Его сердце тревожно забилось. Проклятье! Тамара восприняла эту новость очень болезненно, даже хуже, чем он мог предположить. Уилл пообещал маленькой мисс, что сообщит ее тете обо всем, что случилось, — это он мог себе позволить, не проявляя неверности своему хозяину. Он предполагал, что Тамара впадет в ярость, начнет кричать и ругаться. Однако этой смертельной бледности он никак не ожидал.
— Он не сделает ей ничего плохого, — поспешил успокоить ее Уилл, сам испытывая сильную душевную муку из-за той боли, что прочитал в ее глазах. Он подошел к ней совсем близко и, крепко обняв, притянул к себе. — Не надо так тревожиться.
Тамара подняла на него свои огромные золотисто-карие глаза, в глубине которых появились боль и тревога, и острое чувство сострадания пронзило его сердце. В этот момент она выглядела на удивление юной и ранимой.
— Э нет, — печально сказала она. — Ей будет очень плохо! Особенно когда он узнает…
— Узнает о чем? — насторожился Уилл и подозрительно прищурил глаза.
В то же мгновение выражение ее лица стало непроницаемым.
— Узнает… узнает, что она девственница. Это все равно что подсунуть птичку соколу, с которого сорвали колпак.
— Мой хозяин вовсе не какой-нибудь великан-людоед, Тамара, — строго сказал Уилл.
— И все же он захочет лишить ее невинности. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видел, каким взглядом он впивался в нее, когда бы и где бы ни встречал? А она — сама невинность! Она может противиться его чарам не больше, чем он ее. И ее невинность для него — как приманка для сокола! Он намерен воспользоваться ею, Уилл. И теперь он нашел способ, как удержать ее подле себя, чтобы полностью околдовать своим обхождением.
Уилл насмешливо улыбнулся и прижал ее к себе еще крепче, едва веря своему счастью, что она не противится.
— Советую тебе больше доверять своей племяннице. Когда я оставил их вдвоем, эта «невинность» устроила такой нагоняй моему бедному хозяину! Она не даст ему возможности даже позавтракать спокойно! Что и говорить, она очень похожа на тебя. Будь уверена, спокойная жизнь у него кончилась. Даже и не знаю, сможет ли он выдержать такую фурию у себя в доме!
Тамара только печально покачала головой, слова Уилла ее явно не успокоили.
— Тут столько всего замешано, о чем ты и не догадываешься… — Она упрямо вздернула подбородок. — Ты должен понять — твой хозяин не для нее. Бог знает, что он может сделать сейчас, когда она в его власти. И самое скверное во всем этом, что я не могу защитить ее.
— Ну же, любимая, все не так уж плохо, — пробормотал Уилл, полностью заключив ее в свои объятия и прижимая ее голову к своей груди. — Но если ты даже и права и мой хозяин решил добиться… добиться ее любви, что ж такого? Посмотри на нас. Ты завладела моим сердцем и всеми моими помыслами с того самого дня, как я тебя увидел. Возможно, между ними — то же самое.
Когда Тамара неожиданно замерла в его руках, Уилл обрадовался было, что наконец-то тронул ее сердце. Но когда она подняла голову и насмешливо посмотрела на него, у него екнуло сердце. Кажется, он слишком поспешил со своими выводами.
Нетерпеливым, резким движением она вырвалась из его объятий.
— Ты такой же, как и он, со своими лживыми ласковыми словами! — Она поджала губы и нахмурилась. — Завладела твоим сердцем! Как бы не так! У тебя нет сердца, иначе бы ты не позволил ему так обращаться с ней! И не пытайся успокаивать меня! Я не позволю вам двоим погубить меня и мою девочку!
Обычно Уилл был спокойным и выдержанным человеком, но с тех пор как он начал ухаживать за этой колючей, дерзкой Тамарой, он неожиданно обнаружил в себе бездну нетерпения, о котором никогда даже не подозревал. Однако, пожалуй, впервые он не смог промолчать в ответ на ее колкость, которая так больно задела его.
— Погубить вас? — язвительно пробормотал он. — Можно подумать, вы обе не цыганки, а знатные леди! Что-то не похоже, чтобы до сих пор вы жили как монахини.
Это было определенно не самое лучшее, что он мог сказать, решил с запоздалым раскаянием Уилл, когда увидел реакцию Тамары. И сейчас она повела себя совсем не так, как он ожидал. Обычно она взрывалась от возмущения, ее гнев был неистовым и явным, но отнюдь не угрожающим. Теперь она пристально смотрела на него, и в ее пылающих темных глазах он увидел выражение, весьма напоминающее ненависть. Ее безмолвная ярость сначала просто оглушила его. Затем, опомнившись, он бросился к ней, пытаясь исправить положение.
— Тамара, я вовсе не хотел сказать…
Но она с силой оттолкнула его.
— Ты больше никогда, слышишь, никогда не дотронешься до меня, Уильям Крэшоу, — она не повысила голоса, но в ее словах звучала сталь. — Если же ты попытаешься это сделать, обещаю тебе, я разрежу на мелкие кусочки все самые чувствительные части твоего тела! Так и знай!
И она решительно зашагала по направлению к Фолкхэм-хаузу.
