и. — Можно мне… можно… Позвольте мне еще раз взглянуть на Оливера.
— К сожалению, это невозможно…
— Почему?
— Наш врач… Твой друг… выглядит сейчас не так, как раньше… совсем не так… мы его уже собираемся положить в гроб.
— Я понимаю. — Маленький принц помолчал некоторое время и затем сказал: — У меня к вам просьба, сэр. — Рашид достал из кармана два конверта. — В последнее время Оливер иногда говорил о том, что у него такое чувство, как будто он скоро умрет.
— Так он говорил?
— Да. Он не чувствовал никакой угрозы. Он не был болен. Он только иногда говорил мне, что у него такое чувство. И если это произойдет, тогда он просил меня оба эти конверта положить вместе с ним в гроб.
— А что в них?
— Я не знаю, сэр. Конверты запечатаны. Но я сплю в его комнате, и, когда вы вызвали меня, я взял их с собой.
Гарденберг встал и прижал к себе мальчика.
— Я благодарю тебя. Ты можешь идти. Там вьюга. Дойдешь один или послать с тобой человека?
— Дойду один, сэр.
— Спасибо, Рашид.
— Я сказал все, что мог, сэр. Так скверно на душе, что Оливера нет, правда?
— Да, — сказал Гарденберг, — очень скверно.
Он посмотрел малышу вслед. Тот с достоинством дошел до двери, повернулся в дверях, еще раз поклонился и вдруг заплакал. Плача, он выбежал из комнаты.
Гарденберг прикурил трубку и открыл оба конверта. Из одного выпали осколки пластинки, из другой Гарденберг достал целую пластинку. На целой пластинке он прочитал:
II nostro concerto
Umberto Bindi con Enzo Ceraglio e la sua orchestra e el vocal comet.
Затем комиссар сложил осколки разбитой пластинки и прочитал название. Оно гласило:
Love is just a word
from the original sound track of «Aimez-vous Brahms?»
Глава 5
Медицинский эксперт, доктор Фридрих Петер, за свою жизнь обследовал так много трупов, что даже приблизительно не мог назвать их количество.
В подвале гостиницы «Амбассадор» ему было предоставлено помещение для работы.
Оливер Мансфельд, голый, лежал на столе, накрытом белой простыней. Гарденберг вошел в подвал.
— Его убили?
— Нет.
— Что тогда?
— Самоубийство.
— А раны…
— Видите ли, господин комиссар, такие случаи нам не нравятся, но я вынужден вам сказать. Он покончил с собой.
— Почему вы так думаете?
— Написано много толстых учебников об истинных и инсценированных самоубийствах. Тот, кто нанес этому юноше раны, — я, конечно, не знаю, кто это, это ваша задача в этом разобраться, — нанес их тупым твердым предметом. И наносивший раны не предпринимал никаких попыток инсценировать самоубийство. Вот, обратите внимание.
Доктор склонился над трупом.
— Видите на шее признаки повешения?
— Да.
— А теперь обратите внимание на ранения здесь, здесь и здесь. Частицы крови из автомобиля, которые вы обнаружили, идентичны с кровью на трупе. Есть один особый метод, позволяющий установить, когда и каким образом произошла эта потеря крови. Мы нашли кровь в башне, на ступеньках башни и в автомобиле. Внутри автомобиля слишком тесно, поэтому в машине не могло быть никакой драки.
— А если покойный сам нанес себе эти раны?
— Это исключено. Позвольте, я продолжу. На покойного, по моему твердому убеждению, в башне напали и нанесли ранения. И он с трудом добрался до машины. Смерть наступила не позднее чем вечером в воскресенье. В это время снег еще не шел. Но ваши люди нашли кровь под снегом.
— Да, верно. А зачем он возвращался в машину?
— Понятия не имею. Может, хотел убежать, спрятаться. Кто может сейчас сказать? Это не в моей компетенции. Когда началась вьюга, раненый вновь поплелся в башню.
— На основании чего вы делаете такой вывод?
— Его одежда и обувь были в снегу, когда мы его нашли.
— В башню могло нанести снега.
— На подошвах у него тоже был снег, господин комиссар! И на подошвах я также нашел кровь, но это не самое важное. Посмотрите на эту синюю полосу на шее, она осталась от веревки и, несомненно, образовалась не менее чем два часа спустя после ранений. А раны он получил еще будучи живым. В этом я уверен.
— Но они не помешали ему дойти до автомобиля и затем вновь вернуться в башню? Но, возможно, кто-то другой испачкал автомобиль кровью? Молодой человек не мог сам сесть в машину?
— Мог. Кровь, которую мы обнаружили, сочилась и капала. Далее, — сказал доктор Петер, — мы различаем типичное и атипичное повешение. Самоубийцы вешаются…
— Типично?
— Как раз наоборот! Они вешаются атипично.
— Как это понимать?
— Если я буду вас вешать, господин комиссар, то узел веревки будет находиться на середине макушки, что приводит к быстрому перелому шейных позвонков, и если бы я вас вешал, господин комиссар, то крови на веревке не было бы, даже если я вас перед этим бил.
— Кровь на веревке была?
