Мэриан, которая в этот момент рылась в сумке с медикаментами в поисках толстой иголки и нитки, застыла на мгновение. Она старалась не показать своего смущения, вызванного вопросом графа. Чуть дрожащей рукой девушка вынула из сумки то, что искала, чувствуя, как пот тонкой струйкой течет по ее груди и спине под грубой тканью толстого шерстяного плаща. Неожиданно эта так хорошо ей знакомая комната показалась тесной и душной, что было совсем неудивительно, огонь в камине все еще горел. Однако не только, а может, и не столько духота в комнате вызвала такой странный жар в ее груди. Она вдруг внезапно поняла, что осталась с этим страшным, опасным человеком один на один.
Отвечая, Мэриан старалась осторожно выбирать слова, надеясь, что голос не выдает ее тревоги.
— Прошу прощения, милорд, если мои слова покажутся вам обидными, но только моя тетя не доверяет аристократам и не любит их.
Это была правда. Единственный аристократ, с которым Тамара мирилась, был ее отец.
Фолкхэм неожиданно рассмеялся, чем очень удивил ее.
— Отчего же так? Разве дворяне менее приятные и достойные доверия и уважения люди, чем цыгане?
— Некоторые из них достойны только презрения! — с вызовом заявила Мэриан, рассерженная тем пренебрежением, которое прозвучало в его тоне, когда он говорил о цыганах.
— Так же, как и некоторые цыгане. Возможно, вашей тете просто не повезло и она встречалась не с теми аристократами.
Злой ответ уже готов был сорваться с ее острого язычка, но Мэриан вовремя удержалась, понимая, как опасно спорить с таким противником. Да и была в его словах правда, что уж отрицать. Как-то однажды ее мама намекнула, что какой-то вельможа разбил сердце Тамары, и в этом коренилась основная причина, почему она с тех пор так подозрительно относилась ко всем аристократам. Однако было и еще кое-что. Тамара с презрением относилась к тем немногим аристократам, которых ей приходилось встречать, потому что она считала их слабовольными, слабохарактерными бездельниками и щеголями.
Мэриан взглянула на Фолкхэма, который стоически переносил боль, скрывая ее под напускной сдержанностью. Воистину граф очень сильно отличался ото всех тех вельмож, которых знала Тамара. Уж слабым-то его, во всяком случае, никак нельзя было назвать. Что ж, тем хуже для нее. Поскольку этот человек отнюдь не был глупцом, ее пребывание в Фолкхэм-хаузе с каждой минутой делало ее положение все более рискованным. Итак, ее благие намерения держаться как можно дальше от опасности, которую представлял собой граф Фолкхэм, рушились на глазах, и с этим она уже ничего не могла поделать, думала девушка со все возрастающим беспокойством.
Ну, во всяком случае, он достаточно серьезно ранен и не сможет побежать за ней, если у нее вдруг возникнет необходимость немедленно улизнуть отсюда. В то же время она не могла избавиться от предчувствия, что если он захочет преследовать ее, то сделает это, не обращая внимания на свои раны.
Ей остается только одно — добиться, чтобы у него не возникло такого желания. Мэриан посмотрела на иглу, в которую она только что вдела нитку. Похоже, после того, как она закончит зашивать ему рану, он вряд ли захочет когда-нибудь снова увидеться с ней и сам будет обходить ее за милю. И девушка внутренне содрогнулась при мысли о той боли, которую она должна будет сейчас причинить ему.
И тогда на помощь ей пришло воспоминание о том, кто он такой. Первый раз за весь вечер она внимательно оглядела комнату, которую он занимал сейчас, ту самую комнату, что принадлежала ее родителям. Ее неприятие еще более усилилось, когда она поняла, как он все здесь изменил до неузнаваемости. Старые, любимые кресла ее отца и письменный стол он заменил новой мебелью из ореха, которой недоставало уютной теплоты. Ее взгляд невольно наткнулся на окровавленную шпагу, что лежала на богатом светлом ковре, оставляя на нем зловещие пятна.
Граф был просто безжалостным убийцей, сказала она себе. Он заслужил всю ту боль, от которой сейчас страдал. И все же кровавые пятна, темнеющие на белых простынях, тут же напомнили ей о том, что он тоже человек и заслуживает жалости и сочувствия.
Ей лучше побыстрее закончить это тяжкое, неприятное дело, подумала она, решительно поднимая иглу.
— Я собираюсь сшить вам края раны, чтобы она не расходилась и лучше заживала, — предупредила девушка, снова приближаясь к кровати. — Но, боюсь, вам будет больно.
— Вряд ли будет больнее, чем уже есть, но я от души надеюсь, что вы умеете обращаться с иголкой, — насмешливо сказал он. — Мне бы не хотелось, чтобы завтра моя нога походила на кое-как залатанные панталоны.
Его внимательный взгляд остановился на ее тонких, нежных пальцах, в которых она держала иголку.
— Разве вы не знаете? Мы, цыгане, славимся своим искусством шить, — она пыталась говорить с ним легким, почти веселым тоном, чтобы хоть немного отвлечь его от своих действий.
— Но вы-то не цыганка, — процедил он сквозь стиснутые зубы, когда она стала протыкать иглой его кожу.
Его слова настолько смутили Мэриан, что она от неожиданности с силой вонзила в него иглу, забыв об осторожности.
