Она с беспокойством наблюдала за сменой выражения на лице графа. Откровенный ужас, отразившийся в его глазах, заставил ее почти ему поверить. Но она уже была научена горьким опытом, чтобы доверять ему.
— Вы же сами сказали сэру Питни, что найдете способ заставить раненого все открыть вам. Я не так наивна, чтобы не понять, что вы имели в виду!
— Но я вовсе не имел в виду, что собираюсь пытать или мучить его каким бы то ни было образом, если именно об этом вы подумали. Клянусь честью, я вовсе не такой дьявол, каким вы хотите меня изобразить.
Глядя на него в этот самый момент, она с трудом могла в это поверить. Яростный, горящий взгляд делал его похожим на самого владыку ада. Он сделал по направлению к ней несколько шагов, и девушка почти инстинктивно попятилась.
— Я не верю вам! Что же еще вы могли иметь в виду? — почти выкрикнула Мэриан со страхом.
— Да только то, что я собирался держать его здесь как арестанта до тех пор, пока он не скажет мне все, что я хочу узнать. Человека, чья преданность куплена за деньги, обычно бывает достаточно подержать некоторое время в подземелье, чтобы он решился предать своего хозяина. Это самый разумный и надежный способ.
Она недоверчиво смотрела на Гаретта, пытаясь прочитать на его лице, не смеется ли он над ней.
— Вы просто хотели задержать его?
— Если он выживет, это все, что я собирался с ним сделать.
«Если выживет…»
— Но даже просто помещать человека в подземелье… когда он едва не умер, — жестоко! — запинаясь пробормотала она, не желая сдаваться.
— Этот человек пытался поджечь мои поля. В огне могли погибнуть люди, которые в этом случае страдали бы гораздо сильнее, чем этот человек в темнице, — сердито произнес граф. — Ваша жалость, Мина, в данном случае неуместна, этот человек, так или иначе, преступник.
Мэриан чувствовала смятение. Говорил ли граф правду? Действительно ли он собирался всего лишь заточить этого человека в темницу? Если так, она не может уйти сейчас, так как раненый непременно умрет, если она бросит его. Правда, бедняга вполне способен умереть и в том случае, если она останется, но тогда она сможет, по крайней мере, уменьшить его страдания в самом конце. И все же она сомневалась, может ли доверять графу.
Словно прочитав ее мысли, Гаретт подошел ближе.
— Клянусь честью, я не собираюсь применять к этому человеку никаких диких пыток или усиливать его физические страдания. Если хотите, можете оставаться вместе с ним, чтобы удостовериться, что я говорю правду. Клянусь вам, в этом вы можете довериться моей чести.
Казалось, его слова звучат вполне искренне, но Мэриан испытала непонятную боль.
— Довериться вашей чести? В устах бесчестного человека честь — пустой звук, довериться ей — все равно что защищаться бумажным мечом!
Она видела, как побелело его лицо, он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее.
— Если бы вы были мужчиной, то за эти слова я вызвал бы вас на дуэль завтра же на рассвете!
У Мэриан все похолодело внутри, но забирать назад свое оскорбление она не стала и продолжала с вызовом смотреть на него.
Глаза Гаретта недобро сверкнули.
— Мне нет нужды доказывать цыганке свою честность. Все мое прошлое и мои дела сами говорят за себя. То же можно сказать и о вас. Вы лгали мне… вы пробрались тайком в мой сад… вы подслушивали мои личные разговоры… так где же ваша честь?
— Я всего лишь пыталась защищаться…
— От кого? Я не знаю даже этого. Я ничего не знаю о вас и о вашем прошлом, так как и вы сами, и жители Лидгейта уходите от моих вопросов!
Мэриан невольно побледнела. Сколько еще она сможет скрывать от него свое прошлое? Если он узнает… Но если она сейчас сбежит и бросит раненого, не подогреет ли ее отсутствие у графа еще больший интерес все разузнать о ней? Если он начнет более настойчиво задавать вопросы, то она окажется на грани разоблачения, а может даже, и в беде. И все же ей было невыносимо думать, что она служит целям графа, пусть даже этот неизвестный и заслуживает того, чтобы его посадили за решетку. Так что же ей делать? Мэриан закрыла глаза, пытаясь найти верное решение.
Словно чувствуя ее колебания, граф добавил:
— Почему вам так трудно принять то, что я собираюсь сделать с этим человеком? Уверяю вас, что как цыганку вас бы наказали более сурово за подобное преступление.
При этом новом напоминании о той роли, которую она вынуждена играть, Мэриан быстро открыла глаза. Избегая его пристального взгляда, она осторожно ответила:
— Если вы помните, милорд, я выросла в семье благородного человека. Меня воспитали на принципах чести, пусть даже моя кровь и не так чиста.
— В таком случае вспомните эти принципы и сделайте то, что лучше для вашего пациента. Сейчас страдает только ваша гордость. Но этот человек умрет без вашей помощи. Поверьте мне, гордость — ничто по сравнению с жизнью человека.
На этот раз она прямо встретила его пронизывающий взгляд.
