном пути без названия, — закончил старик, свирепо глядя на парня.
— Я тебя не заставлял его выбирать, — огрызнулся парень. — Он был на карте. Я сказал тебе о нем, вот и все. И ты его выбрал. Именно ты решил по нему ехать. Это не моя вина. Да и вообще, кто ожидал, что машина сдохнет?
— Я же говорил тебе проверить воду в радиаторе, верно? Еще в Эль-Пасо.
— Я проверял. Тогда там была вода. Я говорю тебе, это не моя вина. Именно ты катил всю дорогу по Аризоне.
— Угу, угу, — отозвался старик, как будто не особо желая слышать об этом.
Он повернулся, чтобы посмотреть на шоссе.
Ни машин. Ни грузовиков. Видны только волны жара и мили пустого асфальта.
Они уселись на горячую землю спиной к машине. Так она давала некоторую тень — но не слишком большую. Они потягивали из фляги степлившуюся воду из «плимута» и почти не разговаривали, пока не зашло солнце. К тому времени оба немного успокоились. Жара покинула пески, и в пустыне обосновалась прохлада. Жар заставлял этих двоих выходить из себя, но холод сблизил.
Старик застегнул рубашку и расправил рукава, пока парень копался на заднем сиденье в поисках свитера. Надев свитер, он сел обратно.
— Мне жаль, — внезапно сказал парень.
— Ты не виноват. Никто не виноват. Просто я порой кричу, срывая зло из-за неудачной торговли на всех, кроме этих консервных ножей и себя самого. Дни разъездных торговцев прошли, сынок.
— А я думал, у меня будет не пыльная работенка на лето, — сказал парень.
Старик засмеялся.
— Держу пари, что думал. Они говорили, что это хороший выбор, не так ли?
— Само собой!
— Пусть это выглядит как легкие деньги, которые ты вдруг нашел, но нет никаких легких денег, малoй. Нет в этом мире ничего легкого. Единственный, кто когда-либо делает какие-то деньги — это компания. Мы просто все больше выматываемся и стареем, а в нашей обуви появляется все больше дырок. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы давно уволился. Все, что тебе надо сделать — этим летом…
— Может не так уж и много.
— Ну, это все, что я знаю. Просто город за городом, мотель за мотелем, дом за домом, глядя на людей через проволочную сетку, пока они мотают головами, дескать, «нет». Даже тараканы в захудалых мотелях начинают походить на старых приятелей, словно они коммивояжеры, которым тоже приходится снимать комнату.
Парень усмехнулся.
— Возможно, что-то в этом есть.
Некоторое время они сидели неподвижно, сплоченные тишиной. Теперь ночь полностью охватила пустыню. Громадная золотая луна и мириады звезд изливали белесое сияние, пришедшее из далёких эпох.
Ветер усилился. Песок шевелился, находя новые места, чтобы снова улечься. Его волнообразные движения, медленные и непринужденные, напоминали полуночное море. Именно это сказал парень, который однажды пересек Атлантику на корабле.
— Море? — ответил старик. — Да, да, точно. Я подумал о том же. Это одна из причин, почему это все тревожит меня. Во всяком случае часть того, почему я распсиховался сегодня днем. Не просто из-за жары. Здесь остались мои воспоминания, — он кивнул в сторону пустыни, — и они снова навещают меня.
Молодой человек поморщился.
— Я не понимаю.
— Вряд ли. Ты и не должен. Подумаешь, что я чокнутый.
— Я уже думаю, что ты чокнутый. Так что расскажи мне.
Старик улыбнулся.
— Ладно, но только не смейся.
— Не буду.
Молчание вползло между ними. Наконец старик сказал:
— Это рыбная ночь, малoй. Сегодня полнолуние, и это правильная часть пустыни, если память не изменяет, и ощущение правильное — я имею в виду, разве ночь не кажется тебе сделанной из какой-то мягкой ткани, что она отличается от других ночей, как будто находится внутри большого темного мешка, по бокам усыпанного блестками, и с прожектором у открытой горловины, который изображает луну?
— Я ничего не понял.
Старик вздохнул.
— Но, она ощущается по-другому. Правильно? Ты тоже это чувствуешь, не так ли?
— Полагаю, да. Но я думал, это просто воздух пустыни. Я никогда раньше не ночевал в пустыне, и мне кажется, что здесь все по-другому.
— По-другому, ладно. Видишь ли, это дорога, где я застрял двадцать лет назад. Поначалу я этого не понял, сознательно во всяком случае. Но в глубине души я, наверное, все время знал, что иду по тому же пути, искушая судьбу, предлагая ей устроить, как говорят любители футбола, повторный показ.
— Я все еще ничего не понимаю насчет рыбной ночи. Что значит, ты был здесь раньше?
— Не точно здесь, а где-то в окрестностях. Тогда это походило на дорогу еще меньше, чем сейчас. Тут бывали только индейцы навахо. Моя машина заглохла, как сегодня, и я, вместо того, чтобы ждать, пошел пешком. И пока я шел, появилась рыба. Плавала в свете звезд невероятно прелестная. Множество рыбы. Всех цветов радуги. Маленькие, большие, толстые, тонкие. Поплыли прямо ко мне… прямо сквозь меня! Насколько хватало глаз вдаль плыли рыбы. Высоко и низко, у самой земли. Погоди немного, малoй. Не начинай так на меня смотреть. Послушай, ты же студент, ты кое-что знаешь об этих вещах. Я имею в виду то, что было здесь до нас, до того, как мы выползли из моря и достаточно изменились, чтобы называть себя людьми. Разве мы когда-то не были просто скользкими тварями, братьями тем плавучим тварям?
— Наверное, но…
— Миллионы и миллионы лет назад эта пустыня была морским дном. Может быть, даже местом рождения человека. Кто знает? Я читал об этом в некоторых научных книжках. И я задумался вот над чем: если призраки ранее живших людей могут появляться в домах, то почему призраки давно умерших существ не могут появляться там, где они когда-то жили, плавать в призрачном море?
— Рыба с душой?
— Не будь таким мелочным, малый. Слушай, некоторые из индейцев, с которыми я разговаривал на севере, рассказывали мне о том, что они называют "маниту". Это дух. Они верят, что дух есть вообще у всего. У скал, у деревьев, у чего угодно. Даже если скала стирается в пыль или дерево рубят на доски, их маниту остается вокруг.
— Тогда почему ты не видишь этих рыб постоянно?
— Почему мы не можем постоянно видеть призраков? Почему некоторые из нас никогда их не видят? Просто время неправильное, вот почему. Это очень драгоценная ситуация, и я думаю, что это все похоже на какой-то причудливый временной замок — вроде того, каким пользуются банки. Замок в банке открывается, а там — деньги. Здесь открывается какая-то метка, и мы получаем рыбу из давно ушедшего мира.
— Ну, тут есть над чем подумать, — выдавил из себя парень.
Старик усмехнулся ему.
— Я не виню тебя, что ты думаешь о том, о чем думаешь. Но это случилось со мной двадцать лет назад, и я никогда этого не забывал. Я добрый час видел этих рыб, прежде чем они исчезли. Сразу после этого появился какой-то навахо в старом “пикапе”, я тормознул его и прокатился с ним до города. Я рассказал ему, что видел. Он просто посмотрел на меня и хмыкнул. Но могу поклясться, что он знал, о чем я говорю. Он тоже видел это и, скорее всего, не в первый раз.