– Глупость! – сказала Джесси. – Она уже была старая!
– Старая! Всего на несколько лет старше меня, – возмутился Дэви.
– М-да-а… – протянула Джесси.
– Довольно, мисс. Соня сказала, он выглядит ужасно подавленным и несчастным, говоря о Патриции и о том, чем она всегда была для него. А чего еще ожидать после двадцати трех лет совместной жизни. Жалкий старый лицемер! Так вот, ожидалось, что он останется на обед, не переодеваясь из-за простуды. Соня и лорд Монтдор пошли наверх переодеваться, а когда Соня спустилась обратно, то застала Полли, все еще в дневной одежде, сидящей на белом коврике перед камином. Она спросила у нее: «Что ты делаешь, Полли? Уже очень поздно. Иди наверх и переоденься. А где Малыш?» Полли встала, потянулась и ответила: «Он ушел домой, а я должна тебе что-то сказать. Мы с Малышом решили пожениться!» Поначалу, конечно, Соня ей не поверила, но Полли никогда не шутит, как вы знаете, и Соня вскоре увидела, что ее дочь смертельно серьезна. И тут она так разъярилась, что просто обезумела – как я хорошо это понимаю! Накинулась на Полли и дала ей оплеуху, а Полли с силой толкнула ее в кресло и ушла наверх. Воображаю себе. Соня к тому времени совершенно впала в истерику; в общем, она позвонила горничной, которая отвела ее наверх и уложила в постель. А тем временем Полли переоделась и спокойно провела вечер с отцом, не сказав ему обо всем этом ни слова, просто сообщила, что у Сони болит голова и она не будет обедать. Так что сегодня утром бедной Соне пришлось ему рассказать, она говорит, это было ужасно, потому что он так обожает Полли. Потом она попыталась позвонить Малышу, но проклятый трус уехал или притворился, что уехал, не оставив адреса. Вы когда-нибудь слышали что-то подобное?
Я зачарованно молчала, а Дэви высказался:
– Лично я, как дядя, если кому и сопереживаю, так это несчастному Малышу.
– О нет, Дэви, чепуха. Ты только представь, что чувствуют Монтдоры. Когда они пытались отговорить ее сегодня утром, она сказала, что влюблена в него с тех пор, как они еще собирались ехать в Индию, а ей тогда было всего четырнадцать лет.
– Да, вполне вероятно, но откуда нам знать, что он хотел, чтобы она в него влюбилась? Если вам интересно мое мнение, то полагаю, он не имел об этом ни малейшего представления.
– Да брось ты, Дэви, маленькие четырнадцатилетние девочки не влюбляются без всякого поощрения.
– Увы, влюбляются, – возразила Джесси. – Посмотрите на меня и мистера Фосдайка. Ни одного слова, ни одного ласкового взгляда никогда мне не подарил, и все равно он для меня что свет в окошке.
Мистер Фосдайк был главой охотничьего общества и владельцем своры гончих.
Я спросила, не было ли у леди Монтдор прежде каких-то подозрений на этот счет, хотя вообще-то прекрасно знала, что не было, так как она никогда ничего не держала в себе, а если бы узнала, то ни Полли, ни Малыш не имели бы ни минуты покоя.
– Совершенно никаких подозрений, и это был настоящий гром среди ясного неба. Бедная Соня, мы знаем, у нее есть недостатки, но, думаю, такого она не заслужила. Она сказала, что Малыш всегда с готовностью забирал у нее Полли, когда они были в Лондоне – в Академию художеств и другие места, и Соня радовалась, потому что, похоже, ребенка обычно некому было развлечь. Воспитывать Полли, знаете ли, было непросто. Я сама ее очень люблю, всегда любила, но было видно, что Соне приходится нелегко во многих отношениях. Ох, бедная Соня, я чувствую… Так, дети, будьте добры идите наверх и вымойте ваши рыбные руки перед чаем.
– Ну вот еще, ты явно собираешься что-то сказать в наше отсутствие. А как насчет рыбных рук Фанни?
– Фанни взрослая, она вымоет руки, когда ей захочется. Отправляйтесь.
Когда они благополучно вышли из комнаты, она в ужасе сказала нам с Дэви:
– Только представьте, Соня, которая совершенно потеряла контроль над собой (впрочем, я ее не виню), почти намекнула мне, что Малыш когда-то был ее собственным любовником.
– Милая Сэди, какой ты наивный человек, – рассмеялся Дэви. – Это знаменитое-презнаменитое любовное похождение, о котором все, кроме тебя, давным-давно знали. Я порой думаю, что твои дети правы, и ты не знаешь правды жизни.
– Что ж, могу только сказать, что я этому рада. До чего отвратительно. Как ты думаешь, Патриция знала?
– Конечно, знала и даже была этому рада. До того как начался его роман с Соней, Малыш любил делать Патрицию дуэньей всех жалких маленьких дебютанток, к которым испытывал симпатию, и они плакались ей в жилетку и умоляли ее с ним развестись, чего он, естественно, хотел в последнюю очередь. Она с ним, знаешь ли, натерпелась горя.
– Я помню историю с посудомойкой, – кивнула тетя Сэди.
– О да, они следовали одна за другой, пока Соня не взяла его на себя, но она все же держала Малыша под контролем, так что жизнь Патриции стала намного легче и приятнее, пока печень у нее так не разболелась.
– И тем не менее, – заметила я, – мы знаем, что он по-прежнему охотился за маленькими девочками, возьми хоть Линду.
