— Я не понимаю…
— Вы шантажист. Прекрасно. Мне не повезло. Сбросьте газ. Нам надо сворачивать. Местность здесь пустынная, заросли кустарника высокие. Четверти часа будет достаточно. Прошу вас, не стесняйтесь, господин Мансфельд.
Я так обалдел, что не выдавил ни слова.
Она истерично восклицает:
— Ну же! Поворачивайте! Вы добились, чего хотели! — И она вцепилась в руль и вывернула его вправо.
«Ягуар» заносит, его выбрасывает на правую полосу, и мы буквально в паре сантиметров проносимся мимо какой-то машины — все это на скорости 210 километров в час. Я, не глядя, бью кулаком в ее сторону и попадаю по руке и куда-то еще. Что-то звякает, наверное браслет. Я сделал ей больно, так как она вскрикивает и прижимает руку к груди. Слава богу, руль она отпустила.
«Ягуар» встает на оба левых колеса. Я кручу руль. Машина встает на правые колеса. Нас выбросило на засаженную травой разделительную полосу. Покрышки визжат. Притормаживаю очень осторожно. Стараюсь не сжимать рулевое колесо, дать ему немного свободы. Машина сейчас умнее меня. Еду назад на проезжую часть, назад на разделительную полосу. По встречной идет колонна машин. Мы проносимся мимо как в страшном сне.
Верена сначала визжала. Потом затихла и обеими руками вцепилась в приборную доску. «Ягуар» одно мгновение так сильно крутится на одном месте, что я думал, мы вот-вот перевернемся. Тут машина снова рванулась вперед. Я прибавляю газу, чтобы хоть чуть-чуть выправить движение. «Ягуар» бросает из стороны в сторону, как пьяного. Пот заливает мне глаза. И в этот момент я думаю только о том, что вышибу ей все зубы, если нам удастся выбраться.
За нами и перед нами стоит несмолкающий рев клаксонов. Но все самое страшное уже позади. Машину еще бросает, но я снова прибавляю газу.
— Господи, — вздыхает она.
— Больше так со мной не говорите, — с трудом произношу я наконец, — никогда, слышите?
— Мне очень жаль, извините.
— Успокойтесь.
— Я сказала гадость, простите. Я, наверно, сошла с ума, если попыталась вырвать у вас руль.
— Возьмите себя в руки.
— Я просто ненормальная. Сама не знаю, что делаю.
Машина наконец-то обретает устойчивость.
— Вы можете меня простить?
— Почему нет?
— Я оскорбила вас.
— Вы несчастливы, и этим все сказано.
— Вы даже не представляете себе…
— У меня богатая фантазия. Я многое могу себе представить. Внимание. Снова «мерседес».
Она отворачивает голову. На этот раз чуть склоняет ее, и я чувствую, как она касается моего плеча. Я чувствую чудесный запах ее волос.
Проезжаем мимо «мерседеса».
— Мы его уже обогнали?
— Нет, — вру я, — подождите немного.
Сейчас только пять часов, а уже смеркается. Прямо перед нами еще виднеется золотой краешек солнца, но свет уже потускнел, и леса выглядят не так нарядно, как до этого. Голова Верены Лорд все еще лежит у меня на плече.
Глава 8
— Пять часов. На АФН сейчас передают музыку.
Я нажимаю на кнопку и включаю радио. Фортепиано и скрипка. Жалобный звук трубы. Одновременно мы восклицаем: «Гершвин! Концерт фа мажор».
— Вторая строчка, — говорит она.
— Вторая строчка самая красивая.
— Да, — говорит она, поднимает голову и смотрит на меня, — я ее тоже очень люблю.
— Вам уже лучше?
Она кивает.
— Как долго вы замужем?
— Три года.
— Сколько вам лет?
— Такие вопросы задавать не принято.
— Я знаю. Так сколько вам лет?
— Тридцать три.
— А дочке?
— Пять.
— А мужу?
— Пятьдесят один. Это тоже гадко, не правда ли?
— Что именно?
— Выйти замуж за человека, который старше тебя на восемнадцать лет, и изменять ему.
— У вас есть ребенок, — сказал я. — И, наверное, нет денег. Послушайте мелодию…
Она кладет мне руку на плечо, и мы долго слушаем музыку великого композитора, который в тридцать восемь лет умер от опухоли в мозге, в то время как многие генералы в восемьдесят лет еще выращивают розы.
— Сколько вам лет, господин Мансфельд?
— Двадцать один. И, чтобы вы зря не спрашивали, я еду во Фридхайм, потому что там расположен интернат, в котором я буду учиться. Я еще хожу в школу. Я трижды оставался на второй год. И сделаю все для того, чтобы остаться и в четвертый раз.
— Но зачем?
— Для собственного удовольствия, знаете ли, — ответил я. — Нам надо сворачивать с шоссе.
Я поворачиваю направо.
До Фридхайма восемь километров.
Широкая петля ведет через мост над шоссе. Я вижу березы, ольховые деревья и несколько дубов. Улица сужается. Луга и лесочки. Маленькое местечко. Узенький мост перекинут через узенькую речушку. По обеим сторонам дороги выстроились тополя, которые вскоре сменяются домами. Мирный городок, будто сошедший с открытки начала девятнадцатого века. Я проезжаю под постройкой, соединяющей два бело-коричневых дома, и вижу ратушу, высокую церковную колокольню с барочным куполом. Теперь я вынужден ехать очень медленно, со скоростью 50 километров в час, так как многие машины выбрали тот же путь, что и мы.