Уиллу ничего не оставалось, как двинуться следом, проклиная себя последними словами за свои неосторожные слова. Каким-то образом ему еще предстояло убедить ее не затевать войны с его хозяином. Тамара могла быть стойкой и храброй, но она была ничем для графа Фолкхэма. Уилл не мог спокойно наблюдать, как она проигрывает в этой неравной борьбе, в которой никогда не сможет победить. А если она проиграет, то совершенно ясно, как станет относиться к нему, Уиллу. Она и близко его к себе не подпустит.
Что ж, он просто ни за что не должен допустить, чтобы это случилось, говорил он себе, понуро шагая следом за разгневанной цыганкой. И если ему придется вызвать на себя гнев и раздражение хозяина, пусть так, но он ни за что не позволит Тамаре ускользнуть от него. Только не сейчас.
Мэриан стояла в полумраке библиотеки, с тоской вспоминая многие часы, которые она провела здесь. Тут ничего не изменилось. Очевидно, граф Фолкхэм решил не трогать библиотеку, оставив здесь все как есть. Эту библиотеку ее отец приобрел вместе с поместьем, когда купил Фолкхэм-хауз у Тарле, и теперь она вновь досталась графу Фолкхэму.
Ее пальцы медленно пробежали по знакомым корешкам книг на специальной полке, предназначенной для трактатов по медицине, пока не наткнулись на книгу, которую она искала, «Травы» Джона Джерарда. Когда Гаретт отправился в свой кабинет, она проскользнула сюда, в библиотеку, желая взглянуть на эту книгу. Если она правильно помнила, здесь содержались объяснения свойств некоторых травяных смесей, которые она хотела испробовать для лечения раненого солдата.
Но когда она начала вытаскивать том, ей на глаза попалась другая книга на нижней полке. По неясной ей самой причине эта книга тронула какие-то тайные струнки в ее душе, и она, задвинув обратно книгу «Травы», достала вместо нее этот том, весь в пыли, что было неудивительно, так как несколько месяцев здесь никто не убирался. Она держала его в руках, и память неожиданно унесла ее в прошлое.
Почти с благоговением она открыла книгу в замысловато украшенном переплете. На титульном листе она прочла: «Изящная комедия под названием «Бесплодные усилия любви», как она была представлена Ее Высочеству на последнее Рождество. Заново исправленная и дополненная У. Шекспиром. Напечатано в Лондоне. 1598».
На мгновение Мэриан замерла, наслаждаясь чувством, которое дарила ей знакомая с детства книга. Когда Винчелси впервые переехали в Фолкхэм-хауз, она обнаружила ее и много раз перечитывала полюбившуюся ей пьесу. Искрометное остроумие диалогов всегда поднимало настроение, как бы ей ни было грустно.
Но теперь не сама пьеса привлекла ее внимание. Дрожащими пальцами девушка перевернула страницу и прочла на другой стороне выцветшую надпись:
«Моему сыну Гаретту. Продолжай познавать мир с открытым сердцем, даже когда он покажется тебе слишком суровым и холодным, и ты всегда будешь сильным. С любовью, мама».
У Мэриан защемило сердце. Она совершенно забыла об этой надписи. Теперь память вновь перенесла ее на много лет назад. Еще девочкой она обнаружила эти строки в книге и все думала о мальчике по имени Гаретт. Слова его матери говорили ей так много, они вполне могли быть сказаны и ее мамой, и как-то так произошло, что Мэриан стала воспринимать эту надпись, словно она была обращена к ней самой.
Однако она знала, что они обращены не к ней, а к какому-то неизвестному ребенку, который потерял свою мать в более раннем возрасте, чем она. Как странно, что именно сейчас ей вспомнились те дни, когда она мечтала о неизвестном мальчике Гаретте, который, как ей потом осторожно сказали, погиб во время войны.
В ее детском воображении он представлялся ей очаровательным, счастливым, веселым мальчуганом, который любил пьесы Шекспира так же, как и она сама. Гаретт из ее фантазий был, конечно, озорным и смелым, но с добрым сердцем, стремящийся помогать больным и бедным. Девочкой она вела с ним долгие разговоры о книгах, о Лидгейте и его жителях… о самой жизни. И конечно, в своем воображении она нарисовала трагическую историю его смерти, над которой горько плакала, как будто все так и случилось на самом деле.
Позже, когда она подросла и перечитала много других книг, мальчик Гаретт ушел в глубины памяти. Она ни разу не вспомнила о нем. До этого момента.
Мэриан продолжала бессмысленно смотреть на страницу с надписью. Она казалась ей теперь злой насмешкой. Та девочка, которой она была когда-то, даже не могла представить себе иного Гаретта — замкнутого, мрачного, никому не доверяющего человека, едва ли знающего, что это такое — жить с открытым сердцем. Прошлым вечером, когда она задавала ему свои вопросы, ей не многое удалось узнать о том, что он предпринял на самом деле для того, чтобы вернуть себе Фолкхэм-хауз. Однако в горечи, прорывавшейся то и дело сквозь внешнюю холодность, она смогла почувствовать боль, разъедающую его душу. Ей трудно было представить, что тот Гаретт, которого она успела узнать за это короткое время, мог когда-то радоваться жизни и с удовольствием читать веселую пьесу, ту, что она держала сейчас в руках. Однако, еще раз всмотревшись в слова надписи, она вдруг подумала, что, наверное, его мать знала совсем другого Гаретта, неизвестного ей. И быть может, этот Гаретт не так уж сильно отличался от мальчика из ее детских фантазий.