Тут мальчик вопросительно перевел взгляд на Анатоля, стоящего в дверях.
– Привет, – сказал он звонко.
Его живые пытливые глаза смотрели прямо на Анатоля, ждали ответа.
Но тот не мог сказать ни слова.
«Боже, у нее есть сын».
Он перевел вопросительный взгляд от мальчика с черными как смоль волосами и темными глазами на его мать. Он был поражен, и даже больше.
Что‑то шевельнулось в его душе, какие‑то чувства проявили себя. Он не мог описать это.
– Я не знал, – сказал он дрожащим голосом.
Ему показалось, что она крепче сжала руку ребенка. Лицо ее снова приняло холодное, замкнутое выражение, совершенно не похожее на то, с какой любовью она обращалась с малышом:
– Откуда тебе было знать? Это Ники, – пояснила она, переводя взгляд на сына, – Ники, это твой… – Она запнулась.
На секунду Анатолю показалось, что она просто не в состоянии произнести это слово.
Он первым нашелся и закончил ее предложение, определив, кем он юридически приходится мальчику.
– Твой двоюродный брат.
Ники с пущим любопытством посмотрел на него:
– Ты пришел поиграть со мной?
Его няня и мать тут же вмешались.
– Нет, Ники, не все, кто приходит в наш дом, хотят с тобой играть, – напомнила ему няня.
Ее голос звучал ласково, но твердо, как будто она повторяла это каждый день.
– Милый, твой… твой двоюродный брат здесь из‑за нашего бедного деда… – сказала Кристин и тут же пожалела об этом, но была не в том состоянии, чтобы продумывать наперед.
Сейчас силы ее были на исходе, и она не должна была никому ничего доказывать, ни с кем не бороться, просто пережить этот кошмар. Как только Анатоль закроет за собой дверь, она сможет выдохнуть, выплакать накопившиеся переживания, сможет снова стать собой.
– Деда? – переспросил он удивленно.
Его вопрос поразил ее словно пулей. Кристин стояла ни жива ни мертва. Она должна была объяснить, почему назвала Василиса дедом.
Взглянув на сына, Тиа поняла, что совершила еще большую ошибку. Сказать Анатолию, что Василис дед Ники, было еще полбеды, расстроить ребенка – уже совсем другое дело.
Ники скуксился и закричал:
– Где он? Я не хочу, чтобы его не было! Я хочу деду дома!
Сердце Кристин разрывалось. Она присела на корточки рядом с малышом, обняла его и начала утешающе гладить по спинке, мальчик всхлипывал. Она говорила ему, как сильно болел Василис, что сейчас он на небесах и снова здоров и что однажды они встретятся.
Внезапно краем глаза она увидела, что кто‑то сел рядом с Ники.
Анатоль. Он протянул руку, похлопал мальчика по плечу и понимающе спросил:
– Ты говорил, что рисовал с няней?
Кристин почувствовала, как сын зашевелился в ее объятиях и повернулся к Анатолию. Лицо его было заплаканное. Малыш кивнул.
Анатоль продолжил так же вкрадчиво и загадочно:
– Почему бы тебе не нарисовать картинку специально для… для деда?
Он немного споткнулся о слово «дед», но все же сказал это.
– Когда я был маленьким, я рисовал поезд для… деда. Он был ярко‑красный с голубыми колесами. Ты тоже можешь нарисовать, и тогда у него будут две картинки от нас.
Кристин видела, как ее сын смотрит на Анатоля. Горло ее сдавило, как будто металлическая проволока обвилась вокруг ее шеи.
– Можно он будет голубой? – спросил мальчик.
– Конечно. Голубой с красными колесами, – улыбнулся Анатоль.
Малыш просиял. От слез не осталось и следа. Он взглянул на няню. Та стояла в сторонке, готовая в любую секунду вмешаться.
– Какая прекрасная идея! – воскликнула она. – Пойдем нарисуем поезд.
Она протянула руку, и Ники взялся за нее, готовый пойти наверх.
У лестницы он обернулся и сказал:
– Мы с няней идем рисовать поезд для деда.
Кристин улыбнулась:
– Чудесная идея, милый.
– Покажешь мне, когда закончишь? – сказал внезапно Анатоль и поднялся.
Ники кивнул, и они с няней отправились наверх. Кристин проводила их взглядом, а затем попыталась встать. Голова ее закружилась, и черные мушки залетали перед глазами. Пульс стучал в голове и ушах. Она покачнулась. Внезапно почувствовала твердую руку, которая ухватила ее за локоть.
На исходе сил она высвободилась и отстранилась.
Анатоль прошептал так, что было слышно только ей:
– Я даже подумать не мог…
Кристин дрожала, но голос оставался твердым и решительным.
– Как я и сказала, откуда тебе было знать? Если Василис решил не говорить тебе, зачем мне это делать?
Анатоль буравил ее глазами, такими темными, совсем как у Ники. Кристин снова почувствовала головокружение. Она не должна об этом думать. Глаза Василиса тоже были темными, типичными греческими, а темный цвет почти всегда доминирует. Неудивительно, что сын не унаследовал ее голубых глаз.
– Почему мальчик зовет моего дядю дедом? – спросил он серьезно.
Тиа вздохнула:
– Василис думал, так лучше, разумнее…
Она замолчала.
Но Анатоль не намерен был отступать.