– В самом деле? – спросила тетя Сэди. – Я иногда задавалась вопросом… Фу! Что за человек! Как ты можешь говорить что-то в его защиту, Дэви, и как ты можешь притворяться, будто он не имел ни малейшего понятия, что Полли влюблена в него? Если он вот так подкатывался к Линде, то, конечно же, и с ней вытворял то же самое.
– Но Линда ведь не влюбилась в него, не так ли? Вряд ли, погладив по голове четырнадцатилетнюю девочку, он предполагал, что она, когда вырастет, будет настаивать на браке с ним. Просто и на старуху бывает проруха.
– Дэви, ты безнадежен! И если бы я не знала, что ты всего лишь меня поддразниваешь, то очень бы на тебя рассердилась.
– Бедная Соня, – вздохнул Дэви. – Я сочувствую всем: и ей, и ее дочери, и ее любовнику… Да, такое часто случается, но приятного здесь мало.
– Я уверена, Соня переживает именно из-за дочери, – заявила тетя Сэди. – Она едва упомянула Малыша и так сокрушалась по поводу Полли, безупречной красавицы, брошенной на растерзание. Я бы чувствовала то же самое, ни за что не пожелаю подобной судьбы ни одной из моих дочерей… с этим старикашкой, которого они знают всю жизнь. А для Сони это еще хуже, ведь Полли – ее единственная дочь.
– И такое сокровище, зеница ока. Что ж, чем больше я наблюдаю жизнь, тем больше благодарен, что мне не дано иметь детей.
– Между двумя и шестью годами они идеальны, – промолвила моя тетя, как мне показалось, довольно грустно. – А потом, должна сказать, от этих странных малюток одно беспокойство. Вот еще один страшный момент для Сони – она спрашивает себя, что происходило все эти годы между Полли и Малышом. Она говорит, что минувшей ночью не могла спать, все думала о тех случаях, когда Полли могла, например, делать вид, что едет к парикмахеру, а на самом деле это было не так – все в таком роде. Она говорит, это сводит ее с ума.
– И напрасно, – твердо сказала я. – Уверена, что ничего страшного не происходило. Судя по тем многочисленным разговорам с Полли, что мне вспоминаются, я совершенно убеждена: любовь к Рассказчику должна была всегда казаться ей безнадежной. Знаете, Полли ведь очень хорошая, и она очень любила свою тетю.
– Надо думать, ты права, Фанни. Соня сказала, что когда она спустилась и нашла Полли сидящей на полу, то сразу подумала, что «девочка выглядит так, будто предавалась любви», и сказала, что никогда не видела ее такой прежде: раскрасневшейся, с громадными глазищами и растрепавшимися локонами. Соня была поражена ее видом, а тут Полли ей и сказала…
Я хорошо представляла себе эту сцену: Полли, сидящую на коврике – это была ее излюбленная поза, – медленно поднимающуюся, потягивающуюся, а затем с небрежной элегантностью вонзающую грозные бандерильи. Первый маневр в битве, которая могла закончиться только смертью.
– Мне кажется, – предположила я, – что он мимоходом погладил ее, когда ей было лет четырнадцать, и она тогда влюбилась, а он ни о чем не подозревал. Полли всегда все держит в себе, и я не думаю, что между ними что-то было вплоть до вчерашнего вечера.
– Кошмар, – вздохнула тетя Сэди.
– Так или иначе, Малыш просто не ожидал, что прямо сразу обручится, а не то не стал бы заводить все эти разговоры о письмах инфант и надгробном камне, не так ли? – сказал Дэви. – Полагаю, Фанни права.
– Вы тут сплетничали. Это нечестно! Руки у Фанни до сих пор в рыбе! – воскликнули прибежавшие обратно запыхавшиеся дети.
– Мне очень интересно, о чем беседовали в кабинете дядя Мэттью и лорд Монтдор, – сказала я. Почему-то я не могла представить, как они вдвоем развивают ту же самую тему.
– Они обсуждали какие-то свои дела, – объяснила тетя Сэди. – Я потом сказала Мэттью, что никогда не видела никого столь сердитого. Но я еще не упомянула о том, почему Соня приезжала к нам. Она отправляет Полли сюда, к нам, на недельку-другую.
– Неужели! – хором воскликнули мы.
– О, как восхитительно, – сказала Джесси. – Но зачем?
– Полли хочет приехать, это была ее идея, а Соня видеть ее не может, что я вполне понимаю. Должна сказать, я сначала колебалась, но вы же знаете, как я люблю эту малышку. Я действительно ее люблю, а если она останется дома, мать за неделю доведет ее до побега. Когда она приедет сюда, возможно, мы сможем повлиять на нее в отношении этого ужасного брака. Я имею в виду не вас, дети. Вы, пожалуйста, постарайтесь хоть раз в жизни быть тактичными.
– Я-то буду, – серьезно проговорила Джесси. – Тебе надо обратиться к дорогой маленькой Виктории, это у нее нет такта, и лично я думаю, что было большой ошибкой вообще ей об этом рассказывать… О… помогите… помогите… она меня убивает…
– Я имею в виду вас обеих, – спокойно заметила тетя Сэди, не обращая никакого внимания на эту собачью свару. – За обедом можете поговорить о голавлях, это вполне безопасная тема.
– Как? – закричали девочки, забыв про драку. – Она что же, приезжает сегодня?
– Да. После чая.
– О, как восхитительно! Как ты думаешь, Рассказчик проникнет в дом под видом мешка дров?