— Оливер!
— Да.
Я оборачиваюсь, и все повторяется: «Диориссимо», запах майского ландыша, запах ее кожи, ее иссиня-черные волосы, глаза…
— Спасибо, — говорит она шепотом.
— Ах, — улыбаясь, говорю я. Наверное, это слишком смело, но я чуть не кричу: — Какое у вас красивое платье!
— Мой муж придет сегодня только вечером. Не хотите испытать бесконечное счастье?
— Да. Бесконечное счастье.
— Почему вы так пристально смотрите на меня?
— Вы должны мне что-то отдать.
— Что?
— Вы сами знаете, что. Давайте.
Она не шелохнулась.
— Ну! Или я заберу браслет!
Она открывает маленькую сумочку, которую прижимала к бедрам, и вынимает маленькую круглую коробочку.
Я открываю ее.
— Здесь тридцать штук, и все веронал.
Тридцать. И все веронал.
Я закрываю коробочку.
— Вы выбросите ее?
— Нет.
— Почему?
— Сохраню.
— Зачем?
— Зачем вы ее хранили?
— Оливер…
— Да.
— Вы очень…
— Что очень?
— Ничего.
Мы вдвоем стоим у люка, и сердце мое болит, и я твержу себе, что я идиот, что я должен сдерживать себя с этой Геральдиной, что Верена Лорд может оставаться спокойной, ее это не касается. Так стоим мы друг против друга, возможно, минуты три и молчим. Потом я неожиданно чувствую, как ее левая рука касается моей правой руки; я смущен, теряюсь от волнения, когда ее пальцы сплетаются с моими, и отмечаю про себя: все идет как надо. Наши руки сплетены.
— Как вы нашли браслет?
— Его украла девочка. Мне помог один мальчик, видевший, как она сделала это.
— Она милая?
— Нет.
— Каким образом вам удалось вернуть браслет?
— Девочка ходит в мой класс. Во время занятий я сбегал в корпус, где она живет, и в ее комнате обнаружил то, что искал.
— Она это уже заметила?
— Нет.
— Ваш воротник в помаде.
— Надо будет постирать рубашку, прежде чем начнутся послеобеденные занятия. Спасибо за внимание.
— А вам за браслет.
— Можем мы снова здесь встретиться?
Ответа нет.
— Я кое о чем спросил вас, мадам!
— Я слышала.
— И?
Молчание.
— Я ведь все-таки помог вам. Помогите и вы мне тоже. Пожалуйста!
— Помочь? Я? Вам?
— Помогите. Вы. Мне. Да.
— Каким образом?
— Обещайте мне встречу. Ничего больше.
Мы опять смотрим вниз.
Она выпускает мою руку.
— Вам двадцать один. Мне тридцать три. Я на двенадцать лет старше.
— Для меня это ничего не значит.
— Я замужем.
— Мне все равно. Тем более что вы несчастны.
— У меня ребенок.
— Я люблю детей.
— У меня есть возлюбленный.
— И это меня не волнует.
— До него у меня были и другие.
— Не сомневаюсь. У вас их было много. Это совершенно не важно.
И почему мы не познакомились хотя бы пару лет назад? Мы продолжаем смотреть друг на друга. Мы разговариваем очень спокойно и тихо.
— Это было бы безумием, — говорит она.
— Что?
— Снова встречаться здесь.
— Клянусь, у меня нет дурных намерений! Я хочу только видеть вас, говорить с вами. Вчера, когда мы ехали, у вас не было ощущения, что мы могли бы хорошо понимать друг друга? Я думаю не о постели, а о наших взглядах, наших мыслях. Не было у вас такого чувства, что мы очень похожи друг на друга?
— Да… Вы такой же испорченный и одинокий, как я.
Вдали просвистел локомотив.
Теперь солнце падает на платье Верены. Цветы светятся.
— Вы спали с девочкой, которая украла мой браслет?
— Да.
— Но не по любви.
— Действительно, не по любви.
— Мне это знакомо. Ах, как же мне это знакомо!
Ее речь. Манеры. Походка. Жесты. В этой женщине есть тайна. Она не хочет сказать мне, откуда она родом. Она поступает скверно, когда дурно говорит о себе.
Это все притворство, это все ложь.
Кто ты, Верена?
В каком направлении ты движешься?
Зачем тебе так много украшений? Почему ты приходишь в ужас от одной мысли, что можешь еще раз стать бедной? Почему ты обманываешь своего мужа?
Я не буду больше никогда спрашивать тебя об этом. Может быть, когда-нибудь ты сможешь мне об этом рассказать…
— И все же — мы будем здесь встречаться?
— С одним условием.
— С каким?
— Вы вернете мне веронал.
— Никогда. В таком случае мы расстанемся.
— Мне эти таблетки не нужны. Я просто не хочу, чтобы они были у вас.
— И я не хочу, чтобы вы имели при себе эту гадость! Тогда уничтожьте это. Чтобы я видел.
— Как я должна это уничтожить?
— Сжечь.
У меня есть спички.
Я медлю, прежде чем поджечь коробочку с вероналом, мне бы все-таки хотелось оставить его у себя.
Коробочка ярко горит, таблетки только обугливаются и крошатся. То, что осталось от коробочки, я бросаю на пол. Верена топчет коробочку туфлями до тех пор, пока от нее ничего не остается.