— Да, кровь покойного, и на балке тоже была кровь. Я думаю, между молодым человеком и кем-то еще произошла борьба, в результате чего и появились ранения. Но ранения были не настолько тяжелыми, чтобы помешать ему повеситься. Исследования содержимого желудка показали, что молодой человек не находился в состоянии алкогольного либо наркотического опьянения, что могло бы привести к подавлению его воли. По-моему, в данном случае нельзя говорить об убийстве, которое кто-то хотел бы представить как самоубийство. Поэтому я хочу сказать: исключено, чтобы ранения были нанесены после смерти. Об этом свидетельствует исследование микроскопических частиц тела потерпевшего. О чем я уже докладывал.
— Значит, его били…
— Но не так сильно, чтобы он потерял способность передвигаться!
— …Но не так сильно, чтобы он потерял способность двигаться. Он дошел до автомобиля, некоторое время сидел там…
— Верно.
— С трудом вернулся обратно в башню и повесился. А зачем?
— Это, — сказал доктор Петер, — ваша проблема, господин комиссар. Я попросил, чтобы сюда прислали профессора Мокри из Франкфуртского университета. Он должен подтвердить мои выводы. С минуты на минуту он будет здесь. Это было не убийство, поверьте мне. Что это у вас?
— Два конверта, ничего особенного. Не могли бы вы сделать мне одолжение? Если вы с профессором Мокри придете к единым выводам, тогда труп больше не нужен. Положите его в гроб и положите, пожалуйста, эти конверты туда же.
— Как скажете, — сказал доктор Петер.
Гарденберг посмотрел на труп.
— Я знал его еще ребенком. Если это самоубийство, зачем он это сделал?
— Это уже второй вопрос, — сказал доктор Петер.
Гарденберг вышел из подвала. В холле гостиницы он увидел толстого издателя. Лазарус махнул рукой. Гарденберг подошел к нему.
— Я полагаю, вы намерены сейчас пойти к себе в комнату и заняться рукописью?
— Да, собираюсь.
— Я думаю, что завтра к вечеру мы получим полную ясность во всех вопросах. Скажите, господин комиссар, карманы убитого вы уже обыскали?
— Конечно.
— И что нашли?
— Да ничего особенного.
— Там не было, случайно, маслины?
— А зачем это вам?
— Если вы читали рукопись, тогда, вероятно, поймете мой вопрос. Так была у него в кармане маслина?
— Да, очень старая, засохшая.
— Где она?
— В моей комнате.
Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус шепотом добавил:
— Если она вам больше не нужна, маслина, господин комиссар, не могли бы вы мне ее отдать?
— Зачем?
— Просто так, — ответил неуклюжий толстяк, краснея. — Просто так.
Глава 6
Десятого января 1962 года около десяти часов утра недалеко от Фридхайма двое мужчин шли через лес в гору, с трудом ступая в глубоком, по колено, снегу. Дороги за интернатом не были очищены от снега, и ехать на санях не представлялось возможным. Единственную возможность добраться до цели оба, комиссар Гарденберг и издатель Лазарус, видели лишь в чрезвычайно утомительной ходьбе.
В гостинице «Амбассадор» им дали сапоги на подкладке. Неуклюжий Лазарус все время скользил. Его лицо было красным, а со лба капал пот, хотя крупными хлопьями продолжал падать снег и было довольно холодно. Гарденберг тоже был в поту. Каждый шаг в этом чудовищном снежном море давался с трудом, и комиссар с ужасом думал, а вдруг этих людей, которым он намерен нанести визит, по какой-либо причине не окажется дома. До них пытались дозвониться, но из-за снегопада телефонная связь во всей округе была нарушена.
— Мне… мне нужно на минуточку присесть, иначе мое сердце не выдержит, — лепетал Лазарус.
Большой комок снега упал с ветки ему на шляпу. Он сел и стряхнул его. Потом сунул руку в карман пальто и отправил пилюли в рот.
— Последняя глава, — медленно сказал Гарденберг.
Они сидели рядом друг с другом и неподвижно смотрели на падающий снег. Вдруг они съежились, как бы ожидая удара, а рядом послышался грохот, похожий на взрыв бомбы. Это метрах в ста от них упало старое дерево. Дерево надломилось почти у самого корня и упало вперед, но не на землю, а зацепилось за ветки соседних деревьев и повисло на них.
— Извините, господин Гарденберг. Вы не знаете, почему упало дерево?
— Точно я этого сказать не могу. Но как-то раз я был свидетелем подобного явления. Во время войны в России, ну, вы знаете, стояло дерево и вдруг упало. Мы осмотрели его и обнаружили, что бобры обгрызли его у самого основания.
— Бобры?
— Да. Я думаю, они грызли его не менее месяца. Грызли, грызли потихонечку. Немножечко коры, немножечко корней. Дерево стояло, не падало. Сами бобры с таким деревом наверняка не справились бы! Но тут пошел снег. Этого бедное дерево выдержать уже не могло.
— Что с вами?
Лазарус вытер лицо носовым платком.
— Ничего, — сказал он. — Просто вдруг подумалось, как похожи иногда бывают друг на друга деревья и люди.
— Да, — сказал Гарденберг, — только то, что мучит человека, что его гложет, что опустошает его душу и делает готовым упасть, — это совсем не бобры.