Кристин мучило чувство вины. Ники и так потерял любимого человека. А теперь ему придется расти без отца.
Какой толк терзать себя этими мыслями сейчас? Кристин решила сосредоточиться на работе. Завещание наконец утверждено судом. Оно оказалось объемное, сложное. У Василиса было большое состояние. Кроме того, он завещал основать благотворительный фонд, чтобы продолжать его дело.
Последнее беспокоило ее больше всего. В конце недели она будет в первый раз исполнять обязанности вдовы Василиса – представлять его на открытии выставки греческого искусства в известном музее в Лондоне. Она впервые будет одна.
Она погрузилась в изучение материалов выставки.
«Я делаю это для Василиса. Он так много мне дал», – думала она.
Он явился для нее спасителем, когда ее жизнь катилась под откос.
Анатоль был на совещании, но мыслями далеко от инвестиций, прибыли и налогов. Сегодня он получил письмо от адвокатов Василиса в Лондоне. Они хотели связаться с ним как можно скорее.
«Вероятно, завещание вступило в силу», – думал он.
Он сжал губы. Теперь он узнает, как богата стала молодая вдова Василиса. Она сыграла хорошую партию для девушки, которую Анатоль в буквальном смысле подобрал на улице.
«Как только я дал ей понять, что даже ребенок не поможет ей захомутать меня, она тут же отдалась Василису и получила то, что хотела», – думал он.
Старая боль снова вернулась. Анатоль заерзал в кресле. Ему не терпелось скорее закончить и позвонить в Лондон.
Он не хотел снова будоражить душу мыслями о смерти любимого дяди холодной встречей с Тиа. Может, стоит оставить все как есть? Он не может повлиять на завещание, так что, если вдова Василиса получит все его деньги, что с того?
«Но дело не только в Тиа, дело в нем и в сыне Василиса», – подумал он.
Анатоль никогда раньше не думал о детях, откуда взялись в нем сочувствие и душевная теплота, которые он так хотел подарить мальчику? Дети не имели ничего общего с его жизнью.
И все же…
Почему ему хотелось успокоить этого мальчика, отвлечь его от грустных мыслей, заставить улыбнуться.
«О нем больше некому позаботиться, кроме его матери, женщины, которая вышла замуж ради денег и богатой жизни», – ответил он сам себе.
Анатоль нахмурился. Он предупредил Тиа, что ребенок Василиса все изменит, но она выгнала его, запретила общаться с Ники. Глаза его потемнели. Кто‑то должен позаботиться о ребенке. О какой безопасности может идти речь с такой матерью, как Тиа?
Зазвонил телефон. Лондон на проводе. Анатоль поднял трубку и уже через десять минут отдал поручение секретарю забронировать ему ближайшие билеты в Лондон.
Кристин села в машину и отправилась на выставку. Она очень волновалась. Лондон хранил в себе больше воспоминаний о ее прошлой жизни, чем какое‑либо другое место.
Она должна прекратить думать об Анатоле, о том, как они встретились, как он сделал ее частью своей жизни, как она влюбилась в него без памяти. Он был принцем в ее глазах, однако на самом деле все оказалось куда прозаичнее. Он оказался обычным парнем, богатым и ведущим шикарную жизнь. Он не хотел ни ее, ни ребенка в своей будущей жизни.
Василис же с радостью принял ее и ребенка, о котором и не мечтал.
Теперь Ники был единственным, кто у нее остался.
Зачем она опять думает об Анатоле? Она должна быть благодарна уже за то, что он не появляется снова, не пытается увидеть Ники.
Кристин поджала губы.
«Его знакомство с Ники ничего не изменит. Я не допущу его и близко к малышу. Я не позволю никому настраивать моего сына против меня», – думала она.
Кристин усилием воли отодвинула все грустные мысли на задний план и сосредоточилась на выставке. Пришло время выступить. Во рту у Кристин пересохло от волнения, ведь ее представили как миссис Василис Кириякис.
Она сделала глубокий вдох и начала. Кристин тщательно продумала свою речь, выучила ее наизусть, и теперь голос ее звучал уверенно и спокойно. Она говорила, как рад был Василис поддержать эту выставку греческого искусства и исторического наследия эллинской культуры, тщательно спланированную директором музея доктором Ланчестером. Затем переключилась на представление важнейших артефактов и закончила речь тем, что, несмотря на преждевременную кончину Василиса, его дело будет продолжать благотворительный фонд, специально основанный для этих целей.
Кристин передала слово директору музея, а сама прошла в зал. Вскоре официальное открытие закончилось, и на фуршете она дружелюбно общалась с приглашенными гостями. Все были в вечерних нарядах и угощались шампанским, но Кристин все еще носила черное в знак траура по мужу. Она мило улыбалась и слушала, что жена директора музея рассказывала ей. Кристин была знакома с мистером Ланчестером и его женой еще до выставки. Они приходили на ужин к ним до того, как Василис серьезно заболел и уже не смог выкарабкаться.
Неожиданно она услышала позади себя голос, и по ее спине пробежал холодок.