— Черт возьми, женщина! — рявкнул он. — Я не подушка для булавок!
— Извините, — пробормотала она, пытаясь успокоиться. — Что вы имели в виду, когда сказали, что я не цыганка?
— У вас слишком правильная речь для цыганки. Вот ваша тетя — та другое дело, у нее вполне характерный выговор. Да и голос ваш и манеры говорят скорее о благородном происхождении.
Мэриан судорожно сглотнула. Ей надо постоянно держать ухо востро, этот человек слишком проницателен. Теперь придется выдумывать какое-нибудь объяснение. Вот только какое? Она вспомнила, как ее тетя однажды сказала, что чем ближе ложь к правде, тем она надежнее.
— Мой отец был аристократом, — сказала она тихо. — Только моя мать — цыганка.
Жесткий взгляд его прищуренных глаз впился в ее лицо, и Мэриан опять показалось, что он видит сквозь маску.
— Так, значит, вы — незаконнорожденная дочь какого-то вельможи? Что ж, это, конечно, объясняет вашу речь и манеры, но только в том случае, если вы воспитывались в его доме, как дворянка. Вы хотите сказать, что ваш отец признал вас?
Слава Богу, он сам пришел к такому заключению и предложил ей уже готовый вариант ответа, так что ей не придется придумывать совсем уж бессовестную ложь. Она с усилием заставляла свои пальцы слушаться и продолжала осторожно сшивать края раны. Однако говорить ей при этом было очень трудно.
— Да. Я жила в доме отца до самой его смерти, — прошептала она. Хотя бы здесь она могла не лгать. — Однако потом его семья отказалась от меня, и я вынуждена была жить со своей тетей как цыганка. С тех пор она и заботится обо мне.
— Вам пришлось нелегко в жизни, — сказал он тихо.
На какое-то мгновение его слова смутили девушку. Конечно, она лишилась обоих любимых родителей, но все-таки она не была одинока и несчастна все эти годы. А затем Мэриан вспомнила, что он думает, будто она обезображена оспой. И девушка внезапно почувствовала досаду и стыд за то, что своим враньем они с Тамарой вызвали его сочувствие и даже жалость.
— На самом деле моя жизнь вовсе не была такой уж тяжелой, — сказала она, осторожно протягивая нитку сквозь кожу. — Даже напротив, я была по-настоящему счастлива. Для меня жизнь похожа на заросший сад. Вы можете провести все свое время, проклиная сорняки, или же будете долго и старательно выпалывать их. Но в любом случае цветы — вот что главное! Вырастут они в вашем саду или нет — зависит только от вас.
Он закрыл глаза, и на его лице появилось то циничное выражение, которое так неприятно поразило девушку при их первой встрече.
— Некоторые сады настолько заросли, что их нет смысла спасать от сорняков, лучше сразу сровнять с землей.
Мэриан вновь отвела глаза от его лица, пораженная той неожиданной горечью, которая прозвучала в его словах.
— Может быть. Но только тогда, когда вы будете уверены, что сможете посадить новый сад.
Его губы сложились в жесткую, пренебрежительную усмешку.
— Что ж, я вижу, в вашем саду есть цветы. И не важно, что произойдет с вашим садом, вы приложите все силы к тому, чтобы он цвел.
Она улыбнулась под маской.
— Наверное, мои слова звучат слишком легкомысленно для человека, который только что был ранен разбойниками и едва не лишился жизни.
— Пожалуй. Немного. Или, быть может, слегка наивно.
Его слова неожиданно больно задели ее.
— А что вы знаете, милорд, о тяжелой, полной лишений жизни? — в запальчивости воскликнула она. — Вы сами когда-нибудь страдали в детстве от нужды? Или, может быть, видели, как умирают от голода дети? Вы видели смерть на войне, это правда, но вы ведь никогда не сомневались, что это достойная смерть во имя славы! — Мэриан невольно вспомнила тех бедных мужчин и женщин, которых лечили ее отец и мать, их ужасные и подчас бесцельные страдания. — Я столько раз видела, как смерть приходила за теми, кто ничем не заслужил ее, кто умер только потому, что родился в бедной семье. Нет, конечно, такие, как вы, предпочитают не замечать этих страданий. Вам и невдомек, что вы можете оказаться их причиной!
Он внимательно наблюдал за ее внезапной эмоциональной вспышкой, его глаза потемнели, как показалось девушке, от гнева.
— Ваша тетя не единственная в вашей семье, кто не любит аристократов, — тихо сказал он.
Мэриан отвернулась, смущенная и сердитая на себя за эту глупую вспышку. Почему она вдруг с такой злостью отреагировала на его, в общем, довольно безобидное замечание? Ведь она вовсе не может сказать про себя, что не любит аристократов. Да и с какой стати? Ее отец — баронет.
И все же она относилась к высшей знати несколько иначе, чем можно было бы ожидать от дочери придворного. Ее мать уже давно открыла ей глаза на страдания и нужды простых людей, она учила свою дочь лечить их, сострадать, ухаживать за бедными и нищими так же, как и за богатыми горожанами. Вот почему ее отец так неохотно согласился на роль придворного лекаря. Хотя его симпатии всегда принадлежали роялистам, с приходом Кромвеля он начал думать, что, возможно, это не так и ужасно — иметь правительство, которое управляет страной от имени всего народа, а не только самых богатых и знатных.