Перекрестившись на всякий случай, сама не зная почему, она вздохнула и вышла из ванной.
– Але! – крикнула девушка. – В каком направлении мне двигаться?
– В моем! – ответил откуда-то сбоку Кнуров.
Пройдя по коридору и повернув налево, Ника попала в большую, светлую и очень стильную кухню.
«Знакомая кухонька, правда, болталась я здесь не совсем чтобы в физическом состоянии!» – подумала Вероника, осматриваясь.
– Выпейте! – Сергей протянул ей бокал, наполовину наполненный янтарной жидкостью.
– Что это? – понюхала она и сморщилась.
– Коньяк, хороший, французский коньяк! В вашем случае выполняет роль лекарства.
Ника решительно выдохнула и выпила залпом.
– Вот и молодец! – похвалил Кнуров, забирая бокал. – Присаживайтесь, сейчас я сделаю чай с медом.
– А это не будет перебор?
– Лучше перестараться, чем заболеть!
Ника почувствовала, как внутри растеклось что-то горячее и ударило в голову. В ушах немного зазвенело.
Девушке стало жарко. Прямо очень жарко, как после парилки.
Не отдавая себе отчета, машинально, она распахнула ворот и откинула полу халата. Ника поняла, что опьянела как-то сразу, вдруг. Ну надо же!
Кнуров посмотрел на ее манипуляции с халатом и усмехнулся.
– Вы пытаетесь меня соблазнить?
– Что? – не поняла она.
Он указал рукой на раздвинутые полы, открывающие ноги на всю их длину. Ника, покраснев, быстренько закуталась обратно.
– Я про это ничего не знаю. Дайте мне еще коньяка! – попросила она, не зная, куда деваться со стыда.
Присмотревшись к ней, Кнуров достал из шкафчика красивую бутылку, плеснул содержимое в бокал, правда, на этот раз совсем чуть-чуть, и протянул девушке.
– Про что вы не знаете, про соблазнение? – уточнил Кнуров.
– Про соблазнение и про все остальное, – покрутила она неопределенно рукой, потом быстро, одним махом выпила коньяк и, поставив рюмку на стол, решительно добавила: – Я даже не целовалась никогда!
Он уставился на нее, чувствуя себя последним тупицей!
«Кнуров, ты идиот! Никакой ты не профи, ты просто идиот! Как можно было не понять, не просчитать и не прочувствовать ее?! Да потому что, как только я ее услышал, а потом и увидел, вдохнул этой ее вишневости одуряющей, то сразу просек, что она перебаламутит и перевернет всю мою жизнь с ног на голову, понял, и испугался, и запретил себе об этом думать! И ее себе запретил! Все себе запретил!» – честно признался он себе.
Он сделал один большой шаг к Веронике, дернул ее со стула и, положив ладонь ей на затылок, слегка запрокинув голову, заглянул в эти зеленые глаза.
– Тогда этот будет первый!
И поцеловал!
Сильно. По-настоящему. Не оставляя никакой возможности к побегу или отступлению ни ей, ни себе.
Все! Больше никаких игр в прятки с самим собой, с ней, с жизнью!
Ника вцепилась в его рубашку, чтобы не упасть.
У нее был вкус коньяка, шоколада и вишни! Вишня в коньяке! Высший пилотаж! Красотища!!
Сергей прервал поцелуй и прижал девушку к груди, уткнувшись подбородком в ее макушку.
– Голова кружится, – щекоча дыханием кожу на его груди, прошептала Ника. – Я, кажется, опьянела.
– Я, кажется, тоже! – улыбнулся Кнуров. – Тебе бы надо поспать, чтобы согреться и не заболеть, – с сожалением предложил он.
– Да, наверное, – прошептала Вероника.
Он взял ее за руку и повел в спальню, уложил прямо в халате на кровать, укутал одеялом и, проявляя, чудеса выдержки и мужской стойкости, отошел, приказав:
– Спи!
– Угу, – ответила Ника, чувствуя, что проваливается в теплый сон.
Он сидел на совещании и старался держать лицо, как говорил один его знакомый.
Совещание серьезное, и лицо надо было держать соответственно повестке дня – озабоченным и одновременно демонстрирующим работу мысли и готовность к действиям.
За много лет службы он научился искусству слышать все и в то же время думать о своем, улавливая нюансы происходящего вокруг, изображать необходимые эмоции.
Но сегодня это было трудно!
Он почувствовал, что приближается его самый лучший час в жизни. Звездный!
Новость, которую ему сообщили за пару минут перед совещанием, не просто радовала, она обнадеживала.
Девка нашлась!!
Не зря он не снял наблюдение за этим Кнуровым, проследить его на машине оказалось делом непростым, зато слежка за домом принесла плоды.
Теперь все намного проще – девка в паре с этим Кнуровым ищет золото и бумаги, это хорошо! Он навел об этом мужике справки и теперь точно знал – этот найдет!
Вот и славно!
Можно расслабиться и поучаствовать в совещании.
Кнуров сделал себе чай и, отпив пару глотков горячего душистого напитка, закурил.
Он понимал, что, приведя Нику к себе домой, «засветил» ее и свое участие в ее деле. Он точно знал, что за его домом следят.