Мы смотрим друг на друга.
— Если учесть, что вы спали с аптекарем, — говорю я.
— Если учесть, что мы не сможем больше воспользоваться этой гадостью, — говорит она.
— Если учесть, что я выполнил ваши условия. Когда мы снова увидимся? Завтра?
— Нет.
— Послезавтра?
— Нет.
— Когда все-таки?
— Это возможно только через пару дней.
— Почему?
— Потому что я беременна, — отвечает она. — Вы даже представить себе не можете, в какой ситуации я нахожусь и что со мной случилось. Ничего вы не знаете! Ничего!
Глава 8
— Беременна?
— Вы же слышали.
Странно, в любом другом случае я тотчас подумал бы: «Да, есть повод поразмышлять». Это должна быть честная книга. Раньше, когда я писал о Геральдине, я не стал лучше, чем был. Теперь я не стал хуже.
Но с Вереной все не так. Догадался я не сразу.
— От кого вы беременны?
— Этого я не знаю.
— От этого итальянца?
— От него. Или от своего мужа.
— Вчера вечером вы сказали…
— Я соврала. Женщина должна спать со своим мужем, если она имеет любовника. Иногда это случается.
— Вы совершенно правы. Я не хотел вам вчера вечером возражать. Конечно, вы говорили Энрико, что целый год не спите с мужем.
— Конечно. Все женщины поступают так. Наверное, и вам какая-нибудь женщина говорила то же самое.
— Да.
— И?
— Я не верил этому. Но я не говорил, что я этому не верю. Нельзя быть несправедливым. Мужчины поступают точно так же, если у них есть любовница.
Некоторое время молчим. Потом я спрашиваю:
— Вы хотите ребенка?
— Боже упаси! В моей-то ситуации?
— Энрико знает?
— Энрико женат. Об этом никто не узнает. Я рассказала только вам. Почему только вам? Потому что мы уже так хорошо понимаем друг друга.
— Однажды…
— Что?
— Однажды вы полюбите меня.
— Перестаньте!
— Да-да, и такой любовью, к которой вы стремились. Я знаю это точно. Иногда бывают мгновения, когда я точно знаю, что произойдет. У вас есть врач?
— Мне нельзя рожать. — Она опускает голову. — После рождения Эвелин врачи сказали, что в дальнейшем это может быть опасно для жизни. Я должна быть в клинике. Это одна из причин.
— Причин чего?
— Что у меня в браке все так плохо, и что я так… что я такая.
— Не понимаю…
— Эвелин — внебрачный ребенок.
— Ну и что?
— Мой муж не способен…
— Так.
— Но он всегда очень хотел ребенка. Понимаете? Сына, которому он передаст свой банк. Когда я встретила его… тогда, в нищете… тогда я не сказала ему, что никогда больше не смогу иметь ребенка. Позднее я все же сказала ему об этом. Это было подло с моей стороны, да?
— Это была необходимость!
— Нет, я должна была его предупредить. При любых обстоятельствах! А потом мы с каждым днем становились все более чужими друг для друга. Он никогда не упрекал меня, то есть не было прямых упреков.
— А косвенных?
— Он… он любил меня, по-своему, в своем желании иметь ребенка он зависел от меня, и он не мог простить мне, что его мечта так и не исполнится. Он стал смотреть на меня другими глазами. Не так, как когда-то… Когда-то…
— Как на честную женщину.
— Да, именно так.
— И поэтому вы начали вести другую жизнь. Чтобы утвердиться в мысли, что вы еще женщина.
Она долго смотрит на меня.
— Вы какой-то особенный юноша, Оливер.
— Поэтому вы это сделали — верно?
Сегодня я впервые увидел Верену без косметики.
Я говорю ей об этом. Она отвечает:
— Специально, чтобы вас поцеловать.
— Но у вас ведь есть великолепная помада, которая не оставляет следов. Вы могли бы подкрасить губы, когда целовали Энрико.
— Ради этого не стоило.
— И все-таки между нами еще может быть любовь.
— Никогда. Это невозможно.
— Губная помада, — говорю я. — Губная помада подтверждает это. Надо подождать. У меня много времени в запасе.
Она удивленно смотрит на меня. Затем я спрашиваю ее:
— Когда вы скажете мужу?
— Сегодня вечером.
Я продолжаю задавать вопросы:
— В какую клинику пойдете?
Она говорит мне, в какую. Клиника находится на западе Франкфурта.
— Когда это произойдет?
— Если я завтра поеду, то послезавтра.
— Тогда я навещу вас в четверг.
— Это исключено! Я запрещаю.
— Мне ничего нельзя запретить.
— Вам нельзя сейчас рисковать.
— А я и не буду рисковать. У них наверняка есть отдельные комнаты. В приемной я укажу вымышленное имя. Я приду в первой половине дня.
— Почему в первой?
— Потому что ваш муж на бирже — или?
— Да, это верно, но…
— В четверг, Верена.
— Это безумие, Оливер, и вообще безумие даже то, что мы здесь.
— Безумие, но сладкое. И однажды наступит любовь.
— Когда? Если мне сорок. И Эвелин двенадцать.
— И даже если шестьдесят, — говорю я. — Я должен возвращаться в школу, половина четвертого. Кто пойдет первым?
— Я. Подождите пару минут, ладно?
— Хорошо.