К сожалению, Мэриан понимала, что он говорит правду, но пересилить свое отвращение к тому, что он требовал от нее, ей было не по силам.
— С каких это пор вельможа станет довольствоваться одним поцелуем, милорд? Я не настолько наивна, чтобы поверить в это и дать вовлечь себя в подобное безрассудство! Моя тетя достаточно часто предупреждала меня насчет таких, как вы, и я хорошо усвоила ее уроки.
Его лицо вновь мгновенно помрачнело, и прищуренные глаза опасно блеснули, заставив ее почувствовать себя абсолютно беспомощной перед ним. Только теперь она вдруг ясно осознала его пугающую близость и то, что они в саду совершенно одни. Слуги в поместье сейчас наверняка уже проснулись, но этот участок сада находился в таком укромном месте, что граф мог сделать с ней все, что угодно, не опасаясь, что их заметят.
Мэриан беспомощно оглянулась вокруг, надеясь увидеть хоть какое-нибудь оружие защиты вроде палки или камня, однако поблизости ничего не было, кроме тонких ветвей дерева.
— Я бы хотел напомнить вам, мадам, — сурово произнес он, придвигаясь к ней гораздо ближе, чем ей бы того хотелось, — что я могу отвести вас сейчас к констеблю и таким образом покончить с этим делом.
Ее глаза полыхнули огнем.
— Неужели вы это сделаете? И всего-то из-за нескольких сорняков! Впрочем, я должна была бы этого ожидать от такого… бессовестного человека, как вы! Ну что ж, отправляйте меня к констеблю! Осмелюсь предположить, он скорее освободит меня, чтобы я могла помочь его жене лечить их слабого, болезненного ребенка, чем запрет меня в тюрьму из-за простой прихоти сумасшедшего вельможи!
Она понимала, что зашла слишком далеко, что говорить этого не следовало бы. Но одна только мысль о том, чтобы добровольно поцеловать его, внушала ей такой ужас, что она уже не отдавала себе отчет, насколько дерзко звучат ее слова. К тому же она надеялась, что он не обнаружит ее притворства. Хотя констебль согласился поддержать горожан в их стремлении дать ей приют и укрытие, все же, если ее к нему приведет сам граф, он будет вынужден принять должные меры. Нет, в настоящее время ей никак нельзя попасть к констеблю. Ни в коем случае!
Но, как оказалось, этого можно было не бояться. На его лице отразилось удивление ее дерзостью и отвагой, но никак не возмущение. Ей даже показалось, что она увидела восхищение в его глазах.
— Ну что ж, вижу, мне не удастся упрятать вас за решетку, иначе все жители этого славного города поднимутся против меня. — Он говорил с явным сарказмом. — Но я все еще не намерен отдать вам ваши растения… без определенной, весьма умеренной платы, о которой я уже упоминал. Никак не могу взять в толк, с каких это пор простая цыганка готова рискнуть навлечь на себя гнев могущественного лорда по такой ничтожной причине. Едва ли можно встретить много цыган, хоть мгновение колебавшихся заплатить цену, которую я прошу, за свою свободу!
Дьявол его забери! Ну зачем он все время напоминает ей, что она ведет себя скорее как глубоко оскорбленная леди, нежели простая цыганка? Что бы стала сейчас делать цыганская девушка на ее месте? Наверняка попыталась бы использовать его страсть, чтобы добиться для себя какой-нибудь выгоды, с мрачной иронией подумала Мэриан. Ну что ж, она поцелует его и покончит с этим. Она гордо подняла голову. Почему бы не сыграть эту роль так, чтобы он запомнил ее надолго!
— Один поцелуй, милорд? Мне кажется, это слишком высокая плата за несколько растений. Если бы вы предложили мне что-нибудь более ценное…
Он внезапно прищурился, его взгляд сверкнул, словно сталь клинка. В одно мгновение он преодолел расстояние, которое разделяло их, и оперся руками о ствол яблони возле ее плеч, поймав ее таким образом в ловушку.
— Итак, цыганская принцесса готова обнаружить свое истинное лицо, не так ли? — прошептал он ей на ухо, обдавая кожу своим горячим дыханием.
В то же мгновение Мэриан горько пожалела, что вздумала состязаться с ним. Кого она хотела провести! Она смотрела прямо ему в лицо, открыто бросая вызов, в то время как внутри вся тряслась от страха. Его глаза были подобны пылающим угольям, когда он остановил взгляд на ее губах, а затем вновь встретился с ее яростным взглядом.
— Ты права, — пробормотал он, наклоняясь к ней. — Вкусить сладость твоих губ стоит гораздо дороже, чем пучок травы, но ничего не поделаешь: сделка уже заключена. Ни одна цыганка не смеет бросать мне вызов! Ты удовлетворишь мой каприз, моя прелесть, подаришь ли ты мне свой поцелуй добровольно, или же я заставлю тебя заплатить силой!
Теперь уже не на шутку испуганная как его близостью, так и явным желанием, промелькнувшим в его пылающем взгляде, она уперлась руками в его грудь.
— Прошу вас, милорд! Я и не думала бросать вам вызов. Я… согласна… только позвольте мне хоть немного… прийти в себя.