Напротив колокольни стоит старинный дом, украшенный искусной резьбой на фасаде и каким-то глубокомысленным изречением. В нижнем этаже дома располагается магазин под вывеской: «Все для путешествия». На витрине я вижу не только чемоданы и дорожные сумки, но и конскую упряжь. Выходит, здесь путешествуют и на лошадях.
Едем мимо рыночной площади.
— Есть здесь еще какая-нибудь дорога, которая ведет к вам наверх? — спрашиваю я сидящую рядом женщину.
— Если здесь повернуть направо, но она очень плохая.
— Теперь это неважно. Здесь нам не проехать. Эта дорога, похоже, ведет прямо к интернату. Сегодня последний день каникул. Родители привезли своих детей обратно в школу. Их что-то около трех сотен, если я не ошибаюсь.
— Вы здесь впервые?
— Ну да. Я новенький. Сейчас направо?
— Да. Я могу добраться пешком… я не хочу вас задерживать. Вам надо в интернат.
— У меня время есть, а вот у вас его нет.
Я сворачиваю направо. Улица просто кошмарная. Канава за канавой, траншеи пересекают проезжую часть, камни.
— Зачем вы делаете это — помогаете мне, после всего того что я наговорила?
— Не знаю, — ответил я.
И это еще одна ложь.
Глава 9
Я ползу уже со скоростью 30 километров в час, боюсь, что полетят все оси и рессоры. Дорога — об улице речь давно не идет — резко поднимается в гору. Смеркается. Посередине садов и парков виднеются виллы, маленькие дворцы и даже один небольшой отреставрированный замок.
— Кто там живет?
— Кто-то из Франкфурта, — говорит она. — Летом, в выходные. Минут через десять покажется наш дом.
Как вы думаете, можно в одно мгновение почувствовать страшную, дикую тоску по настоящей, искренней, честной любви?
Света все меньше. День заканчивается. Верена все еще сидит рядом со мной. Еще десять минут. Что дальше?
Вдруг я вздрагиваю от холода.
На обочине дороги возникает щит с надписью. Читаю:
Общество гуманности
«Ангел Господень»
Дом отдыха
Тропинка ведет вниз к покрашенному белой краской старому крестьянскому подворью. Перед ним стоит зеленая помпа. Вокруг резвятся дети.
— Кто же позвонил вам в аэропорт?
— Кухарка.
— Вы доверяете ей?
— Несомненно.
— Сколько у вас здесь слуг?
— Чета садовников и один слуга.
— А им вы доверяете?
— Они на стороне моего мужа. Они меня ненавидят. Я для них…
Я прерываю ее.
— Последняя дрянь! Я прав? Мне такое знакомо.
— О нет, господин Мансфельд! Вы не можете себе такого представить!
— Могу, — отвечаю я, — могу. Мы с вами никогда до этого не виделись. Вы живете здесь. Я живу в Люксембурге. И, несмотря на это, я думаю…
…Мы очень похожи, так похожи, что, наверное, можем понимать друг друга с полуслова, хотел я сказать ей. Но, конечно, не сказал.
— Вы думаете?..
— Ничего особенного. Я говорю глупости. Вы правы. Я, конечно же, не могу себе представить.
— Снова направо, пожалуйста.
Дорога испортилась окончательно.
— Когда вы покинули виллу?
— В половине третьего.
— Дочка осталась дома?
— Да.
— Дома вы сказали, что хотите совершить прогулку?
— Да.
— Тогда придерживайтесь этой версии и впредь. При любых обстоятельствах. Я высажу вас недалеко от дома. Мы с вами никогда не встречались. Говорите только так. При любых обстоятельствах. Даже если кто-то будет утверждать, что видел вас в моей машине. Держитесь одной лжи. Только тогда вам поверят.
— Кто?
— Ваш муж. Никогда не меняйте одну ложь ради другой лжи. Нужно твердо повторять ту ложь, которую избрали первой.
— Что вы за человек?
— В сущности, хороший.
— Где вы до этого ходили в школу?
— В Залеме.
— Ну и?
— Никаких «и». Я должен был уйти.
— Из-за женщины?
— Из-за девушки.
— У вас было много девушек?
— И да и нет. Я не знаю.
— Вы любили какую-нибудь из них?
— Не думаю. Нет. А вы?
Как мы друг с другом разговариваем! Как мы друг друга понимаем! Осталось максимум пять минут. Темнота сгущается, становится все холоднее.
— Я, господин Мансфельд?
— Вы когда-нибудь любили?
— Я любила отца своего ребенка. И Эвелин, конечно.
— А парня в аэропорту?
Она покачала головой.
— Правда?
— Правда. Он мой… Я с ним только сплю. Это разные вещи.
— Вы правы, это разные вещи. Скажите, где мне лучше остановиться.
— Чуть впереди. Под большим дубом.
— Я… я бы очень хотел помочь вам.
Я такого еще не говорил в своей жизни. Никогда.
— Это не в ваших силах, господин Мансфельд.
— Кто знает. Я буду некоторое время жить здесь, пока меня снова не выгонят.
Она ничего не ответила.
— Завтра утром вы возвращаетесь во Франкфурт?
— Нет, я останусь здесь с ребенком до конца октября.