– Почему?
Его глаза буравили ее. Кристин потерла ладонью лоб. Последний месяц был для нее полон кошмаров. Сначала тяжелая болезнь Василиса, ужасные две недели горя после его смерти, и теперь в день похорон она встретилась с человеком, из‑за которого и вышла за Василиса.
– Твой дядя знал, что у него слабое сердце и что он умрет, когда Ники будет еще маленьким. Поэтому он решил…
Она глубоко вздохнула, выдавливая из себя слова:
– Он решил, что для Ники будет лучше, если тот будет считать его дедом, так он легче перенесет утрату.
Губы Тиа дрожали, глаза наполнились слезами, а руки крепко сжались в кулаки, так что ногти впивались в ладони.
Анатоль молчал, мысли сновали в его голове со скоростью света. Воспоминания всплывали одно за другим.
«Я не намерен становиться отцом, даже не пытайся меня заставить».
– Василис сделал все правильно, – сказала Тиа тихо. – У Ники останутся только бледные воспоминания о нем, но эти воспоминания будут только хорошими. Я всегда буду отзываться о нем с уважением и почтением, и Ники запомнит это.
Тиа сглотнула, но сделала еще одно усилие, чтобы сказать то, что должна.
– Спасибо тебе за идею нарисовать паровозик. Это отвлекло мальчика от грустных мыслей.
– Я вспомнил, как сам рисовал картинки для дяди. Он приходил к нам и играл со мной. Я был рад этому. Позднее он приходил и увещевал моего отца остепениться ради меня, но все было зря.
Анатоль нахмурился. Он и так сказал слишком много. Он поднял глаза на Тиа и серьезно произнес:
– Нам надо поговорить.
Глава 5
Кристин села на софу, обитую лощеной хлопчатобумажной тканью с рисунком из цветов и птиц. Она все еще была напряжена. Миссис Хьюз принесла поднос с кофе и поставила его на столик, украшенный золоченой бронзой. В горле у Тиа пересохло, и она была рада любому напитку, чтобы немного восстановить баланс воды. Кофеин должен был также придать ей сил.
В голове продолжали всплывать воспоминания.
«Я бы выпил чашечку», – сказал Анатоль в первый день их знакомства, когда она чуть не попала под его машину. Помнил ли он это? Она не знала. Лицо его было непроницаемо.
Она смотрела на него и понимала, что его власть над ней ничуть не уменьшилась со временем. Страсть овладевала ею так же сильно, как и в тот первый раз, пять лет назад, когда она впервые увидела его.
«Он должен уйти, мне нужно заставить его…» – думала Тиа в панике.
– У Василиса есть сын, это все меняет, – серьезно сказал он.
Тиа открыто посмотрела на Анатоля:
– Почему?
Он взял чашку с кофе и сказал:
– Не глупи.
– То, что у него есть сын, ничего не меняет, – холодно произнесла она.
На слове «сын» голос ее дрогнул. Она надеялась, что Анатоль этого не заметил.
– Нет, меняет!
Он выпил кофе одним махом и со стуком поставил чашку на поднос. Он сидел на диване напротив нее, но для Тиа это было слишком близко.
– Я не позволю Ники страдать от того, что ты сделала, – сказал он.
По спине Тиа пробежал озноб.
– Ему нужна семья.
Руки Тиа задрожали, и она поставила чашку на поднос, чтобы не пролить кофе.
– У него есть семья. Я – его семья.
Анатоль возразил:
– Так же, как и я. Мальчик не может расти вдали от своего рода. – Он тяжело вздохнул. – Что бы ты ни совершила в прошлом, Тиа, мальчик не должен за это расплачиваться. Я хочу…
Она не дала ему закончить. Что‑то внутри ее взорвалось.
– Твое желание, Анатоль, не имеет никакого значения! Я мама Ники, и я единственная в ответе за него. Никто другой не может говорить, что ему делать и как расти. Ты понял меня?
Она увидела, как его лицо побледнело. Он не ожидал от нее такого взрывного ответа. Как будто она снова превратилась в горгону Медузу.
Анатоль поджал губы и сухо ответил:
– Я понимаю, ты очень устала от болезни Василиса. Его смерть, похороны подкосили тебя. Тебе нужен отдых.
Он поднялся и, как скала, возвышался над ней. Она сидела, внезапно ощутив в ногах такую слабость, что подняться и противостоять ему не было никакой возможности.
Он угрюмо посмотрел на нее.
– У тебя был трудный день, – повторил он. – Я ухожу, а ты отдыхай. Но… – Анатоль помолчал. – Но это еще не конец. Ты должна понять и принять это.
Она вскочила, как будто в ней появились силы.
– А ты, Анатоль, пойми, что не имеешь никакого отношения к моему ребенку. Моему ребенку, понял?
Тиа специально сделала акцент на слове «мой», чтобы дать ему понять, что к чему. Это было горько. Она вздернула подбородок, готовая принять любой вызов. Тиа, как львица, готова была защитить своего ребенка.
– Не приходи сюда больше. Ты дал мне понять, что обо мне думаешь. И не приближайся к моему сыну. Ему и так пришлось пережить смерть Василиса. Я не хочу, чтобы ему пришлось переживать еще и твою ко мне ненависть.
Кристин сдвинула брови. Глаза ее метали молнии.