И кто мог подумать, что в самый разгар Депрессии цветным захочется исполнять музыку, а если так, то кто будет за это платить? Мистер Коузи – вот кто! Потому что он знал то, что было ведомо любому уличному музыканту: там, где музыка, – там всегда деньги. А если сомневаетесь, зайдите в любую церковь. И еще он кое во что верил. Если с цветными музыкантами хорошо обходиться, хорошо им платить и хвалить, они всем разболтают о замечательном заведении, куда их впускают через парадный вход, а не через служебную дверь, где они едят в общем зале, а не на кухне, сидят за одним столом с посетителями, спят на кроватях, а не в грузовиках, не в автобусах и не в борделях на окраине. О заведении, где их инструменты всегда в целости и сохранности, коктейли не разводят водой, а их талант так ценят, что им незачем ехать через океан в Копенгаген или Париж в поисках славы. Толпы цветных будут рады платить только за то, чтобы окунуться в такую атмосферу. Те, у кого есть деньги, были готовы их тратить, те, у кого их не было, стремились их найти. Приятно думать, будто все негры обречены на нищету, и считать тех, кто не беден, кто хорошо зарабатывает и умеет сберечь заработанное, чудесным, но постыдным исключением. Цветным нравилось так думать, потому что в те дни они верили в бедность, они почитали ее за добродетель и верный признак честной жизни. А у кого денег куры не клюют – те, мол, мечены печатью зла и обагрены чужой кровью. Но мистеру Коузи было на это плевать. Ему хотелось создать развлекательное заведение для тех, кто думал так же, как он, и кто искал способ опровергнуть историю своего народа.
Но там все должно было быть по-особенному: вечернее платье к ужину, спортивный костюм для спортивной площадки. И никаких кричащих нарядов. Цветы в спальнях, хрусталь на обеденных столах. Музыка, танцы, а если пожелаете, можете уединиться за карточным столом, где играли на деньги только близкие друзья – музыканты, врачи, которым доставляло удовольствие проигрывать за вечер столько, сколько другие не могли заработать и за год. Мистер Коузи был тогда на седьмом небе. Он обожал стиль Джорджа Рафта[37]и гангстерские лимузины, но сердце у него было доброе, как у Санта-Клауса. Если семья не могла оплатить похороны, он имел приватную беседу с гробовщиком. Его дружба с шерифом спасла многих юных правонарушителей от наручников. Долгие годы, никому не говоря ни слова, он оплачивал лечение женщины после инсульта и колледж ее внучки. В те времена преданность перевешивала зависть, и отель купался в лучах его славы.
Мэй, покладистая дочка проповедника, воспитывалась в привычке к тяжелому труду и семейному долгу, и она со рвением принялась за дело – трудилась как пчелка. Сначала мы вдвоем рулили на кухне, а Билли-младший отвечал за бар. Но когда выяснилась, что королева плиты все-таки я, она переключилась на горничных, бухгалтерию, закупки, а ее муж теперь заключал контракты с музыкантами. По мне, так половина заслуг в растущей популярности курорта по праву принадлежала мне. Изысканная кухня и Фэтс Уоллер[38]– такое сочетание выпадает раз в жизни. Правда, и Мэй надо отдать должное. Она все держала в своих руках: следила за чистотой белья, оплачивала счета, контролировала работу прислуги. Мы с ней были как механизм часов. А мистер Коузи – как циферблат и стрелки, показывающие точное время.
Пока мы вдвоем отвечали за хозяйство, все шло прекрасно. Но как только на сцене появились девчонки – Кристин и Хид, – тут все и пошло наперекосяк. О, да я наслышана про все эти «причины»: и вонь с консервного завода, и движение за гражданские права, и отмену сегрегации. И правда, что в поведении Мэй появились странности после 1955 года, когда тот паренек из Чикаго попытался вести себя по-мужски и его забили до смерти. Такой ответ дали в штате Миссисипи на десегрегацию и всякое такое прочее, что уязвляло их самолюбие. Нас всех ужаснуло то, что сделали с тем пареньком. У него были такие светлые глаза. А Мэй восприняла это как знамение свыше. И она помчалась на пляж и зарыла в песок не только свидетельство о собственности, но и фонарик, и бог знает что еще. Теперь, по ее словам, любой негр мог разгневать озлобившихся белых, которые только и ждали повода вздернуть кое-кого на дереве и прикрыть наш отель. Мистера Коузи коробили ее бредовые фантазии. Он же был сыном полицейского осведомителя, которого использовали на подтанцовках, поэтому ему пришлось танцевать в полную силу. Но как бы ни процветал его курорт, удача от него отвернулась задолго до 1955 года. Я предвидела такой поворот уже в 1942 году, когда мистер Коузи еще греб деньги лопатой и в его отель стаями слетались птицы высокого полета. Вон видите то окно? Оно выходило прямехонько на тот рай, который сотворили мы с Мэй, потому как когда умер Билли-младший, мистер Коузи выкупил парикмахерское кресло, в которое они когда-то по очереди садились стричься, и год или больше просидел в нем, вообще ничего не делая. А потом вдруг встрепенулся, заказал новое столовое серебро и принялся помогать нам вести дела в отеле, чтобы не уронить его репутацию. Красивый был, черт! Даже в то время, когда в моду вошли шляпы – ведь мужчина в шляпе так элегантно выглядит! – на него стоило