– Не представишь меня?
Она обернулась, не веря собственному слуху, но глаза точно не могли ее обмануть.
Анатоль.
Одетый в черный смокинг, как и остальные гости, он могучей горой возвышался над ней. Кристин почувствовала слабость во всем теле.
Как он оказался здесь?
– Я подумал, что это моя обязанность представлять семью Кириякис сегодня, – сказал он и улыбнулся учтиво, но не эмоционально.
Кристин поняла, к чему он клонит. Она не может быть представителем Кириякисов. Ей было больно, но она не должна была показывать своих чувств, не должна поддаваться провокации.
Кристин сухо кивнула.
– Уверена, Василис был бы рад, что ты пришел сегодня, – сказала она. – Он так много работал, чтобы эта выставка состоялась. Многие из экспонатов были доставлены из зоны военных действий на Ближнем Востоке, чтобы обрести временный покой и безопасность здесь. Затем в целости и сохранности они должны вернуться на родину. – Она указала на экспонаты, о которых говорила.
Но Анатоль не мог оторвать от нее взгляда. Он приехал увидеть ее в центре внимания, вкушающей все прелести жизни: шампанское, кавалеры, открытые платья…
Тиа, Кристин, которая стояла перед ним сейчас, он не знал. Она была в черном закрытом платье с длинными рукавами и вырезом под горло. Она держалась уверенно, была изысканной и зрелой. Это совсем не та скромная, постоянно краснеющая Тиа, которую он знал. Она выросла, оперилась и из утенка превратилась в лебедя. Она даже смогла выступить с речью перед такой эрудированной аудиторией. Он смотрел и не мог поверить своим глазам.
– Мистер Ланчестер, могу я представить вам племянника Василиса Анатоля Кириякиса.
Если ее голос и дрогнул немного, Анатоль этого не заметил. У нее было невероятное самообладание. Директор музея улыбнулся Анатолю:
– Вы возьмете на себя обязанности вашего дяди?
– Нет, что вы, я не смогу быть таким глубоко вовлеченным в проекты, как это делал он, однако я надеюсь быть одним из попечителей фонда, – непринужденно сказал Анатоль. – Вместе с моей… – он запнулся, – моей… я не уверен, как называется наша родственная связь, – улыбнулся он.
Был ли это еще один плевок в ее сторону? Она решила проглотить и это.
– Я сомневаюсь, что наши родственные связи имеют какое‑то устоявшееся название, – ответила Кристин невозмутимо, – я буду одной из попечителей фонда.
Она сухо улыбнулась, подумав: «И я сделаю все возможное, чтобы не дать тебе стать попечителем тоже».
Сама мысль о том, что ей придется периодически присутствовать на собраниях фонда, встречаться там с Анатолем, приводила ее в ужас. Он снова заговорил, и по его глазам Кристин читала, что это снова будет что‑то обидное.
– Я также надеюсь, что теперь ты не путаешь Александра Великого и войну за независимость, – ненавязчиво, но очень колко заметил он.
Когда она была молодой, необразованной, легковерной Тиа, которая провела свое отрочество, ухаживая за больной матерью и не имея возможности учиться, он был снисходителен к ее невежеству, ведь сам получил дорогое образование в частной школе.
Пять лет назад Тиа могла бы простить его, но теперь, когда она разбиралась в истории не хуже усопшего мужа, она не могла терпеть такие замечания.
Улыбнувшись гостям – участникам разговора, она объяснила:
– До встречи с Василисом я совершенно не знала историю, но теперь я в курсе, что Александр был гораздо раньше Наваринского сражения в 1827 году.
Она должна ответить с юмором, легко, а как еще ей доказать, что она изменилась и может вести дела не хуже мужа.
– Я уверена, что благодаря наставлениям Василиса я могу отличить настоящий эллинистический стиль от комиксов про Геркулеса. Может быть, вы могли бы провести меня по выставке и рассказать подробнее об экспонатах? – обратилась она к куратору выставки.
– С удовольствием, – ответил мистер Ланчестер.
Кристин была несказанно рада возможности избавиться от общества Анатоля. Но, осматривая выставку с директором музея, она не могла не думать, что Анатоль может распространять про нее гадости.
Она молилась о том, чтобы по возвращении его уже там не было. А его заявление о входе в состав попечителей фонда? Неужели он это действительно сделает? Как она может его остановить? В конце концов, он же из семьи Кириякис.
Неужели он так сильно ее ненавидит? Ответ был очевиден. Пять долгих лет злости снедали его. Он верил, что она манипулировала Василисом, заставила его жениться на себе, чтобы вести роскошную, безбедную жизнь. Горло сдавила обида. Он бы не стал называть ее теми ужасными словами, если бы не считал ее таковой.
Кристин почувствовала, что вымоталась. Волнение от необходимости представлять Василиса на выставке, шок от внезапного появления Анатоля, постоянное преодоление его нападок изрядно помотали ей нервы. Через силу она старалась поддерживать беседу, задавала вопросы, а сама мечтала поскорее сбежать и остаться одной.