Он увидел самый настоящий страх на лице девушки и отодвинулся от нее. Однако не настолько далеко, чтобы она могла почувствовать себя хоть немного свободнее. Она ощущала, как под его пристальным, пылающим взглядом в ней поднимается волна возбуждения, и это испугало ее больше, чем предстоящая расплата. Она лихорадочно пыталась придумать хоть что-нибудь, что могло бы изменить его намерения.
— Иди же ко мне, Мина, чтобы я мог отведать твоего меда, — прошептал он обольстительным, чарующим голосом, и она вдруг почувствовала, как этот голос обволакивает ее будто теплая, бархатная волна, в которой тонут и растворяются ее воля и стремление сопротивляться. Он манил, увлекал, и ей стоило неимоверных усилий не поддаться соблазнам этого глубокого мягкого голоса.
Усилием воли сбрасывая с себя почти колдовское оцепенение, она сорвала одно из яблок, что в обилии усыпали ветви дерева, и протянула ему.
— Если вы так голодны, милорд, может быть, это подойдет вам лучше, — предложила она в слабой надежде отвлечь его.
— Яблоко могло погубить Адама, моя маленькая Ева. Но какой же мужчина попадется дважды на одну и ту же уловку?
С этими словами он взял из ее рук яблоко и откусил с одного бока. А затем одним резким рывком притянул ее к себе, и, несмотря на сопротивление, крепко прижал, давая слишком ясно почувствовать, как напряжено его тело.
— Я не… — начала она было возмущаться, но в то же мгновение он закрыл ее рот поцелуем, заглушая все протесты.
В первые мгновения его губы показались ей такими же твердыми и холодными, как яблоко, которое он надкусил и отбросил в сторону. И в тот момент, когда эти губы требовательно приникли к ее губам, она забыла обо всем на свете. Ее руки по-прежнему упирались в его грудь, а тело продолжало сопротивляться его властным объятиям, но это были лишь неосознанные действия, порожденные удивлением и страхом, никоим образом не способные противостоять его силе. Он крепко держал ее, словно боялся, что она исчезнет в тот же миг, как он разожмет руки.
А затем — она почти не заметила, как это произошло, — его губы стали мягкими и нежными, в то время как руки скользнули вниз и обхватили ее за талию. Так ласково… слишком ласково! Неожиданно у нее пропала всякая охота сопротивляться.
Его губы ласкали ее губы и играли с ними, пока те вдруг стали податливыми, раскрываясь навстречу, а тело неожиданно начало покалывать в странном предвкушении чего-то неясного, восхитительного и пугающего. Его подбородок, жесткий от отросшей к утру щетины, больно царапал ее нежную кожу, но в тот момент она могла лишь терпеливо ждать, когда исчезнет сладкая истома, разлившаяся по телу от этих поцелуев, и она сможет наконец вырваться из его объятий.
Но казалось, это ожидание никогда не кончится. Наоборот, ее закружило в восхитительном водовороте, словно она попробовала какого-то волшебного зелья. Не осознавая, что делает, она выгнулась ему навстречу, пылко отвечая на поцелуй.
Только когда ее мягкое, податливое тело послушно приникло к его крепкой, горячей груди, граф поднял голову, оторвавшись от ее губ, и в его глазах отразилась такая буря эмоций, что казалось, она поглотит ее без остатка.
— Ах, Мина, — пробормотал он, и она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке. — Вкусить твоего поцелуя все равно что пьянице пригубить вино. Никогда не будет достаточно.
Затем он поцеловал ее в щеку, и его губы скользнули вниз по ее шее, к ямочке под ухом. Она блаженно вздохнула.
— Милорд, прошу вас… — прошептала она.
— Гаретт, — прошептал он в ответ, прильнув лицом к ее шее. — Мое имя Гаретт, моя прелесть. Думай обо мне только как о Гаретте Фолкхэме, который хочет всего лишь держать тебя в своих объятиях.
Фолкхэм! Это имя, будто набатный колокол, прозвучало в ее затуманенном мозгу. Ведь это ее враг, напомнила она себе, пытаясь бороться с охватившим ее сладчайшим оцепенением. Что же это за безумие! Как могла она допустить такую непростительную близость с ним? И что хуже всего, как могла она так наслаждаться этой близостью?
И хотя его губы продолжали свой сладостный путь вниз, по ее обнажившемуся плечу, окутывая ее тело теплом и томлением, она сделала слабую попытку воспротивиться его ласкам.
— Один поцелуй, вы сказали. Только один.
Он чуть отодвинулся от нее и широко улыбнулся.
— С каких это пор настоящий мужчина останавливается после одного поцелуя? — пробормотал он, повторяя ее собственную фразу.
Его слова, а еще более торжествующая улыбка мгновенно вызвали в памяти девушки все те ужасные рассказы Тамары о цыганках, которых соблазнили и бросили мужчины куда менее родовитые, чем граф. Но она все-таки леди, и достаточно хорошо образованная, чтобы не позволить себя соблазнить. Словно порыв свежего ветра, разгоняющий туман, эта мысль пронеслась у нее в голове, вырывая из сладкой неги, в которую она так неосмотрительно позволила увлечь себя поцелуем.
Внезапно ею овладело отчаянное желание сбежать от него, она сжала кулачки и с силой оттолкнула его, чем безмерно удивила графа, так как он уже наклонился, чтобы продолжить свои ласки.
— Неужели вы хотите силой взять девицу, против ее воли! — возмущенно воскликнула она. Гнев пополам с охватившим ее страхом придали особенную силу ее голосу.