посмотреть. Женщины на мистера Коузи так и вешались, и я все следила, кого же он подцепит. Двойная «К» на ложках меня тогда сильно обеспокоила, ведь мне-то казалось, что к обычным женщинам он и относится обычно. А если двойная «К» означала «Красотка Коузи», то он вконец сбрендил. Но это ладно – я просто обалдела, когда в 1942 году он-таки сделал свой выбор. Поговаривали, что он очень хотел детей, много детей, чтобы они стали для него тем зеркалом, которым для него был Билли-младший. А для материнства годилась только нетронутая девица. Покуролесив немного, мистер Коузи попал в самое подходящее место для зачатия детей, но самое неподходящее для поисков девственницы. Ап-Бич, где на всех могилах местных женщин можно было бы написать: «Умерла родами». Женитьба на Хид выбила первый камень из прочного фундамента, возвестив о грядущем разрушении. Поймите, он же выбрал девочку, которая была за ним зарезервирована. Кого родители никому не пообещали. Эти помоечники сбагрили ее, словно щенка. Нет, если я что-то понимаю в этой жизни, то это они с Кристин принадлежали друг другу. Как бы там ни было, если он и надеялся улучшить фамильную кровь, что уже один раз попытался сделать, ничего у него на этот раз не вышло. Хид так и не подарила ему карапуза, и, как большинство мужчин, он был твердо убежден, что все дело в ней. Он ждал несколько лет, оставаясь верным мужем, но потом возобновил свои загулы и вернулся не к кому-нибудь, а к Красотке. А вы уж решили, что раз у одной из его женщин случился инсульт после ночных игрищ на песке, он перестанет использовать пляж как площадку для своих забав? Не перестал. Он там даже провел свою первую брачную ночь, что доказывает, как ему там нравилось! Причем в любую погоду! Мне тоже.
Комарам моя кровь не по вкусу. Когда-то я была слишком юной и обижалась за это на них, не догадываясь, что неприятие может быть благом. Теперь вы понимаете, почему я так люблю идти домой по берегу, какой бы ненастной ни была погода. Сейчас небо пустое, точно там все стерли ластиком, но раньше Млечный Путь был виден каждую ночь. И от его света все на земле становилось похожим на шикарное черно-белое кино. И кем бы ты ни был по жизни, какое бы настроение у тебя ни было, когда звездное небо становится декорацией твоей ночи, это заставляет тебя ощущать себя богачом. И потом еще океан. Рыбаки говорят, на глубине водятся существа, похожие на свадебные вуалетки и на золотые канаты с рубиновыми глазами. Еще говорят, что есть глубоководные твари, похожие на воротничок платья или зонтик, сшитый из цветов. Вот о чем я думала однажды в жаркую ночь после несостоявшегося банкета по случаю дня рождения Кристин. Иногда, когда мне хотелось, я оставалась ночевать в доме своей матери в Ап-Бич. Туда я и шла в ту ночь, уставшая как собака, когда увидела мистера Коузи: держа в руках ботинки, он возвращался по песку в отель. А я шла чуть выше, у самой кромки травы, надеясь, что там ветер посильнее и из моей униформы выветрится запах гари и жженого сахара. Он шагал, шлепая босыми ступнями по волнам. Я подняла руку и собралась уже его окликнуть, как что-то – то ли его горделивая осанка, то ли его явное желание остаться незамеченным – меня остановило. Я хотела предупредить его, но, вымотанная и все еще малость не в себе, продолжала молча идти. И потом я увидала еще кое-кого. Женщину, которая сидела на одеяле и обеими руками массировала себе виски. Я стояла и смотрела, как она поднялась и в чем мать родила вошла в океан. Был отлив, и ей пришлось идти довольно долго, пока вода не поднялась ей до талии. Огромные рваные облака неслись по небу, то и дело заслоняя луну, и помню, как екнуло у меня сердце. Полицеглавы как раз вышли на охоту. Они уже утопили двух парней Джонсонов, чуть не убили женщину с консервного завода, и кто бы знал, что у них еще на уме. Но та женщина заходила все глубже в черную воду, и точно вам говорю: она не боялась ни их, ни воды, потому что она выгнула спину и, подняв руки верх, нырнула. Я помню этот ее нырок лучше, чем вчерашний день. Какое-то время ее не было видно, и я задержала дыхание и не дышала, пока она оставалась под водой. Я вдохнула полной грудью только после того, как она поплыла обратно к мелководью. Она встала во весь рост и снова начала массировать виски. Ее волосы, прямые, когда она входила в воду, теперь распушились короной, приняв форму облаков, заслоняющих луну. А потом – она издала звук. До сих пор не пойму, то ли это было слово, то ли мелодия, то ли вопль. Но помню, что, услышав этот звук, я захотела крикнуть ей в ответ. Хотя вообще-то я всегда нема как рыба. Красотка.
Я не отрицаю ее неувядающую красоту – на нее мужчины вечно оглядывались, – и хотя меня всегда огорчал выбранный ею способ зарабатывать на жизнь, она этим занималась потихоньку, не привлекая внимания: посмотришь на нее – прямо сестра милосердия! Она родилась в семье, где все были законченными шлюхами, хотя, в отличие от них, она никогда не понимала роковой привлекательности золотых зубов. У нее-то зубы были белоснежные. И когда мистер Коузи избавил ее от бремени привычной работы – ну, или немного его облегчил, – ни он, ни она все равно не смогли снять заклятия. И могила не исправила ничего.