— Если гордость так ничтожна, как вы говорите, почему бы вам самому не отбросить ее и не забыть все планы мести? Ведь только ваша гордость пострадала, когда ваш дядя отобрал у вас земли и титул. Разве вы плохо жили все эти годы во Франции, пока длилось изгнание? Почему бы не забыть прошлое? У вас теперь есть все, что вы хотите! Так зачем же вновь заставлять страдать других людей?
По мере того как она говорила, ей показалось, что его глаза превращаются в два кусочка льда, таким холодным и чужим стал вдруг его взгляд. Он с силой сжал челюсти, так что на скулах заиграли желваки.
— Вы ничего не знаете, совсем ничего!
Одно мгновение, и выражение его лица вновь изменилось — вместо холодного и чужого оно стало почти яростным. Мэриан видела, как напряглись мышцы его шеи и плеч, когда он выдавил сквозь стиснутые зубы:
— Я хочу, чтобы вы остались и ухаживали за этим человеком. Вы знаете, чего я хочу от вас, и в ваших силах сделать это. И еще я знаю, что, по крайней мере, ваша тетушка не откажется от тех денег, которые я предложу ей за ваши услуги!
Если когда-то на этом лице и могло появляться мягкое, нежное выражение, сейчас от него не осталось и следа. Глядя на суровые, застывшие черты, Мэриан невольно подумала, уж не приснился ли ей прошлый вечер и нежность его поцелуев. Когда он заговорил, его голос звучал непреклонно и жестко:
— Но учтите, независимо от вашего выбора, я не собираюсь менять своих планов в отношении этого человека. Вы можете уйти или остаться. Решение за вами.
Бросив ей в лицо эти слова, он развернулся на каблуках и решительно направился к лестнице, ни разу не обернувшись, предоставив Мэриан самой сделать непростой выбор.
Гаретт, нахмурившись, смотрел на пляшущие языки пламени в камине, затем перевел взгляд на человека, который вот уже несколько часов находился без сознания в маленькой, совершенно неподходящей для этого изящно украшенной спальне, ранее явно принадлежащей женщине. Раненый был все еще жив, но Гаретт сомневался, что ему удастся выжить.
Затем его взгляд перебрался на другую фигуру, сидящую с закрытыми глазами в кресле с жесткой спинкой. В конце концов его цыганская принцесса осталась. Да и то сказать, думал Гаретт, какой выбор он ей оставил? Он знал, что был весьма убедителен. Однако мысль об этом сейчас не доставляла ему радости.
Глядя на происходящее ее глазами, он вдруг начинал ощущать себя чудовищем. «Проклятье!» — выругался он громко. Да кто она такая, эта цыганская девчонка без имени и без единого пенни в кармане, чтобы читать ему лекции о чести и долге? Один Бог знает, что ей самой и ее хитрой тетке пришлось делать последние годы, чтобы выжить в этом жестоком мире.
Невольно его взгляд вновь вернулся к девушке, заснувшей в кресле. Ее голова склонилась на грудь, и волосы, выбившиеся из пучка, густой волной рассыпались по плечам. Спускаясь по груди, прикрытой тонкой, отделанной кружевом сорочкой и дальше по корсажу, они каскадом падали на юбку цвета небесной лазури.
Гаретт невольно любовался этой прелестной картиной. Девушка сидела поджав под себя ноги, словно невинное дитя. Однако эти полные губы принадлежали отнюдь не ребенку, так же как и стройные изящные икры, которыми он мог сейчас любоваться благодаря чуть задравшейся юбке. От такой картины и монах не смог бы отвести глаз. Неудивительно, что он был взбешен ее обвинениями в свой адрес. Ему было нестерпимо думать, что такое очаровательное, изящное создание видит в нем какого-то зверя.
Гаретт решительно отвел взгляд, в ярости, что позволил себе поддаться колдовским чарам и попасться в плен к женщине. И как только могло случиться, что он позволил этой красавице влиять на свои решения, или, по крайней мере, на свою внутреннюю неколебимую уверенность в своих действиях? Что бы она ни думала о нем, это не имеет никакого значения! Никто другой никогда бы не осмелился упрекать его за то, что он захватил в плен человека, который намеревался нанести неоспоримый вред ему и его арендаторам.
Так же как никому бы не пришло в голову критиковать его за желание отомстить Тарле. Брови Гаретта сошлись на переносице, когда он вспомнил, как Мина убеждала его отказаться от своих планов мщения. Если бы только она знала… Но откуда она могла узнать? Он и сам всего лишь подозревал и не мог доказать, что именно Тарле предал его родителей «круглоголовым».
Мысли графа вернулись далеко в прошлое, к тем страшным дням, полным боли и отчаяния. Ужасная новость застигла его во Франции. Лишь спустя много дней он смог смириться с мыслью, что никогда больше не увидит доброе лицо матери, не обменяется остроумными шутками со своим отцом. Самым мучительным оказалось то, что он не знал, что же на самом деле произошло. Кто убил их? Мучились ли они перед смертью или избежали страданий в свой последний час? Смятение, вызванное в его душе известием о смерти родителей, было так велико, что он был почти рад тяжелым условиям и лишениям, которые ему пришлось вынести во Франции. Бесконечные заботы о хлебе насущном, по крайней мере, хоть ненадолго отвлекали его от тяжелых дум и воспоминаний.