Рано или поздно ему все равно пришлось бы продемонстрировать наблюдателям, что Ника его клиентка, но Кнуров рассчитывал сделать это позже. Значительно позже, на самом последнем этапе. Уж больно не хотелось тащить за собой в Сибирь довесок в виде соглядатаев, да и пока идут поиски, не нужны они, болтающиеся под ногами.
Сергей придумал для Михаила Ивановича совсем иную комбинацию, которую собирался разыграть уже после завершения дела, они обговорили все с Дедом, накидали приблизительный план действий, возможные варианты.
Но нежданный ливень нарушил все планы.
Сергей позвонил Антону, они обсудили сложившуюся ситуацию.
Ну что ж, придется соображать и действовать по ходу развития событий.
В их работе и не такое случалось!
Вот черт!
Теперь Вероника оказалась под ударом!
Пока этот Михаил Иванович не знал, где она и связана ли она с ним, Кнуровым, у него сохранялся оперативный простор для действия.
Ладно, прорвемся!
Он набрал домашний номер Ринковых, Антон домой еще не скоро доберется, а предупредить Василия Корнеевича и Наталью надо. Кнуров успокоил дедушку, уверив, что все противопростудные меры приняты, в данный момент его внучка спит и сегодня они не приедут.
Чай он так и не допил, посмотрел в темную жидкость, словно ответы там искал, отодвинул чашку, легко поднялся и направился в спальную.
Кнуров включил ночник, стоявший на тумбочке, и осторожно, чтоб не разбудить девушку, лег, не раздеваясь, на кровать, повернулся на бок и стал смотреть на нее. Он усмехнулся, подумав, что опять прислушивается, дышит ли она вообще, так тихо она спала.
Ника лежала на боку, лицом к нему, раскрасневшись от конька и жаркого одеяла, которым была укутана до подбородка. Сергей почувствовал легкий вишневый запах и вдруг с какой-то щемящей ясностью понял, осознал до конца реальность про себя, про них двоих и про ту ночь, когда попросил Господа сохранить чью-то жизнь.
Все свои страхи, все отстраненно-поверхностные отношения с женщинами, все застарелые обиды лежали сейчас перед ним бесформенно-пыльной серой кучкой и не имели абсолютно никакого отношения ни к этой девушке, ни к любви, ни к настоящей жизни, ни к нему как к мужчине, как к личности.
Наталья совершенно права – это великое счастье!
Огромное счастье, что он не прожил жизнь рядом с чужим человеком, годами барахтаясь и все глубже и глубже погружаясь в липкую, похожую на остывшую овсяную кашу массу мелких обид, непонимания, пустоты, взаимных претензий, бесконечной полярности несовпадения двух посторонних друг другу людей, живущих почему-то вместе!
Мучился бы, терпел, чувствуя разъедающую, как ржавчина, вину за то, что не любит и не хочет женщину, ждавшую его из грязно-кровавого месива всех войн, которые он прошел. И однажды, устав окончательно, он бы выбрался из этой овсянки и ушел, испытывая еще большую вину, теперь уже за то, что не справился, не сохранил семью, и огромное облегчение оттого, что ушел, подогревающее эту самую вину. А потом годами бы вытаскивал себя из этого чувства!
Но это «что было бы» и, слава богу, не случилось с ним слетело с его души сейчас легко, как шелуха, сдуваемая ветром.
И нет, не было никогда в его жизни никого, кроме вот этой женщины!
Все просто!
Это все очень просто! У каждого из нас внутри есть некий камертон, настроенный на своего человека. Ты живешь и не знаешь, кто он, где он и встретитесь ли вы вообще. Но камертон звучит, всегда точно определяя иные отношения как дешевку – это стекло, и это стекло, и это.
И ты принимаешь тех, с кем сводит тебя жизнь, потому что бог его знает, как звучит хрусталь, ты же не слышал никогда, ну чувствовал, ну ощущал, но ведь не слышал!
И вдруг – бзынь-нь! И все!
И нет больше вопросов и ответов, и никаких «возможно» и «может быть». Есть единственный, совпадающий с тобой полностью тон.
Все очень просто! Потрясающе просто!
Главное, чтобы в тебе самом не было трещины и вы звучали в унисон!
«Все остальное обыкновенная хрень! Ну, вот так сложилась моя дорога к ней! Через всякое дерьмо. Бывает», – подумал, засыпая, Кнуров.
Ника проснулась от жары и от тревожного, непонятного сна. Ей было жарко и неудобно, она чувствовала себя бабочкой, укутанной в горячий кокон. Попыталась вытащить руки из-под одеяла и замерла, увидев спящего рядом Кнурова.
И тут он открыл глаза.
Они смотрели друг на друга, пережив в эти несколько мгновений всю свою жизнь, ту, что уже прожили порознь, и ту, что еще проживут, даст бог, вместе. Нечто такое, что доступно для понимания только небесам и влюбленным.
И, не сговариваясь, одновременно, потянулись друг к другу, встретившись на полдороги в таком поцелуе, после которого может быть только продолжение, – горячем, безумном, отбирающем все силы! Настоящем!
При том, что он только что все ясно понял про нее, про себя, про них двоих, Кнуров оказался не готов к тем чувствам, обостренным ощущениям, которые так неожиданно обрушились на него.
Как-то одна из его подружек сказала ему: «Когда ты со мной трахаешься, мне всегда хочется назвать тебя «товарищ Дзержинский». Ты контролируешь все, Кнуров, даже свое удовольствие!»